Русский купидон - Майская Саша - Страница 20

• Предыдущая
• 20/30
• Следующая

Непонятно все это…

В этот момент пришел Эдик.

Макс договорился с ним насчет проводки — не хотел рисковать, с электричеством шутки плохи. Эдик пришел даже со своей стремянкой и занялся проводкой с большим энтузиазмом. Через полчаса дело было сделано, и мужчины расположились за столом с бутылочками холодненького пивка.

Эдик отхлебнул и понимающе кивнул на источающий аромат ананаса тортик.

— Подкармливает?

— Кто?

— Конь в пальто. Да ладно, Максим, все Кулебякино в курсе.

— Хочешь? Я сладкое не ем.

— Давай. Эх, хороша хозяйка будет… если кому достанется.

— Ну… кому-то достанется.

— Вот я и говорю — повезет тому мужику! Я тебе, Макс, честно скажу: сначала-то я разозлился. Ну, типа, ревновал даже. А сейчас думаю — все к лучшему.

— Это почему это?

Макс с подозрением уставился на Эдика, но белокурый гигант простодушно улыбнулся в ответ.

— Ну как. Ты же уедешь скоро? Уедешь. Она погрустит, конечно, а потом ей захочется, чтоб кто-то рядом был, мужик в смысле. Так-то она столько лет одна прожила, вроде привыкла, а после тебя ей уж потруднее придется. Вот тут я и рискну.

— На что?

— Ну… предложение ей сделаю. Ленка-то мне нравится давно, только я не знал, как к ней подступиться. А теперь знаю.

Макс смотрел на простодушного Эдика едва ли не с нежностью. Поразительно все-таки точна Природа-мать в расчетах. Вот переборщила с ростом и красотой неземной — тут же убрала ума и такта. Был бы не Эдик, а архангел небесный — а так ничего, дурак и дурак.

— Эдик, а с чего ты взял, что она согласится?

— А деваться ей куда? Грех покрыть надо?

— Ка… кой грех?

— Мама с папой вернутся на Новый год — им все Кулебякино в уши будет жужжать. А старый Синельников на расправу скор. Ты, кстати, ежели надумаешь зимой на лыжах, или в отпуск — не раньше старого Нового года! Синельниковы аккурат после него уезжают всегда.

— Эдик…

— Да, так я и говорю: чтоб народ не трепался, надо ей быстренько сообразить с замужеством. Опять же, меня тут любят. Уважают. Имя мое трепать не будут.

— Та-ак. А тебе, значит, до фонаря, что ты чужую бабу подбираешь?

— Да ты че, Макс?! Мы ж все же не в деревне, да и на дворе двадцать первый век. Кроме того, Алену хрен, я извиняюсь, подберешь, если она сама этого не захочет. С характером она. Ладно, пойду. Спасибо за пиво, за тортик и за шабашку. Если что — обращайся. Пока.

Эдик ушел, и Макс удрал на заднее крыльцо, продышаться и проругаться.

Кулебякино, за ногу его бога душу мать! Сотни ласковых глаз с улыбкой смотрят на нас. Жених! Белокурая Жози!

Он мрачно посмотрел на лиловые небеса и решил искупаться. В конце концов, пруд теперь практически на его территории!

Сквозь заросли крупченковского сада Макс промчался, словно вихрь, пыхтя и бурча себе под нос бессвязные и не вполне цензурные слова. Луна всходила где-то за деревьями, но сам пруд еще таился в сумерках, и Макс даже застонал от предвкушения холодной воды, чистоты и свежести.

Он скинул грязные тряпки, мстительно решив, что обратно пойдет голым. Имеет право — участок теперь его.

Вода оказалась теплой, а не холодной, но это не принесло разочарования. Макс нырял и плавал, лежал «звездочкой» на поверхности, лицом вниз и лицом вверх, опять нырял, переплывал взбаламученный прудик то брассом, то кролем, то баттерфляем — одним словом, плеск воды, шум и фырканье разносились по всей округе.

Потом он вылез на песчаный берег и немножко попрыгал в боксерской стойке, после чего собрался подобрать одежду и пойти выпить чаю с тортиком, будь он неладен!

Макс уже собрался удивиться, что нашел футболку и брюки совсем не там, где их оставлял, наклонился… и они немедленно отползли от него на несколько шагов.

Трюк с леской, привязанной к кошельку, ботинкам, одежде и прочим, важным для вас вещам, культивируется на протяжении столетий хулиганами разных стран. Но всегда, всегда жертва совершает этот первый шаг, ради которого, собственно, все и затевается. Она с глупым видом пытается поймать убегающую вещь, вместо того чтобы сразу посмотреть в ту сторону, куда эта вещь направляется.

Макс Сухомлинов рванул за убегающими штанами — и поднял голову только через две секунды.

Она стояла под развесистой старой грушей. Сотканная из тьмы и света, бликов и теней, лунного серебра и бархата ночи…

Светлые волосы, черное платье с проблесками серебряных нитей. И светящаяся, прозрачная кожа русалки.

Она стояла, босая, стройная, почти совершенная, и восходящая луна отражалась в прозрачных глазах, притягивая взгляд Максима, лишая его воли и сил…

Она протянула руку и коснулась его щеки. Аромат ландыша окутал его горящую голову, и он непроизвольно сделал еще шаг вперед. Теперь они стояли совсем близко — светловолосая женщина в черном шифоновом платье и обнаженный мужчина с темными волосами.

Ее голос был задумчив и нежен.

— Я так долго обдумывала это все, Макс… Вряд ли хоть одна женщина на Земле убила на подобные раздумья столько времени. Двадцать лет! Двадцать лет одиночества — и желания. Ты был прав, мой господин. Мы взрослые люди и имеем право сделать то, чего нам хочется на самом деле. И еще ты прав в том, что есть вещи, с которыми бесполезно бороться…

Ее теплые руки неожиданно легли на его грудь, и Макс ощутил нечто, сродни удару молнии. Его тело пронизали мощные импульсы возбуждения, однако он не мог сдвинуться с места, околдованный этим тихим, чуть хрипловатым от страсти голосом:

— И тогда я поняла, что больше не могу врать самой себе. Я хочу прикасаться к твоему телу. Хочу видеть твое возбуждение и желание. Хочу ощущать твою страсть. Хочу быть с тобой, быть твоей, отдаваться и отдавать, подчиняться твоим желаниям и воплощать в жизнь свои собственные…

Пока она говорила, ее руки легкими касаниями ласкали уже все его тело, а в конце неожиданно твердо легли ему на бедра. В следующий миг он едва не взвыл от ужаса и восторга, потому что светловолосая женщина легким и грациозным движением опустилась перед ним на колени и он почувствовал ее горячее дыхание совсем близко от своей напряженной плоти…

Потом вселенная свернулась для Максима в одну раскаленную добела точку, которая пульсировала одновременно перед глазами и внутри его тела. Звуки ночи и сада умерли, вместо них звучали какие-то другие, не имеющие названия на языке людей, но дарящие блаженство и ощущение разгорающегося костра…

Единственное, на что он осмелился, — опереться одной рукой на шершавый ствол груши, а другую запустить в светлые волосы женщины. Он боялся стонать, боялся произнести хоть слово — иначе переполнявшее его наслаждение грозило просто разорвать его изнутри.

И тлеющая точка взорвалась огромным вселенским фейерверком, разом отменив все законы тяготения. Вернулись на небо звезды, вернулась и тишина — потому что смолкли все обитатели ночного сада, испуганные счастливым криком мужчины, только что вознесенного на вершину наслаждения.

Только теперь он осмелился заключить ее в объятия, и они вместе опустились на траву, но Лена тут же вывернулась из его жадных рук с тихим смехом. Макс ошеломленно наблюдал за тем, как она машет ему рукой, поворачивается и уходит в чащу этих чертовых кустов…

— Минуточку! А как же я?!

— А ты лежи и отдыхай. Мужчинам после этого требуется отдых.

— Лена!

— Спокойной ночи.

— Издеваешься ты, что ли!

Шансы были неравны. Макс помнил только пару тропинок в старом саду, а Ленка ходила сюда купаться столько лет подряд. Она легко удрала от него, и, когда мокрый и исцарапанный Макс выломился из кустов на своем участке, ведьма-соблазнительница уже стояла на крыльце своего дома, лукаво блестя серо-зелеными глазищами.

Голый и злой Макс кинулся к живой изгороди — но Ленка тут же сделала шаг за порог и взялась за дверь.

— Сухомлинов, не вынуждай меня звать на помощь.

• Предыдущая
• 20/30
• Следующая