Хроники Дебила. Свиток 2. Непобедимый - Чекрыгин Егор - Страница 4

Далее произошло страшное, леденящее кровь действо – злобный, но могучий шаман Дебил, напевая себе под нос «Бухгалтер, милый мой бухгалтер» и спешно заполняя шкуру таинственными узорами, заставил всех «забритых» по очереди назвать свое имя и напротив каждого узенького узорчика поставить отпечаток своего пальца – кровью!

Эта вызывающая дрожь сакральная церемония, по словам вышеозначенного проходимца Дебила, связала всех «забритых» незримыми узами братства и фактически – родства. Отныне они, невзирая на происхождение из степняков, приморских или еще каких-то, образовывали подобие общего племени. И обязаны были оставаться там до тех пор, пока особый узор, означающий их сущность, и отпечаток пальца рядом с узором не будут магическим путем удалены из списка.

Надо сказать, что моя инициатива нашла живой отклик в душах электората. Они и сами уже о чем-то подобном подумывали, но, естественно, не знали, как свершить подобный обряд, связующий настолько разных и непохожих друг на друга людей. А дельного шамана, чтобы перетереть этот вопрос с духами и оформить все официально, среди них не было.

Когда я объяснил им все прелести подобной системы, в том числе и возможность вписывать в список «соплеменников» новых людей или выкидывать из него провинившихся простым росчерком пера, Гит’евек и другие старшины пришли в восторг. Пятна крови, оставленные на общем листе, делали общей и кровь в их жилах, создавая родственную связь, – это ли не чудо? Да тут еще и Осакат, присутствовавшая на церемонии как представитель царствующей династии Улота (засранка сунула свой любопытный нос в церемонию, и, дабы воспринимающие все с излишней серьезностью мужики не надавали ей по шее, пришлось представить ее подобным образом), рассказала, как однажды я, прямо на ее глазах, превратил оленя в овцебыка на священном празднике Весны. А Лга’нхи это подтвердил. Причем сдается мне, ребята не врали. Они уже искренне верили, что на их глазах умирающий олень превратился в овцебыка. Но так или иначе, а мой авторитет Шамана в очередной раз взлетел на недосягаемую высоту, и церемония была признана важной и священной.

А вот то, что списочек я оставил себе, заставило их сильно задуматься, ну, по крайней мере тех, кто умел думать. Все отпечатки их духовных сущностей отныне хранились в сумке у меня на поясе. Что давало мне над ними немалую власть.

Впрочем, как я понял, ребята и так не были против того, чтобы над ними висела некая власть. Всем им некуда было идти. Все они понимали, а недавно убедились воочию, какую силу им дарует полученная у аиотееки выучка. И мысль о том, что дальше выгоднее держаться по жизни вместе, дошла даже до недалекого Мнау’гхо. Но люди-то они и впрямь были очень разными. И спаять их в единую общность пока смогла только суровая Власть аиотееков, бывших хозяев-демонов.

Я всего лишь скромно заменил демонов собой. И это всех устроило. Подчиняться Великому и Ужасному Шаману и его Вождю с Волшебным Мечом было не менее почетно, чем злобным и коварным демонам. Так что на какое-то время я мог расслабиться и не ожидать удара в спину с этой стороны. По крайней мере до тех пор, пока наше командование будет приводить к хорошим результатам. Как вчера, например, при разгроме пиратов.

Кстати, о пиратах. В кровавую «Ведомость на Зарплату» было внесено не два, а целых девять новых имен. Многие пираты, глядя на товарищей, тоже решили сменить карьеру. Я этому не препятствовал, надеясь подглядеть приемы, с помощью которых аиотееки добиваются от своих подневольных рекрутов такой отлаженной выучки.

Еще шестеро напросились к Корт’еку гребцами на лодки. Остальных мы отпустили восвояси, отобрав все ценное, включая одежду. До поселка, откуда они за нами стартовали, не больше десяти-пятнадцати километров, – дойдут и голышом.

Но радость от победы была недолгой, буквально через пару дней после эпохальной битвы с пиратами на нас навалилась новая напасть – начались затяжные осенние дожди и бури. Мы, конечно, этого ждали, ведь караван наш вышел почти на три месяца позже обычного срока. Однако ждать одно, а грести весь день под ледяным дождем и промозглым ветром – совсем другое. Или сидеть по несколько дней на берегу, прячась от пронизывающего ветра в хилых шалашах, едва осмеливаясь высунуть нос из укрытия, чтобы поглядеть, как бушует стихия.

А тут еще и Осакат вдруг разболелась – видно, продуло ее холодным влажным ветром.

Да и вообще, торчать дни напролет в постоянной сырости, холоде и на ветру – не лучший выбор для поддержания здоровья. Все мы были малость простывшими и приболевшими. Даже здоровый, как овцебык, Лга’нхи и то пару раз чихнул и похлюпал носом. А меня и многих других вовсю одолевал противный затяжной кашель, так что все наши мысли были – поскорее забраться в какое-нибудь теплое и укрытое от ветра убежище и отдохнуть от этой непогоды.

Но мы-то ладно, а вот сестренку, видно, прихватило основательно. Также я опасался за жизнь четырех раненых, остававшихся на моем попечении.

А что я мог? Только укутать их потеплее и, напевая «целебные» песенки, поить горячими отварами травок, неизвестно каких и от чего помогающих. Больше полагаясь на эффект «плацебо», чем на реальную их помощь. (Хорошо хоть про «смертельный корешок», который мне показали «забритые», я теперь знал и не сунул его ненароком в «целебное питье».)

Так что неудивительно, что, когда Кор’тек объявил, что цель нашего путешествия близка и мы окажемся там уже завтра, мы все были на седьмом небе от счастья.

Сложно сказать, на что раскатывал губы мудозвон мудозвонов Митк’окок, но, думаю, выходка Лга’нхи стала для него такой же неожиданностью, как и для нас всех.

Пока эта хитромордая тварь сыпала намеками на мою казнь и возможность компенсации, достойной пролития гостем крови хозяина, да еще такого высокого уровня, как сам брат Царя Царей, я мысленно загибал пальцы, прощаясь с лодками при каждом новом выдвигаемом обвинении. Хотя мне и так давно уже стало понятно, что нас отсюда не выпустят, не обобрав по полной программе, и возвращаться, скорее всего, придется уже пешком.

Нет, конечно, можно было отдать команду «забритым», и они бы без проблем пробились в порт, захватили лодки, и мы слиняли бы отсюда на вечные времена. Вот только куда?

В Улот после такого лучше не возвращаться. Одно дело потерянные лодки и товары – это еще можно пережить. А вот слава про то, что ЕГО люди дважды нарушили священные Законы, пролив кровь хозяев…

После такого представителям Леокая лучше вообще не вылезать на побережье. Особенно учитывая, что тут переживали зиму караваны из очень многих береговых племен, и известие об этом преступлении будет обмусоливаться в каждом мелком рыбацком поселении, по всему побережью. С такой лиходейской славой проще сменить название и географическое положение царства, чем продолжать зарабатывать торговлей. И я это прекрасно понимал.

Также это прекрасно понимал и наш «гостеприимный хозяин», видно, оттого особо и упирал на слова «священный» и «закон», и «нарушение обычаев». Только вот сдается мне, он сильно переборщил с этим «священством» и тонкими намеками на воздаяние крови за кровь, сопровождающимися пошлыми взглядами в сторону Осакат.

Уж не знаю, что больше задело Лга’нхи – упреки в нарушении священных законов (с прилагающейся обидой духов и тыщей лет несчастий), угрозы в мою сторону или намеки на сестренку. Но он пустил в ход аргумент, который от него не ждали, – свой «меч». Нет, я конечно опасался, что он может пустить его в ход. И даже попытался повиснуть у него на руке, когда он схватился за него. Но я-то думал, что он сейчас начнет крушить им головы неправедных судей и всех, кто подвернется под руку, а не предложит в качестве компенсации.

Митк’окок этого тоже явно не ждал. Думаю, он скорее предпочел бы забрать лодки, чем связываться с Волшебной Вещью. Но компенсация была вполне соответствующей преступлению. Тут играли роль и высокая ценность вещи, и то, что за нарушение священных законов отдается священный предмет. Еще недавно Митк’окок признал шестопер величайшим сокровищем, так что отказаться от него он не смог. Так мы остались при своих лодках, но без нашей Главной Ценности.