Голем. Книга первая - Баренберг Александр - Страница 10
- Предыдущая
- 10/50
- Следующая
Все это я, естественно, рассказывать не стал. Отец Теодор, заметив мое нежелание продолжать разговор, сжалился и прекратил расспросы. Вместо этого он поманил к себе "председателя" и зашептался с ним о чем-то. Могли бы и в голос разговаривать, все равно слишком быстро, чтобы я смог понять. Посовещавшись минут пять, священник опять повернулся ко мне:
— Сын мой, каковы твои планы после того, как ты, милостью Божией, выздоровеешь? Ты свободный человек и можешь продолжить свой путь.
Ага, спасибо, конечно, только куда? И на какие шиши?
— Мне некуда идти, святой отец! Я не помню ни имени моего патрона, ни цели нашего путешествия.
Отец Теодор сочувственно покивал головой, но от меня не ускользнула довольная ухмылка в уголках его губ. Видимо, на такой ответ он и рассчитывал.
— Хорошо, Артур, ты можешь остаться в деревне. Недавний мор унес многих, и нам нужны люди. Но ты же чужак, поэтому, чтобы получить надел от нашего сеньора, тебе придется жениться на местной девушке. Таков порядок!
Я аж подпрыгнул на скамье от такого известия. Только не это! Жениться в третий раз — ни за что! Даже во сне! Я стал лихорадочно соображать, как можно вежливо отказаться от столь радикального предложения. Жениться настолько не хотелось, что возбужденный мозг почти сразу выдал подходящий вариант "отмазки":
— К сожалению, святой отец, я уже женат, — постарался произнести это с нотками сожаления в голосе. — Женился как раз перед путешествием.
Монах не смог скрыть своего разочарования. Видимо, очень хотелось сыграть свадьбу. Хотя, скорее всего, он просто получает какой-то процент от сеньора за создание нового хозяйства. Они с "председателем" опять бурно засовещались. Причем первый с энтузиазмом что-то доказывал, а священник морщился и качал головой. В конце-концов, после непродолжительной перепалки, стороны пришли к консенсусу. Отец Теодор повернулся ко мне с явным намерением огласить результаты дискуссии:
— Сын мой, в таком случае ты не можешь пока получить собственный надел. Но я нашел выход! — при этих словах священника староста поморщился. Было ясно, что монах, нисколько не стесняясь, присвоил его идею.
— Мы поселим тебя в семью, оставшуюся без кормильца. Хотя надел у них отобрали, но есть много других работ в деревне, за выполнение которых они получают пропитание. Лишние рабочие руки помехой не будут. Ты согласен?
— Согласен, — пробубнил я. А что оставалось делать? Кто не работает, тот, как известно, не ест. А кушать моему новому телу очень даже хотелось.
— Вот и хорошо! — отец Теодор обмакнул перо в чернильницу и быстро что-то застрочил. Закончив, поставил подпись и протянул пергамент "председателю". Тот, явно не владея искусством письма, просто поставил крестик в месте, указанном священником. Но я смотрел не на это. На лежавшем теперь почти рядом со мной куске пергамента, рядом с размашистой подписью святого отца красовалась дата. Я сначала не въехал, что это дата — цифры, разумеется, были римскими, но зато когда въехал, то впился в нее глазами, пытаясь поскорее, пока монах не убрал лист, перевести ее в привычный формат. Пришлось поднапрячь память: так, "М" — тысяча, два "С" — двести… Я почувствовал удушье и понял, что забыл вдохнуть. Итак, все как и предполагалось — год тысяча двести второй…
На следующий день староста Йоханн отвел меня на новое место жительства. Не скажу, что я сильно обрадовался, увидев лачугу, в которой теперь предстояло влачить свое существование. Даже по сравнению с убогим, на мой избалованный лишними восемью веками прогресса взгляд, жилищем "председателя" это выглядело ужасно. Нет, во время армейской службы мне приходилось проводить время и в худших условиях, но тогда я знал, что это сугубо временное явление. А тут такая жизнь может затянуться надолго, если не навсегда. Чего-то я с каждым днем все меньше верил в ненастоящесть этого мира.
Семья, членом которой я как бы стал с сегодняшнего дня, состояла из вдовы и четырех детей в возрасте от пяти до пятнадцати лет. Муж Гертруды (так звали вдову) помер пару лет назад во время упоминавшегося отцом Теодором мора. Так же, как и трое их детей. Вдова и двое ее старших пацанов (четырнадцати и пятнадцати лет) не смогли продолжать обрабатывать свой участок, и решением общины надел был отобран. Взамен им было предложено работать на общинном поле и выполнять другие мелкие хозяйственные поручения, за что они получали часть урожая. Вообще, несмотря на расспросы, которым я подверг Йоханна, уклад жизни деревни остался ясен не до конца. С одной стороны, вроде бы, существовали личные наделы, но почему-то не у всех. С другой — общинные земли, на которых были обязаны отрабатывать даже те, у кого имелись и собственные наделы. И при всем при этом и та и другая земля, в конечном счете, принадлежала сеньору, то есть местному барону, которому и шла львиная часть урожая. Сложная система, короче — без бутылки не разберешься. А бутылку-то тут достать и негде! Историю лучше учить надо было, может, и понял бы больше.
Расплывающийся в улыбке староста сообщил вдове, что привел ей еще одного сына. Та хмуро проворчала, что лучше бы он нашел ей мужа, и вообще-то этот парень слишком уж взрослый для сына. На это Йоханн ей ответил, что я, несмотря на свою молодость (а они с отцом Теодором, глядя на мой свежий вид, дали мне лет шестнадцать, и я их разубеждать не стал), уже женат, но зато стану хорошим подспорьем для оставшейся без кормильца семьи. Гертруда махнула рукой и указала мне место в бревенчатой пристройке:
— Пока спать будешь там, в доме слишком тесно. А как наступят холода — посмотрим!
Не очень-то гостеприимно, но и на том спасибо. А в грязную вонючую лачугу не сильно-то и хотелось. Там небось и клопов со вшами полно! В сарае воздух посвежее будет.
Тем временем "председатель", не дав даже освоиться в новом жилище, повел меня отрабатывать трудовую повинность. При этом он пытался объяснить, чем, в данный момент, озабочены жители деревни, но я скорее догадался, чем понял — слишком много было незнакомых слов, да еще в области сельского хозяйства, в котором я и так — ни бум-бум. В целом картина представлялась следующая: яровые они уже убрали, и теперь сеют озимые. Ну и на здоровье — главное, пусть покажет, где копать, а остальное — не мои проблемы!
Мы вышли из деревни, и перед моими глазами предстали поля, на которых предстояло горбатиться в течение неопределенного периода времени. Поля выглядели, на мой дилетантский взгляд, довольно странно — длинные узкие прямоугольники, поделенные вдоль короткой части на три еще более узкие полосы. Почему три? В памяти всплыл, подарком от школьных уроков истории, давно забытый за ненадобностью термин "трехполье". Ну да, поле делили на три части: одну засеивали яровыми, другую озимыми, а третья была под паром — отдыхала. Значит, это оно и есть.
Йоханн подвел меня к бородатому мужику, подправлявшему упряжку быка с довольно-таки большими рогами. Может, мне показалось, но бык как-то недобро на меня взглянул, и я, на всякий случай, встал от него подальше. Если что — разыграть роль тореадора у меня вряд ли получится.
Староста поприветствовал мужика:
— Вот, Ганс, помощника тебе привел!
— Ну слава Богу, Йоханн, а то у меня уже вся спина ноет!
Как оказалось, бородатый Ганс являлся оператором навороченного по местным меркам агрегата, олицетворявшего собой вершину здешнего научно-технического прогресса — колесного плуга с окованным железом рабочим ножом. Насколько я помнил, такие устройства как раз к этому периоду стали вытеснять использовавшуюся еще с римских времен бесколесную соху. Двигательная установка "трактора" имела мощность в одну бычью силу (это, значит, где-то полторы лошадиных). Эта самая бычья сила, жуя пучок соломы, продолжала недобро косить на меня одним глазом.
Ганс, даже не прочитав мне лекции по технике безопасности при работе с плугом, сразу же припахал меня не по-детски. Пока бык медленно тащился вдоль длинной стороны поля, надо было бегать перед ним и убирать с дороги попадавшиеся на пути камни и ветки. При этом рогатый дурак, которому мои мельтешения были явно не по нраву, все время пытался меня боднуть. И пару раз, когда я не вовремя увязал ногой в вязкой почве, ему это почти удалось. "Ничего, животное, мы с тобой еще рассчитаемся!" — пообещал я ему по-русски, не зная, правда, каким образом мне это удастся осуществить.
- Предыдущая
- 10/50
- Следующая
