В Милуоки в стикбол не играют - Коулмен Рид Фаррел - Страница 29

• Предыдущая
• 29/45
• Следующая

– Совсем нет. – Он рассмеялся. – Я изобразил перепуганного иммигранта, размахивал руками и призывал Бога. За многие годы я отработал этот трюк до совершенства. Он помог мне выбраться не из одного переплета. В тот день, когда я встретил вас в кофейне, я играл вариацию на тему «мудрый восточный философ, полный смутных банальностей для каждого, кто готов его выслушать».

– Кто эта женщина на портрете?

– А, она уже вас зацепила? – Он усмехнулся, потом, вспомнив про царапины на моем лице и причину моего пребывания здесь, извинился. – Непростительное замечание.

– Ничего. Кто она?

– На самом деле никто. Идеальная женщина. Она годами является мне во сне. Одна моя подруга, в обмен на кое-какую помощь, нарисовала этот портрет по моему описанию. Хорошо получилось, правда?

– Потрясающе, – согласился я.

– Я знаю, что она где-то существует, – объяснил Гуппи, постучав по груди там, где сердце. – Она может совсем не походить на этот портрет, но я узнаю ее душу.

– Уверен, что узнаете. Итак…

– Итак? – озадаченно повторил он.

– Где же компьютер? И пожалуйста, не размахивайте руками и не призывайте Господа. Я сдаюсь не так легко, как полиция Риверсборо.

– Да уж, вопросы вы задавать умеете…

– Это только начало, – сказал я. – Как это у вас в холодильнике оказалось «Тройное Б»? И что такое вы знаете о Заке, чего не сказали мне в этот день в кофейне? И откуда, черт побери, вы знаете, что я не убивал ту девушку?

– Идемте, мистер Клейн, позвольте мне облегчить вашу душу. Вопросы разрешатся само собой.

Я начал немного уставать от Гуппи, мудрого философа, и вполне удовольствовался бы прямым ответом. Вместо этого я последовал за ним в подвал. Мы вошли в его маленькую мастерскую. Тут стоял верстак, на нем лежали инструменты. На полках рядами выстроились баночки из-под детского питания, в которых хранились винты, гвозди, гайки и болты. В отличие от комнат наверху, мастерская была несколько пыльновата. Внезапно мне пришло в голову, что это единственное место в доме, которое не вписывалось в общую картину. Мебель наверху была не новой, но более-менее современной. Инструменты же на верстаке были с деревянными ручками, из другой эпохи. Даже баночки из-под детского питания казались старыми. Я взял одну. Крышка на ней была из моего детства, старомодная, ее нужно было вскрывать с помощью консервного ножа.

– Осталось от первоначального владельца, – сказал Гуппи, поняв мое любопытство. – И это тоже.

Нагнувшись, он отодвинул задвижки, замаскированные ножками верстака. Выпрямился и повторил процедуру с задвижками, спрятанными в шкафчике. Если не знаешь, что они есть, никогда их и не найдешь. Я понял, что это так и задумывалось. Гуппи потянул за конец верстака, и он довольно легко сдвинулся. Гуппи убрал полосу старого желтого изоляционного материала, и за ней обнаружилось нечто, похожее на дверь в переборке субмарины времен Второй мировой войны.

– Если это не подводная лодка, – сказал я, – то, должно быть, бомбоубежище.

– Очень хорошо, мистер Клейн, это именно бомбоубежище.

Гуппи покрутил тяжелое металлическое колесо, разблокировав толстые штыри, которые запечатывали дверь на случай ядерной атаки. Когда «печать» сломалась, явственно почувствовалось движение воздуха. Распахнув дверь, он первым шагнул внутрь и включил свет. Попросил меня войти и подождать, пока он наскоро вернет на место верстак. Покончив с этим, он закрыл дверь и запер ее, закрутив рукоятку.

Мы стояли на верхней площадке небольшой металлической лестницы в окружении голого бетона. Толщина бетона составляла фут или два. Лампочка была заключена в простой стальной абажур-клетку. Внизу лестницы находилась еще одна дверь с подводной лодки, только походила она скорее на люк, а не на дверь. И снова Гуппи повернул тяжелое колесо, чтобы снять «печать». Почти сразу же до меня донеслась из укрытия музыка. Песню я узнал, не узнал только группу. Это была версия в стиле «техно-поп» старой песни Бадди Холли «Мауbе Ваbу». Гуппи открыл люк и указал на рукоятку над ним.

– Ногами вперед, – проинструктировал он, когда я ухватился за рукоятку. – И, мистер Клейн, постарайтесь помнить, что значит для вас отчаяние.

Еще один туманный совет, от которого следовало отмахнуться. Я забрался в люк. Музыка теперь звучала громче, но в комнате было темно. В басы музыки, как мне показалось, вплетался чей-то храп. Забравшийся в убежище Гуппи натолкнулся на меня. Он извинился и, прежде чем включить свет, сказал:

– То, что мы сделали, мы сделали, чтобы спасти невинного человека. У нас были добрые намерения. Вы должны нам верить. Мы не могли предвидеть того, что случится с девушкой.

– Послушайте, я очень признателен за то, что вы для меня сделали, но я уже в самом деле начинаю терять терпение. О чем, черт побери, вы толкуете?

Но Гуппи не пришлось отвечать. Даже не пришлось включать свет. Потому что в темноте раздался голос, который все прояснил:

– Эй, дядя Дилан, это ты?

Вспыхнул свет, и мое сердце, всего на мгновенье, тоже.

Зак соскочил с верхней откидной, ярусом, полки-кровати. Он поцеловал меня, обхватил своими ручищами и несколько секунд сжимал в медвежьих объятиях. Но радость, что я нашел его живым, уже покинула меня. Я оцепенел в его руках. Выпустив меня, он отодвинулся, ища ответы в морщинах и царапинах на моем лице. Гуппи молча стоял позади меня. Бубнила синтезированная музыка, заставляя Бадди Холли переворачиваться в гробу.

– К черту ваши добрые намерения! Ваша дорога в ад выстлана телами невинных жертв, – обернулся я к Гуппи.

– Он не знает о ней, мистер Клейн.

– О ком я не знаю? – нетерпеливо спросил Зак.

– О девушке, которая расцарапала мне лицо после того, как ее задушили. Может, будешь так любезен заткнуть эту гребаную музыку?

Гуппи пробрался между мной и Заком и выключил приемник с таймером, который стоял на маленькой полочке, втиснутой среди самой внушительной и компактной компьютерной системы, которую мне когда-либо доводилось видеть не у профессионалов.

– О ком я не знаю? – повторил вопрос Зак.

– Пожалуйста, – взмолился Гупта, – позвольте нам объяснить.

– Объяснить! – заорал я. – Ты хочешь объяснить? Давай, идиот, где тут телефон? Кто из вас хорошо говорит по-японски?

– По-японски! – отшатнулся Зак.

– Да, Зак, Кира мертва, благодаря вам, двум придуркам. Звоните и объясняйтесь с ее отцом, потому что мне плевать, что вы собираетесь мне сказать. Если хотите поиграть в Бога, станьте писателями. Иначе всемогущество лучше оставить кукловодам и сумасшедшим.

Зак плакал. Гуппи попытался оправдаться:

– Мы пытались спасти…

– … Валенсию Джонс. Я знаю, – сказал я. – В обмен на ее жизнь вы забрали Кирину. Очень хочу надеяться, что Джонс того стоит.

– Она невиновна! – крикнул Зак. – Она невиновна!

– Может, и так, но пока что ее будут судить, а следом и меня. Как ты мог так поступить со всеми нами? Ты пропустил дедушкины похороны. Твои родные места себе не находят. Бога ради, Зак, они думают, что тебя нет в живых! Ядумал, что тебя нет в живых!

– Я не знал, как еще привлечь хоть чье-то внимание, – робко проговорил Зак. – Валенсия должна была надолго сесть в тюрьму, а никто не хотел ничего слушать.

– О, ты привлек к себе внимание, по полной программе. Твой отец нанял детектива в Касл-он-Хадсон, чтобы тот расследовал дело Валенсии. Его похороны, как я полагаю, состоялись вчера. Затем этот парень, Стивен Маркем, который работал в Сайклон-Ридже. Скорей всего, именно он подложил «Изотоп» в машину Валенсии. На днях он очень кстати сломал себе шею, катаясь на лыжах. Пока мы тут разговариваем, догорает Сайклон-Ридж. Твои комнаты в колледже и дома перевернуты вверх дном. Самой лучшей дружбе, какая была у меня в жизни, по-видимому, пришел конец. Меня разыскивают за убийство. И давай не забудем бросить на верх этой кучи тело Киры, как украшают палочку пломбира с орехами вишенкой. Да, Зак, я бы сказал, что теперь тебя слушают.

• Предыдущая
• 29/45
• Следующая