Импульс - Коултер Кэтрин - Страница 13

• Предыдущая
• 13/97
• Следующая

Интересно, получил ли Доминик наконец драгоценного сына. Нет, шесть драгоценных сыновей. Боже, как же я глупа! Разглагольствую о том, что хочу нанять детектива следить за Гейбом, когда можно нанять детектива, который достал бы мне все сведения о Доминике Джованни!

Подожди. Что это? Болезнь? Навязчивая идея? Я должна подумать над этим и, глядя правде в глаза, разобраться в своих мотивах. Что может дать мне эта информация? Доминик ведь не кто иной, как человек, предавший меня, укравший мою невинность, и — кажется, это звучит немного цинично — человек, который заставил меня почувствовать себя дерьмом. Во мне до сих пор живет мучительная боль.

И вот теперь еще одно предательство. Один из этих мужчин вообще не хотел твоего существования, другой приставал к тебе, ребенку. Дважды я подводила тебя, Рафаэлла. Обещаю, больше такого не повторится.

«Мосты»

Лонг-Айленд, штат Нью-Йорк

Февраль, 1990 год

Рафаэлла захлопнула дневник, не спеша закрыла застежку. Обложка была из тончайшей испанской красной кожи, с замысловатым тиснением и с не менее хитрым замком.

И Рафаэлла вскрыла замок. Это была уже вторая тетрадь, на которой она вскрывала замок. Рафаэлла на мгновение закрыла глаза и откинулась, на спинку стула, стоявшего у письменного стола в комнате матери. Наверное, сидя именно на этом стуле, Маргарет писала свои дневники с тех пор, как около одиннадцати лет назад вышла замуж за Чарльза Уинстона Ратледжа Третьего.

Рафаэлла вошла в спальню матери несколько часов назад — ей понадобилась бумага, и она стала перерывать ящики стола. Бумагу она нашла, но во время поисков наткнулась на маленькую защелку, за которой, если правильно ее повернуть, открывались два потайных ящика. В этих ящиках Рафаэлла и обнаружила дневники. Она никогда не подозревала об их существовании. После недолгих колебаний она начала читать.

Рафаэлле вспомнился телефонный звонок, разбудивший ее посреди ночи. Голос отчима, Чарльза, звучал спокойно и уравновешенно, но за этим спокойствием чувствовались страх и волнение.

— В машину твоей матери врезался пьяный водитель, Рафаэлла. Ты должна приехать немедленно Доктора не знают… Она в коме. Они не знают…

Голос его задрожал, и Рафаэлла уставилась на трубку.

— Нет, — прошептала она.

Чарльз сделал глубокий вдох, и самообладание вновь вернулось к нему.

— Приезжай прямо сейчас, моя дорогая. Ларкин встретит тебя в аэропорту Кеннеди. Постарайся успеть на семичасовой утренний рейс, ладно?

— Она жива?

— Да, жива. Она в коме.

Через два дня ее мать все еще была в коме. Маргарет выглядела умиротворенной, лицо ее отнюдь не постарело и даже, как ни странно, казалось моложе. Прекрасные белокурые волосы были аккуратно собраны — две заколки придерживали их за ушами. И еще эти чертовы провода, тянувшиеся из ее рук.

Такая тихая… Это ее мать лежит здесь, такая необычайно тихая.

— Рафаэлла!

Бенджамин, сводный брат, позвал ее из коридора.

— Сейчас иду! — крикнула она в ответ. Рафаэлла неохотно встала, аккуратно положила дневник обратно в ящик стола и пошла присоединиться к семейному ужину.

Клиника «Сосновая гора»

Лонг-Айленд, штат Нью-Йорк

Февраль, 1990 год

Рафаэлла сидела по одну сторону постели матери, Чарльз — по другую. Она смотрела на мать, но мысли ее все время возвращались к газетным вырезкам, разложенным аккуратными стопками в одном из потайных ящичков. Так много фотографий, есть потемневшие от времени, а есть и довольно четкие. И Рафаэлла никак не могла остановиться и без конца повторяла себе, что имя ее настоящего отца — Доминик Джованни и что он — жулик.

Ее мать лежала в отдельной палате в восточном крыле частной клиники «Сосновая гора». Обстановка напомнила Рафаэлле номер в «Плазе», где она останавливалась однажды, — те же приглушенные тона и выглядит так же дорого. Если бы не кровать с регулируемым положением спинки, не тоненькие трубочки в носу матери и не провода, воткнутые в ее руки, можно было бы подумать, что она спит. Они сидели здесь уже с полчаса, не произнося ни слова.

Отчим Рафаэллы, Чарльз Уинстон Ратледж Третий, являлся образцом консервативного американца: деньги, нажитые многими поколениями, подготовительная школа в Бэйнбридже, затем Йельский университет — состоятельный предприниматель, предоставленный самому себе. Странно, но глаза Чарльза были такие же бледно-голубые, как у нее. Это пришло Рафаэлле в голову только сейчас — ведь глаза ее настоящего отца были того же цвета. Миссис Макгилл ошибалась, называя Доминика Джованни чистокровным итальянцем. Родиной этих голубых глаз, безусловно, была Ирландия.

Между двумя мужчинами, помимо цвета глаз, существовало еще одно сходство. Доминик Джованни и Чарльз Ратледж были приблизительно одного возраста. Доминик был всего на год старше.

— Ты все время молчишь, Рафаэлла.

Она чуть не подпрыгнула на месте от неожиданности, услышав голос Чарльза. Он говорил очень тихо, почти шепотом: не хотел потревожить ее мать, что было абсурдно, поскольку та была в глубокой коме.

Я только что думала об отце, он у меня преступник. У Рафаэллы не было намерения рассказывать Чарльзу о своем открытии. Это будет неоправданно жестоко. Он любил Маргарет, и, рассказав ему о дневниках матери и о ее бесконечной одержимости Домиником Джованни, Рафаэлла причинила бы ему несказанную боль. Нет, она ничего не скажет Чарльзу.

— Просто я думала о разных вещах. Я боюсь, Чарльз. Чарльз просто кивнул. Он понимал, и понимал слишком хорошо.

— Я разговаривал с Элом Холбином. Он позвонил вчера, чтобы узнать, как дела у тебя и у Маргарет. Рассказал мне, как ты распутала дело Пито в Бостоне. Эл сказал, что все произошло в порядке вещей — ты действовала по-умному и была цепкой, как питбуль. Но один полицейский, его имя Мастерсон, пытается доказать, что это целиком его заслуга. Правда, у него, по словам Эла, не очень хорошо получается, и это тоже в порядке вещей.

— Вообще-то говоря, заслуга целиком и полностью принадлежит маленькой старушке итальянке по имени миссис Роселли.

Чарльз вскинул красиво очерченную бровь.

— Расскажи мне об этом. Рафаэлла улыбнулась.

— Эл позвал меня к себе и поручил заняться этим делом. Я не хотела. Пресса делала из происшедшего сенсацию, и от этого все выглядело особенно ужасно. И по сути дела, это никого уже не волновало, потому что сумасшедший, совершивший это преступление — Фредди Пито, сразу же во всем признался. Просто средства массовой информации получили еще одну возможность вспомнить дело Лиззи Борден. Но ты же знаешь Эла: он добился того, чтобы я пошла туда, и так меня разозлил, что я чуть не набросилась на него с кулаками. Эл ничего не сказал мне об анонимном звонке, а звонили ему точно. Это и была миссис Роселли. Когда я позже спросила ее, почему она не рассказала в полиции то, что рассказала Элу, она ответила, что у сопливого юнца, присланного полицией, абсолютно отсутствовали хорошие манеры и он обращался с ней, как будто она просто старая болтливая карга. Почему миссис Роселли должна была рассказывать о чем-либо сопливому невоспитанному юнцу, который обращался с ней, как с сумасшедшей ведьмой? Я не смогла на это вразумительно ответить.

Потом я спросила у нее, почему она рассказала Элу. По ее словам, он лет десять назад написал ряд статей об итальянцах в Бостоне, где упомянул ее мужа по имени и отметил, каким хорошим человеком он был. Гвидо Роселли работал пожарником и погиб во время сильнейшего пожара в Саус-Энде. Миссис Роселли даже зачитала мне пожелтевшую вырезку из газеты.

Еще она мне сказала, что вообще-то Фредди не особенно ей нравился. Он казался миссис Роселли странным. А беспокоилась она из-за малыша, Джо.

— И все же она сняла подозрения с Фредди и сообщила всем, что виновен мальчик. Интересно.

• Предыдущая
• 13/97
• Следующая