Наследство Уиндемов - Коултер Кэтрин - Страница 72
- Предыдущая
- 72/75
- Следующая
— Да, но очень богатый презренный мукомол.
— Очень богатый, моя дорогая. По крайней мере мне так казалось в первое время. Я убил его, а потом начал волочиться за дочкой. Она была такой нежной и чувствительной, такой скучной в своей невинности, но я наслаждался ее хрупким телом, пока она не забеременела. Потом все было очень легко — падение с лошади, под седло которой я незаметно подложил шпору, холодный дождик, потом простуда, преждевременные роды и гибель обоих — матери и ребенка. Наконец-то я остался одиноким, безутешным холостяком.
От такого циничного признания у Дукессы замерло сердце. Между тем Тревор продолжал:
— Жаль, что деньги очень быстро подходили к концу. На мне лежала ответственность за семью. Мы от души благословляли добряка Уикса, сообщившего о завещании твоего отца. Он искренне верил в то, что вы никогда не справитесь со своими противоречиями. Старый придурок забыл про молодость и вожделение, совсем забыл. Ах, Дукесса, ты ведь хотела Марка еще с той поры, как была ребенком, не так ли? Удивляешься, как я узнал об этом? Я должен благодарить тетю Гвент за те подробные описания, которые она пересылала моей матери. Она писала, как ты нравишься ей. Такая красивая и скромная девочка, такая тихая и выдержанная, благовоспитанная, несмотря на свое неудачное происхождение. Так вот, она уже тогда отмечала, что ты положила глаз на Марка. А на кого же еще? Ведь младшие кузены Чарли и Марк оказались твоими сводными братьями. Брак с кем-то из них был невозможен. Как она оказалась наблюдательна! Хотя что еще оставалось старой деве, ставшей приживалкой у своего сиятельного брата? Я знал все — о его состоянии, о ненависти к тебе, Марк, за то, что ты становился его наследником после смерти Чарли и Марка. Я знал, что он любил твою мать, Дукесса, любил ее всю жизнь. Твоя тетя Гвент презирала и боялась ее, боялась женского влияния на своего брата. Нет, она не любила его жену, графиню, но с ней все было ясно. От твоей же матери можно было ожидать любой неожиданности. Однако она и не подозревала о таком смелом жесте твоего отца. Наша американская семья допускала такую возможность. Да, он все же женился на твоей матери, старый дуралей! Нам было понятно и то, что он недолго протянет после ее смерти.
Дукесса переглянулась с Марком. Она лихорадочно соображала, что же теперь делать. Тревор, не замечая их взглядов или не обращая на них внимания, продолжал неистовствовать:
— Твой отец просто свихнулся, он нанес оскорбление своей семье. Как ни прискорбно, но это так. Однако теперь здесь я, и всему безобразию скоро будет положен конец. Говорил ли я тебе, что хотел оставить Джеймса в Балтиморе? У него слишком доброе сердце, я знал, что он не станет помогать мне. Не понимаю, почему он так рвался сюда? Оставил даже любимую девушку дома. Брат был одержим непонятным желанием познакомиться с вами. Он не хочет понимать, что в жизни существуют не только любовь и мечты, — обстоятельства меняют человека, заставляя добиваться своего. Джеймс не мог понять этого, потому что ему не надо было бороться за жизнь, я был главой семьи и делал это за него и Урсулу. Полагаю, они умрут такими же невинными, как и родились.
Марк благословлял про себя болтливость Тревора, его приступ откровенности. Пусть он длится как можно дольше. Может быть, ему удастся развязать узел на своих запястьях. В Треворе и в самом деле оказалось что-то от хлыща. Настоящий злодей не станет тратить столько времени на пустые разговоры. Он был не только злодеем, но еще и свихнувшимся. Надо было использовать это его состояние, и Марк сказал:
— Наконец-то я понял тебя. Ты проклятое чудовище, о котором предупреждали монахи. Дух зла, присутствующий всегда и во всем, никому не видимый и оттого еще более разрушительный. Ложь и убийство исподтишка — так ты действуешь.
В этой старинной легенде правдой оказалось все, даже самое немыслимое. Да, это ты, проклятый дух зла, описанный монахами, чудовищный монстр!
— Я — чудовищный монстр? Не преувеличивай, дорогой кузен. Я действую так лишь по необходимости. Содержать мою мать очень трудно. Полагаю, ты это понял. Она не может жить без туалетов, заказанных в Париже. Кроме того, мне нужно обеспечить пристойное будущее для Джеймса и Урсулы. Ах, если бы Хелен была богаче.., но ее состояния оказалось недостаточно. Я представлял его более значительным. Разве состояние дочки какого-то разжиревшего мельника может сравниться с графскими сокровищами? Как я мог упустить столь блестящую перспективу? Теперь Урсула может сделать очень недурную партию с графским приданым, а до этого она могла рассчитывать лишь на какое-нибудь ничтожество. Как глава рода, я обязан позаботиться о ней.
— Ты что-то путаешь. Я — глава рода, а не ты.
— Да, ты будешь им, мой дорогой кузен, еще каких-нибудь несколько минут.
— Может быть, тебе лучше не рисковать и освободить нас, а самому вернуться в Америку? У тебя еще остается такая возможность. Ты не думал о ней? Не уверен, что тебе все так гладко сойдет с рук, — сказал Марк.
Тревор громко расхохотался, откидывая назад голову.
— Тебя освободит только смерть, дорогой кузен. “Время, только время”, — лихорадочно думала Дукесса. Ей уже удалось ослабить веревки на запястьях. Этот ублюдок не очень сильно связал ее, считая, что женщина не может быть опасной. Он даже не связал ей лодыжки. Только бы он продолжал свою болтовню.
Голова почти прояснилась, и она обрела способность думать.
— Стало быть, ты все спланировал, и твоим партнером стал Баджи. С каких это пор вы с ним заодно? — спросила она.
Тревор склонился над ней, усмехаясь, заставив ее отпрянуть назад.
— Меня несколько утомила длительная беседа, Дукесса. По-моему, я уже достаточно ясно объяснил, почему и зачем вы здесь. На самом деле я не хотел бы убивать тебя, кузина. Достаточно, что я освободил твой живот от нового ублюдка. Беременные женщины отвратительны. Если бы ты только видела Хелен перед смертью — ужасно бледная и тощая, с огромным вздувшимся животом. Ее нужно было просто прятать подальше от людей. Мне хотелось назвать ее пауком, но было нельзя, пока она не свалилась в грязь с кобылы. Только тогда я смог назвать ее так. И она закричала — не от боли и страха, не от того, что ублюдок зацарапался в животе. Нет, она испугалась моих слов…
У Дукессы уже не было времени отвечать на последние жестокие слова Тревора. Ее запястья были почти свободны. Веревки совсем ослабли. Тревор сидел на перевернутом ящике футах в шести от нее, поигрывая пистолетом. Надо было что-то предпринимать!
— Теперь ты, Марк. Скажи мне, дорогой кузен, кто из нас двоих оказался сильнее и смышленее? Ты, полностью одураченный, или я, глава дома Уиндемов? Я буду настоящим его главой, более способным защитить его, чем ты, с твоим дурацким кодексом чести английского джентльмена, который сделал тебя слепым и глухим.
Вскочив на ноги, Дукесса с пронзительным криком внезапно прыгнула на него, хватая его правую руку с пистолетом.
Марк тоже поднялся, но его ноги были связаны так же, как и руки. Легко оттолкнув его, Тревор бросил Дукессу на покрытый соломой пол и, упав на нее сверху, прижал пистолет к ее губам.
— Не двигайся, дорогой кузен, или я прострелю этот очаровательный ротик!
Она чувствовала холодный металл у своих губ. Тревор все сильнее прижимал ствол, пока ее рот не открылся и она не ощутила металлический холод на своих зубах.
Марк отступил назад.
— Садись.
Марк сел.
Тревор смотрел на белое лицо Дукессы.
— Если бы ты знала, как я наслаждался, одевая тебя этой ночью. Какое очаровательное женское тело, созданное для любви, стройное, с такими немыслимыми линиями. С Марком все совсем странно: он оказался похожим на меня, впрочем, что тут такого, разве мы не кузены? Крепкий, прекрасно сложенный, смуглый, способный заставить бояться других мужчин и соблазнять женщин. Я еще не рассказывал тебе, Дукесса, как меня любила Хелен? Она не могла оторваться от моего тела, покрывая его бесконечными поцелуями. Разумеется, я научил ее, как надо целовать мужчину. Я и сам неплохо ласкал ее, пока она окончательно не наскучила мне. Может быть, мне стоит позабавиться с тобой, Дукесса, прежде чем убить? Тебе не нравится эта идея? Ах, я отвратителен тебе. Прежде не был, а теперь — да. Ты любишь его, так? Я всегда знал это, хотя он сам был настолько глуп, что даже не мог понять своего счастья. Теперь уже слишком поздно.
- Предыдущая
- 72/75
- Следующая
