Наследство Валентины - Коултер Кэтрин - Страница 32

• Предыдущая
• 32/84
• Следующая

– Я бы сказал, Джеймс, – вмешался Спирс, выпуская руку Джесси и ободряюще гладя ее затянутые в перчатку пальчики, – что Джесси – одна из тех женщин, которые прекрасно приспосабливаются к любым обстоятельствам. Ну а теперь ей пора завтракать.

– Но Джеймс хочет уехать поскорее, Спирс, и...

– Ваш завтрак, Джесси.

– Да, Спирс.

Кендлторп оказался очень уютным, ухоженным поместьем, правда, гораздо меньше Марафона, но зато дом выглядел таким же вечным и впечатляющим, как окружающие его холмы. Квадратное трехэтажное здание из красного кирпича, построенное не менее двухсот лет назад, сливалось с окружающим пейзажем; конюшни так сверкали свежей краской, а по обеим сторонам расположились обнесенные оградой загоны. Повсюду росли дубы и вязы, на вид такие древние, что Джесси посчитала свидетелями нашествия римлян.

– Джеймс, скажите, римляне дошли до Йоркшира?

– Конечно. Неподалеку отсюда находится очень милая деревушка, Олдборо, бывшая когда-то римским поселением. Там почти ничего не сохранилось, кроме двух великолепных мозаичных тротуаров. Возможно, в будущем археологи разыщут еще что-то. А почему ты спрашиваешь?

– Деревья. Они кажутся такими старыми, что, возможно, помнят еще римских центурионов. Все это очень романтично, не так ли?

Джеймс услышал громкое ржание лошади и усмехнулся:

– Это Беллини, самый красивый арабский скакун, которого я видел в жизни. Маркус подарил его мне в прошлом году. Он уже стал отцом двух кобыл и трех жеребцов. Пойдем, сама увидишь.

Беллини был черным, как сны грешника, и таким же умным, как его хозяин. Джесси высказала скакуну все это и, погладив жеребца по бархатистой морде, объявила:

– Он просто душка.

– Все кобылы того же мнения. Прошлой зимой, как раз перед тем как я собирался вернуться в Балтимор, кобыла из Ротермира добралась до бедняги Беллини и даже сильно лягнула одного из конюхов, пытавшегося ее оттащить.

– Вы все это выдумываете.

– Нет, ничуть. Пойдем же, и все сама увидишь.

Джесси познакомилась со старшим конюхом, Зигмундом, который пришел к Джеймсу с племенного завода Крофтов, знаменитого лошадьми, происходившими по прямой линии от самого Турка Байерли.

– Прекрати распускать слюни, Джесси, – посоветовал Джеймс, наблюдая, как она нежно гладит лошадей, кормит каждую морковкой и уверяет, какие они все красавцы и умницы.

– Но это ужасно трудно, – призналась она, улыбаясь.

Джеймс оцепенел, не в силах ни пошевелиться, ни выдавить из себя хоть слово. Солнечный луч, проникавший в дверь, падал на плечо девушки, зажигая золото волос, сверкающих, словно закат на побережье Ирландии, обрамляя лицо переливающимся ореолом. Она продолжала улыбаться, и эти ее странные лохмы, заплетенные в толстую косу, казались совершенно другими. Джеймс только сейчас понял, что они стянуты совсем не туго, а выбившиеся крошечные локоны воистину прелестны.

Джеймс отвернулся. Новая Джесси нисколько ему не нравилась.

– Это Калипер, старожил йоркширских ферм, много повидавший на своем веку.

Калипер получил две морковки и больше ласковых слов от Джесси, чем, очевидно, заслуживал.

– Ну а теперь пора в дом.

Джесси сразу догадалась, что комнаты обставляли под присмотром самой Дачесс и именно поэтому они выглядели такими уютными. Ей неожиданно захотелось сообщить Джеймсу, что она тоже сможет сотворить чудо с Марафоном, если... ох, не стоит, довольно об этом.

Девушка решительно тряхнула головой и погладила спинку кресла, обитого красивой темно-синей парчой. Совершенно новой. На полу гостиной лежали два обюссонских ковра, были расставлены кресла и диванчики. На стенах висели несколько пейзажей, но в отличие от Чейз-парка ни одного фамильного портрета. Стены были выкрашены в бледно-желтый цвет, отчего комната казалась просторнее и светлее.

Джесси познакомилась с миссис Кэтсдор и ее сыном Харлоу, которые присматривали за Кендлторпом в отсутствие Джеймса, а также с мистером Гудбоди, садовником, и его помощником Карлосом, прибывшим в Скарборо лет пять назад. Он был уроженцем Испании и говорил на ломаном английском, но избегал рассказывать о своей жизни.

– Сады просто чудесные, – признала Джесси, стоя у широких стеклянных дверей, выходивших на идеально ухоженный восточный газон размером намного меньше, чем лужайки в Чейз-парке, но утопающий в цветущих розах, гиацинтах, ромашках и гортензиях.

– Это все по настоянию Дачесс, – заметил Джеймс.

– Вы кажетесь почти смущенным. Разве так уж плохо поклоняться красоте?

– Дачесс обожает цветы. Я позволил ей делать все, что заблагорассудится, – пожал плечами Джеймс, не обратив внимания на ее вопрос. – Кстати, что тебе больше нравится – Кендлторп или Марафон?

– Мне бы хотелось владеть обоими. Каждый по-своему хорош. Но вы ведь не продадите ни один из них, верно, Джеймс?

– Только если разорюсь. Хочешь лимонада?

– Нет, честно говоря, мне ужасно хотелось бы прокатиться на Беллини.

Джеймс широко улыбнулся.

– Лучше в следующий раз. Он настоящий дьявол, хотя, если захочет, ведет себя идеально. Кстати, ты надела сегодня чулки под эту непристойно модную амазонку?

Как и вчера, девушка, не задумываясь, подняла юбку и показала безупречно белые чулки над высокими черными сапожками.

– Дачесс скоро окончательно обанкротится, оплачивая счета за твои наряды.

Джеймс, непонятно почему, мрачно хмурился. Она посчитала его реплику шуткой, но Джеймсу, очевидно, изменило чувство юмора.

– Вовсе нет. Мое жалованье два фунта в неделю. Я верну ей деньги.

– Два фунта в неделю? Целое богатство! Она платит тебе деньги лишь затем, чтобы получить их обратно? Послушай, Джесси, не можешь же ты оставаться в Чейз-парке до самой старости.

Они уже успели выйти в сад, и сейчас Джесси отошла, чтобы коснуться лепестков темно-алой розы.

– Знаю, – кивнула она, не глядя на Джеймса, и, загнувшись, глубоко вдохнула нежный аромат.

– И что же ты собираешься делать?

Она наконец повернулась и взглянула на человека, которого любила с четырнадцати лет.

Тогда Джеймс был героем, которому она поклонялась, богом, великолепным созданием, иногда улыбавшимся ей, иногда ругавшим, не скупившимся на доброе слово, будто знал, как нуждается этом девочка.

Потом она выросла и поняла, что Джеймс был всего лишь человеком, но, как ни странно, ее чувства к нему стали более глубокими и постоянными. Сильными и неизменными.

Но какое это имеет значение? Джеймс по-прежнему смотрит на нее, как на четырнадцатилетнюю девчонку, и считает, что в модных нарядах она выглядит потаскушкой. Нет, все это совершенно не важно.

– Я решила несколько лет прослужить у Дачесс и графа. Скоплю немного денег, а потом вернусь домой и куплю племенную ферму. Стану участвовать в скачках и выигрывать.

Джеймс не рассмеялся, и Джесси удивилась столь непривычному поведению. И почему-то была благодарна. Она просто не вынесла бы его издевательств.

– На это нужны большие деньги, Джесси, – объяснил он, и, как ни странно, в голосе не слышалось снисходительных ноток. – Два фунта в неделю – это приблизительно сорок долларов в месяц. Даже если ты будешь экономить каждое пенни, через два года у тебя наберется всего около тысячи долларов.

– Знаю. Но думаю, этого хватит. Отец наверняка продаст мне подешевле нескольких жеребцов и кобыл. Главное – начать. Потом я расширю ферму и добьюсь успеха, точно так же, как вы.

Джеймс отвернулся и устремил взгляд на густые клены, взбегавшие по крутому холму.

– Ты не все обо мне знаешь, Джесси. Я женился на девушке с большим приданым. И для начала у меня было куда больше тысячи долларов. Собственно говоря, Кендлторп – это свадебный подарок отца Алисии. Поэтому и Марафон имел все шансы на успех. Первые два года я мог позволить себе нести убытки.

– Сколько же у вас было, Джеймс?

– Приданое Алисии составляло почти двадцать тысяч фунтов.

Джесси быстро произвела в уме необходимые вычисления.

• Предыдущая
• 32/84
• Следующая