Через вселенную - Рэвис Бет - Страница 3

• Предыдущая
• 3/69
• Следующая

— Между чем и чем? — спросил Хасан.

— Между жизнью и голодной смертью. Все теперь не так, как тогда, когда мы детьми были. Ни черта этот Закон о финансах не поможет при таком-то долге, что бы там президент ни трепал.

Что за чепуху они обсуждают? Кому сдались эти долги и рабочие места? Лишний год — вот это важно!

— Ну, пока что есть время подумать, — продолжал Эд. — Все взвесить. Почему, интересно, они снова отложили отправление?

Гроб почти заполнился, и раствор для заморозки залил мне уши. Я приподняла голову. Отложили? Как отложили? Я попыталась заговорить через трубки, но их было слишком много во рту, они мешали двигать языком, заглушали слова.

— Кто его знает! Что-то там с топливом и связью с зондом. Мне только непонятно, зачем они заморозку сейчас проводят?

Уровень жидкости поднимался. Я повернула голову, чтобы правым ухом слышать разговор.

— Какая разница? — спросил Эд. — Этим-то уже точно никакой — они все это просто проспят. Говорят, кораблю до этой планеты триста лет лететь: годом больше, годом меньше — подумаешь!

Я попыталась сесть. Мышцы не слушались, но я отчаянно старалась. Снова хотела заговорить, издать хоть какой-нибудь звук, но лицо уже скрылось под поверхностью.

— Просто расслабься, — почти прокричал Эд где-то рядом с моим лицом.

Я затрясла головой. Боже мой, разве они не понимают? Год — это же огромная разница! Целый год с Джейсоном, целый год жизни! Я согласилась на триста лет… не на триста один!

Чьи-то руки — наверное, Хасана — мягко опустили меня в раствор. Я задержала дыхание. Попробовала подняться. Мне нужен этот год! Мой последний год — еще один!

— Вдыхай ее! — под поверхностью голос Эда звучал глухо, слова едва можно было разобрать. Я попыталась покачать головой, но, когда мышцы шеи напряглись, легкие не выдержали, и холодный, ледяной криораствор хлынул в нос, потек по трубкам и заполнил внутренности.

Финальной точкой захлопнулась крышка моего хрустального гроба.

Когда меня затолкнули в ячейку, мне подумалось, что я — Белоснежка, а мой прекрасный принц — там, за дверцей, и если бы он пришел и разбудил меня поцелуем, мы могли бы еще целый год быть вместе.

Механизм издал два щелчка и рычащий звук, и я поняла, что до заморозки осталось лишь мгновение, а потом моя жизнь облаком белого пара утечет сквозь щель в дверце морга.

Тогда я подумала: «По крайней мере, я усну. На триста один год я забуду обо всем».

А потом: «Скорей бы».

И тут — пшшш! Тесный контейнер заледенел. Я вмерзла в кусок льда. Я сама стала куском льда.

Теперь я — кусок льда.

Но если я — лед, почему я в сознании? Я должна спать, забыть Джейсона и свою жизнь, и Землю на триста один год. Стольких людей уже замораживали до меня, и никто из них не оставался в сознании. Ведь мозг заморожен — он не может бодрствовать, не может думать.

Я когда-то читала о коматозниках, которые должны были быть под наркозом во время операции, но на самом деле не спали и все чувствовали.

Я надеюсь — пожалуйста, Господи! — что это не мой случай. Я не могу провести так триста один год. Просто не выдержу.

Может быть, это я сплю. И целая жизнь приснилась мне за полчаса дремоты. Может, я все еще где-то там, на пороге заморозки, и это все сон. Может, мы еще на Земле. Может, тот самый пограничный год еще длится, корабль еще не взлетел, а я застряла во сне и не в силах проснуться.

Может, передо мной еще простираются эти три столетия.

Может, я еще даже не уснула. Не до конца.

Может, может, может.

Наверняка я знаю только одно.

Мне нужен мой год.

Дверь заперта.

— А вот это, — произношу я в пустоту комнаты, — любопытно.

На «Годспиде» никто не запирает дверей. В этом просто нет необходимости. «Годспид» — корабль немаленький: в пору запуска, две с половиной сотни лет назад, он был самым большим космическим кораблем, когда-либо построенным людьми. Но все же он не настолько велик, чтобы стальные стены не давили на нас со всех сторон. Уединение для нас бесценно, и никто — никто! — не смеет нарушить его.

Именно поэтому меня так озадачила запертая дверь. Зачем запирать комнату, в которую никто и не подумает вламываться?

Не то чтобы я очень удивился. Запертая дверь — в этом весь Старейшина.

Губы сжимаются в линию. Что тут такого? Да то, что дверь заперта из-за меня. Определенно. Здесь, на уровне хранителей, можем находиться только Старейшина и я — действующий и будущий командиры корабля.

— Зараза! — от досады пинаю дверь ногой.

Потому что знаю — знаю! — по ту сторону двери меня ждет шанс. Когда Старейшину вызвали на уровень корабельщиков осмотреть двигатель, он поспешил в свою комнату за какой-то коробкой, почти дошел до люка, а потом развернулся и отнес коробку обратно в комнату. И, уходя, запер дверь. Что бы там ни было, очевидно, это что-то очень важное, важное для корабля, а раз так, то я — будущий командир — должен об этом знать.

Еще один секрет, который Старейшина мне не раскроет. Ведь скорее звезды с неба осыплются, чем он начнет нормально готовить меня к командованию и забудет про все эти дурацкие уроки и отчеты.

Если бы я только мог достать эту коробку, я бы ему доказал, что могу… что? Я даже не знаю, что там. Зато точно знаю, что из-за этой штуки он все время торчит на уровне корабельщиков. Там случилось что-то серьезное, и это что-то наделало Старейшине столько хлопот, сколько у него на моей памяти еще не было.

И если бы мне дали хоть один долбаный шанс, может, я сумел бы помочь.

Пинаю дверь, разворачиваюсь и прислоняюсь к ней спиной. Три года назад, когда меня начали готовить, мне было глубоко плевать на то, правильно ли Старейшина меня учит или нет. Я просто рад был вырваться с уровня фермеров. Хоть меня и зовут Старшим, я — самый младший на борту, и я всегда знал: как единственный ребенок за многие годы перерыва, я стану Старейшиной для следующего поколения. Мне никогда не нравилось жить с фермерами — слишком уж они помешаны на хозяйстве. Переезд к Старейшине был огромным облегчением.

Но теперь мне уже шестнадцать, и я устал от уроков. Пришла пора мне стать настоящим командиром, нравится это Старейшине или нет.

Потерпел поражение от запертой двери. Неудивительно, что Старейшина не дает себе труда серьезно со мной заниматься.

Я откидываю голову и стукаюсь затылком о выступающие края металлического квадрата. Биометрический сканер. Я всегда считал, что этот включает свет в Большом зале. Большинство биометрических сканеров на корабле управляет техникой: лампами, приборами, дверными замками.

Поворачиваюсь и провожу большим пальцем по панели сканера.

— Доступ разрешен, степень — Старшая, — Щебечет компьютер жизнерадостным женским голосом.

У меня, как у Старшего, везде такая же степень доступа, как у Старейшины.

— Команда? — спрашивает компьютер.

Хм. Странно. Обычно дверь открывается автоматически, как только предоставлен доступ. Что еще можно скомандовать двери?

— Эээ… открыть?

Но, к моему удивлению, дверь комнаты Старейшины не открывается. Вместо этого приходит в движение потолок. Я резко разворачиваюсь, сердце колотится как ненормальное, Металлический потолок над головой расходится в стороны и медленно опускается, открывая…

Открывая взгляду окно.

Наружу.

И там — звезды.

Да, на корабле есть шлюзы, я знаю, но Старейшина никогда не позволял мне в них смотреть — точно так же, как не показывал огромный двигатель, который приводит «Годспид» в движение, или часть данных о жизни корабля до Чумы. Я даже не знал, что металлический потолок Большого зала скрывает окно во Вселенную.

Я никогда раньше не видел звезд.

И не знал, как они прекрасны.

Вся Вселенная простирается перед моим взором. И она огромная, с ума сойти какая огромная. Свет звезд наполняет глаза. Их много, их так много. Звезды — короткие штрихи на небосводе, тихо мерцающие: в основном красным и желтым, но иногда встречаются голубые или зеленые. Смотрю на них, и меня захлестывает отчаянное желание приземлиться на новой планете, я даже не подозревал, что могу так этого хотеть. Я уже вижу: мы сходим с корабля — в первый раз — ночью, безлунной, безоблачной, и, прежде чем приняться строить новый мир, мы все замираем и смотрим на звезды над головой.

• Предыдущая
• 3/69
• Следующая