Розовая гавань - Коултер Кэтрин - Страница 14

• Предыдущая
• 14/64
• Следующая

— Ты дашь мне знать о решении короля по поводу ребенка?

Грилэм кивнул. Обнимая Гастингс, он снова шепнул:

— Терпение, он еще молод, помоги ему стать тем, кем он должен стать.

— Кем же, милорд?

— Мужчиной, который обожает свою жену, который, глядя на нее, ощущает мир, любовь и желание.

— Ты говоришь о себе, Грилэм. — Она хотела засмеяться, но не сумела. — Только я не Кассия, да и Северн не похож на тебя.

— А я вижу сходство. Иногда старайся придержать язык, пусть от неожиданности он хоть ненадолго утратит бдительность. Впрочем, острые женские язычки по большей части приносят мужчинам пользу, заставляют их сохранять хорошую форму.

На сей раз Гастингс засмеялась и обняла его. Ей не хотелось с ним расставаться, она любила Грилэма, а их разлука могла продлиться годы.

— Да поможет тебе Господь.

— Господь и мой верный Норберт. Держа за руку Элизу, Гастингс смотрела ему вслед. Северн поехал его провожать.

— Ей пора молиться.

Гастингс медленно обернулась и увидела Бил.

— Что вы сказали?

— Элизе пора молиться. Прежде чем отведать вечерний хлеб, она должна провести в молитвах не один час. Это воля ее матери. Идем, Элиза.

Девочка переминалась с ноги на ногу, и Гастингс мигом догадалась, в чем дело.

— Сначала ребенку нужно сходить в отхожее место. Там она и обнаружила, что колени у Элизы покрыты язвами.

— Не дергайся, это не больно. — Гастингс осторожно приложила к язвам распаренные цветы куманики.

Давно не испытывала она такой злости. Ну, может, испытывала, но ведь злость на Северна была совсем иного рода. Ей хотелось кого-нибудь побить, особенно мамашу девочки. Разве нормальная мать учинит такое над собственным детищем? Да, Северн прав, леди Джоан вообразила, что ее дочь является дьявольским отродьем.

Элиза молча терпела, пока Гастингс перевязывала ей ноги мягкой шерстяной тряпкой.

— Тебе долго нельзя вставать на колени, старайся вообще их не тревожить.

— Но я должна молиться. Мама сказала, что если я не буду каждый день умерщвлять свою плоть, то попаду в ад.

— А что сказала мама, когда увидала твои колени?

— Она не знала. Она сильно хотела, чтобы я молилась.

— Значит, должна была заметить Бил, когда помогала тебе одеваться и купаться.

— Бил сказала, что Бог карает меня за черные язвы в моем сердце, черные язвы от моего отца.

Гастингс услышала, как отворилась дверь и вошла Бил.

— Ребенку пора молиться, миледи.

— Не думаю, — отчеканила Гастингс. — Я видела язвы, их нужно лечить, и они заживут, но девочке нельзя стоять на коленях.

— Вас никто об этом не просил, миледи. Я — няня ребенка, именно я должна заботиться о спасении ее души после смерти леди Джоан, отравленной этим дьяволом. Элиза унаследовала его кровь и пороки, она должна очиститься.

Гастингс вопросительно посмотрела на девочку.

— Я пойду с тобой. Бил. Не хочу, чтобы мама страдала за мои грехи.

— Твоя мама на небесах и уже не страдает, — возразила Гастингс, обернувшись к Бил, которая глядела на крошку так, словно хотела убить ее. — Нет, Элиза, ты останешься со мной. Я научу тебя разбираться в травах, как пользоваться ими на благо людям. Бил, неужели тебе не приходило в голову, что она — дочь и леди Джоан, что она могла унаследовать добродетели матери, а не пороки отца, а значит, не нуждается в самобичевании?

— Нет, она похожа только на него — и глазами, и языком, полным лжи. Она должна каяться всю жизнь, иначе станет такой же бессовестной и умрет, никем не оплаканная.

Так вот в чем дело. Сжав кулаки, Гастингс отрезала:

— По-моему, вам больше нельзя доверять воспитание Элизы. Я позабочусь о том, чтобы вас отправили назад в Седжвик.

— Нет, леди. Ваш хозяин сказал, что за девочкой буду присматривать я, и он не позволит вам самовольничать. Всем известно, что он женился не по своей воле, у него просто не было выбора. Он меня защитит.

Неужели Северн отдаст девочку этой гнусной женщине? Придется его отговорить.

— Вы уедете завтра же. Бил. Мне отвратительно ваше присутствие. Господу не угодно, чтобы истязали маленьких детей.

— Господу было угодно, чтобы моя дорогая леди скончалась в ужасных муках. Господу было угодно, чтобы она принадлежала мужу, который ее умертвил!

— Довольно! — Гастингс повернулась к Элизе. — Ты сейчас пойдешь с госпожой Агнес. Она покажет тебе мои цветы, ты познакомишься с козой Джильбертой, поможешь кормить во дворе цыплят, увидишь оружейную и Жиля. Он сделает тебе лук и стрелы, а я научу стрелять.

Госпожа Агнес взяла Элизу за руку и повела из комнаты. Растерянная девочка беспомощно глядела на Бил, которая угрожающе шипела им вслед:

— Посмей только заняться этими богопротивными делами, будешь гореть в адском пламени, Элиза. Твоя мама все увидит. Господь покарает тебя, потому что слушать он будет твою маму. Он будет слушать меня. Он всегда слушает только меня.

Дождавшись, пока стихли шаги ушедших, Гастингс влепила старухе такую затрещину, что у той чуть не отвалилась голова, и вцепилась обеими руками в тощую жилистую шею.

— Слушай меня. Бил, ты, гнусная тварь, больше не посмеешь дурить голову Элизе. Сию же минуту собирай вещи и чтоб утром тебя здесь уже не было.

— Твой лорд этого не допустит, — задыхаясь и трясясь от ярости, прохрипела Бил. — Ты дорого заплатишь, леди. Все мужчины одинаковы. Стоит ему услышать про тебя что-то плохое, он обязательно поверит и изобьет тебя. Это же видно по его лицу. Он вспыльчивый и жестокий, хотя и молодой. А с годами станет еще более злым. Ты поймешь, что не имеешь над ним власти и напрасно дерзнула так обойтись со мной. Ты молода и глупа. Ты умрешь молодой и глупой.

— Полагаю, тебе хочется увидеть мою смерть?

— Господь дарует нам путь к спасению, и я увижу, как тебе воздается по заслугам.

Гастингс собралась влепить ей новую оплеуху, но передумала. Бил оказалась первым человеком, которого она ударила. Впрочем, нет, она отлупила еще Тима, сына кузнеца. Ей тогда было десять лет, росла она на удивление быстро, а мальчишка назвал ее верзилой.

— Убирайся прочь, Бил, пока меня не стошнило, и до отъезда не попадайся мне на глаза. Я непременно об этом позабочусь.

Воздух в спальне еще долго казался ей душным от ядовитой ненависти Бил. Гастингс сложила в ящик цветы куманики, затем, напевая, принялась растирать иссоп и чабрец. Постепенно она успокоилась, а воздух в комнате как будто очистился.

Вошедший Северн застал ее за работой. Он выглядел здоровым, лицо слегка загорело. Как обычно, он был в сером. Гастингс впервые увидела в нем мужчину — привлекательного, в расцвете жизненных сил, с мощным телом. Приятно любоваться этим телом. А какой животный страх охватил ее, когда она увидала его в первый раз, огромного, загадочного, не столько человека даже, сколько подручного дьявола. Гастингс улыбнулась мужу. Он замер на пороге, уставившись на нее, как на незнакомку, покосился на кучки сушеных трав и помрачнел.

Ее улыбка исчезла. Нет, бесполезно искать в нем сходство с Грилэмом, а в ней — с Кассией. Она только Гастингс, и это явно было не по вкусу Северну.

— Как твоя рана?

— Немного беспокоит, но заживает хорошо. Гастингс, в чем дело? На меня набросилась эта постная Бил с черными усищами и сказала, что ты вмешиваешься в религиозное воспитание ребенка. Якобы ей одной дано право заботиться об Элизе, мамаша оставила девочку на ее попечение.

— Я бы посоветовала тебе взглянуть на колени этой девочки, Северн. Они в язвах от бесконечного стояния на каменном полу во время молитв. Ты прав, я вмешалась и отдала ее госпоже Агнес, которая научит Элизу вести хозяйство, играть, а может, и смеяться, хотя бы иногда. Бил я велела завтра уехать.

— Она жаловалась, что ты ее ударила.

— Да, я дала ей пощечину и чуть не свернула шею. Мне хотелось ее задушить или избить, но я сдержалась. Это ужасная женщина, Северн. Я не позволю ей крутиться возле ребенка.

• Предыдущая
• 14/64
• Следующая