Розовая гавань - Коултер Кэтрин - Страница 41

• Предыдущая
• 41/64
• Следующая

— Да, ты носишь его ребенка. Он плодовитый. Многие негодяи бывают плодовиты, и женщинам приходится вынашивать эти плоды, хотят они того или нет. Да, мужчины — настоящая для нас погибель. Если бы я могла перетравить их всех до единого, но, боюсь, такие, как ты, не очень-то обрадуются, если их мужья обратятся в прах.

— А в этом я как раз не уверена, Ведунья.

— Стало быть, он уже растерял весь пыл? — улыбнулась знахарка, показав белоснежные зубы. — Приведи ко мне эту Марджори, хочу на нее поглядеть.

— Она всегда со мною обходительна, — проворчала Гастингс, с досады пнув камень, — невероятно красива, правда, вчера у нее распух и покраснел нос. Я дала ей питье.

— Может, тебе не стоило торопиться, Гастингс. Опухоль прошла бы сама по себе.

— Знаю, но мне стало очень неловко. Только я подмешала ей в питье козьей мочи. И она выпила.

— Хорошо сделала, — засмеялась Ведунья, потрепав ее по щеке. — Ты превратилась в славную женщину, Гастингс. А теперь не хочешь ли послушать, что рассказал монах, который недавно забрел сюда? Если растереть вместе листья водосбора и пестики шафрана, то можно лечить разлитие желчи. Как тебе это нравится?

— Покажи скорей, как ты это делаешь, — обрадовалась Гастингс.

— Если бы ты прожила с мужем больше года и не забеременела, — снова засмеялась Ведунья, — я бы дала тебе настойку из желтофиолей. К несчастью, лорд Северн не отличается от других мужчин, без конца вспахивает твое лоно, и его семя падает на плодородную почву. Какая жалость. Идем со мной, Гастингс, я угощу тебя своей микстурой. Нет, я не открою рецепт. Но тошнота пройдет, и на твоем лице засияет улыбка.

Северн с грохотом распахнул дверь. Все тело у него в напряжении, в паху тяжесть, а жене угодно третий день с ним не разговаривать. Он был в ярости.

Гастингс, смешивая травы, лишь мельком взглянула на него и тут же опустила глаза.

— Я говорила тебе, что перед подачей на стол Макдир посыпает мясо водосбором? По его мнению, кушанье тогда становится более аппетитным. Он предпочитает красный водосбор, в нем есть".

— Мне тошно от этого, Гастингс! Ты снова превратилась в ту женщину, на которой мне пришлось жениться. Ты плохо обращаешься со мной, не замечаешь меня. Наше чудо уничтожено. И сделал это не я. Не знаю, почему ты изменилась, но ты опять стала мегерой. Тем не менее ты обязана заботиться обо мне, удовлетворять мои мужские потребности. И я намерен получить это сию минуту.

— Ты возьмешь меня силой?

— Если потребуется, то да.

— Что-то неладно с Марджори? У нее начались месячные или она устала от тебя? Считает, что ты слишком нерасторопен, раз до сих пор не удалил меня из Оксборо, чтобы взять в жены ее?

— Ты сошла с ума. — Северн разорвал ей платье от шеи до пояса. — Я не могу обладать Марджори, наша судьба решена уже много лет назад. А с тобой я поступлю так, как сочту нужным, Гастингс. — Он бросил ее на кровать и начал расстегивать штаны.

— Не боишься навредить своему ребенку? — испуганно спросила она.

— Ты беременна? Очередная ложь, Гастингс, притом неудачная. Я не прикасался к тебе целую вечность.

— И виновата в этом, конечно, я.

— Я был занят другими вещами, а теперь мое тело требует разрядки.

Гастингс брыкалась, отталкивала изо всех сил, попыталась укусить его, когда он хотел ее поцеловать.

— Скотина! — кричала она, не заботясь о том, что ее могут услышать в коридоре. — Ненавижу тебя! Хоть бы это седло упало тебе на голову! Может, тогда все было бы иначе, может… — А когда Северн облегченно замер, она с ненавистью произнесла:

— Ты настоящая скотина. Ты меня предал. Отныне не смей ко мне прикасаться, возвращайся к своей Марджори.

— Вот именно, — подхватил он, трясясь от ярости, — лучше вернуться к ней. Она-то встречает меня с улыбкой, всегда мне рада. Зачем ты ее унизила?

— О чем ты?

— Об истории с носом!

— Я только вылечила ее божественный носик, вот и все.

— Тебе ничего не стоит солгать. Почему ты не хочешь меня любить? Почему вынуждаешь брать тебя силой? Почему ни разу не улыбнулась? Почему не разрешаешь целовать и ласкать тебя? Почему не хочешь получать со мною удовольствие?

— Я улыбалась тебе непрерывно, пока не объявилась она и не превратила тебя во влюбленного щенка. Тебе безразлично, улыбаюсь я или плачу. Тебе нужно лишь не сводить с нее глаз, разъезжать с ней верхом, усаживать ее в мое кресло.

Северн отпихнул жену и, вскочив с кровати, начал застегивать штаны.

— Я ношу твоего ребенка. И не будь я целительницей, то наверняка постаралась бы от него избавиться, потому что не желаю иметь с тобою ничего общего. Ничего.

— Хватит! — Он схватил ее за горло. — Хватит святотатствовать! Любой суд оправдает мужа, который прикончит жену за то, что она убила их ребенка. Да и ребенка-то у тебя нет, не так ли? Не ври мне больше, Гастингс. Я буду добрым, если ты перестанешь меня злить, и я могу взять тебя в любой момент, когда захочу. Так уж заведено. Лучше улыбайся мне, ласкай, целуй у всех на виду. У тебя нет причин вести себя по-иному.

— Куда вы ездили с Марджори?

— Я показывал ей болото в устье реки. Ну же. Гастингс, перестань ревновать. Тебе это не к лицу. Ты дарила мне радость, и сама кричала от радости вместе со мною. Хватит глупостей. Я же сказал, что наша с Марджори судьба решена давным-давно. Все кончено. И возврата нет.

Где Марджори взяла новое платье? Проклятье на эту женщину, проклятье на Северна!

— Значит, ты имеешь право меня предавать? И содержать двух женщин в одном замке? Или мне на голову свалится еще одно седло? — Он остолбенело смотрел на нее, не зная, что сказать, потом открыл было рот, но Гастингс махнула рукой. — Нет, Северн, хватит лжи!

Она видела, что муж разъярен, как в первые дни после свадьбы. Он снова грубо взял ее, а когда получил то, что хотел, невнятно, еще не отдышавшись, заговорил:

— Ты просто жалкая истеричка, лжешь на каждом шагу, пышешь ненавистью, которую я не заслужил. Ты уничтожила наше чудо, и я этого не потерплю. Черт побери, стань такой, какой была две недели назад. Взгляни на Марджори, она словно ангел, на которого льется солнечный свет, даже когда на дворе ночь. Да, постарайся вести себя так, как ведет себя Марджори.

С этими словами он направился к двери, и Гастингс крикнула ему вслед:

— Хоть бы это седло упало на тебя! Все, что было между нами, — сплошная ложь. Тебе нужно только мое приданое. Лучше мне превратиться в сатану, чем в Марджори.

И тогда Гастингс приняла решение.

— Скажи мне, Бимис, в память о моем отце скажи. Тот озадаченно скреб в затылке, избегая смотреть на хозяйку, и молился, чтобы здесь оказался Гвент, который запретит ему говорить.

— Бимис, — теребила его Гастингс, — отец ездил туда несколько раз в году. Не тряси головой, ты наверняка все знаешь. Ты был его оруженосцем, всегда находился рядом.

Бимис обреченно кивнул. Пусть уж окажется здесь если не Гвент, то хотя бы лорд Северн. Нет, об этом лучше не молиться. Всем известно, что лорд кончил заигрывать с женой, теперь он хочет обладать леди Марджори, красивой девкой с красивыми серебристыми локонами, которые в любом мужчине будят ненасытное желание. Но девка остается девкой, не хуже и не лучше всех прочих девок, а волосы здесь не главное.

Гастингс же была наследницей их лорда и целительницей, а уж девкой во вторую очередь.

— Да не могу я! — буркнул он, чуть не плача.

— Бимис, а я не могу сидеть и наблюдать, как она лезет на мое место.

— Не могу, Гастингс. Пожалуйста, не просите меня об этом.

Она видела его отчаяние, но сострадания к нему не испытывала.

— На меня упало седло, притом не случайно. Хочешь, чтобы кто-то все же убил дочь Фоука Трента? А если я здесь останусь, это непременно произойдет.

Бимис застонал. Половина людей верила в несчастный случай, другая половина возмущалась. Они считали, что кто-то помогает леди Марджори занять в Оксборо место хозяйки. Но кто именно? Сама леди? Неужели под ангельской внешностью гнездятся столь черные мысли?

• Предыдущая
• 41/64
• Следующая