Сердце колдуньи - Коултер Кэтрин - Страница 14

• Предыдущая
• 14/69
• Следующая

— Достичь шестидесяти восьми и все еще ходить, говорить, не потерять разума и при случае браться за оружие? Поразительно!..

— Это верно. И я не хочу, чтобы вы умерли. Бишоп втайне обрадовался такому заявлению.

— Но почему?

Похоже, она сама только сейчас поняла, что сказала, и мгновенно замкнулась, как раковина моллюска.

— Потому что вы так восхищаетесь моими выдающимися частями тела?

— В-возможно, — выдавила она, уставившись в пол. Бишоп расплылся в улыбке.

— Я пробыл здесь почти четыре часа и все еще дышу! — воскликнул он, прижимая ладонь к грязной тунике. — И мое сердце все еще бьется.

Он взял ее руку и прижал к своей груди.

— Действительно бьется. Очень сильно. И по-моему, чаще, чем несколько минут назад. Интересно почему?

Бишоп быстро отвел ее руку.

— Бьется, как ему и полагается, — заверил он. — Думаю, что я в безопасности, особенно еще и потому, что моя смерть повлечет за собой не только вашу, но и вашего деда. Вряд ли те, кто насылает проклятие, этого хотели.

— Вы правы.

— Я докопаюсь до правды, Меррим. Должен докопаться. Вы сами понимаете, что уехать я не могу. Если я не выполню поручения короля, тот воткнет меня головой в каменную стену.

Меррим улыбнулась шутке, показав глубокую ямочку на левой щеке. Первая искренняя улыбка, которой она его одарила.

— Значит, боитесь короля больше, чем древних проклятий?

— Еще бы не бояться! А вы верите, что проклятие было создано специально для вас и что какие-то друиды сотни лет назад объявили: «Это для Меррим де Гай и ни для кого иного? А вы верите, что мои волосы красны, как огонь? Красны, как смертный грех?

Он оглядел ее буйные рыжие волосы, яростно взметенные сухим ветром, и кивнул:

— Да. По крайней мере они красны, как огонь, и горят ярче смертного греха.

Она не успела опомниться, как он коснулся ее волос, медленно, не отводя взгляда, навил на пальцы рыжие пряди и потянул к себе.

Меррим тряхнула головой, и Бишоп мгновенно отпустил ее волосы.

— Мои глаза действительно зеленее яда желания?

— Нет. Твои глаза зелены, как сама похоть. Девушка недоуменно хлопнула глазами. Если Бишоп не ошибся, а он знал, что не ошибся: что ни говори, а он все же мужчина, — девчонка залилась краской.

— Что вы знаете об этом ключе? — не теряя времени, спросил он. — «Тот враг потерпит неудачу, кто ключ заветный заберет».

— Странная строчка, но я ничего не знаю о ключе. И никто не знает, даже дед.

— Значит, проклятие защищает всех рыжих зеленоглазых женщин, которым случится жить в Пенуите?

Меррим ничего не ответила.

— Ладно, тогда скажите, есть ли на конюшнях замка кобыла в охоте?

— Да… моя кобыла Локли. Но у нас нет жеребца, достойного ее покрыть.

— Мой Бесстрашный так и рвется в бой. Он заржал, почуяв ее, и она ответила.

— Я подумаю об этом. Мне нужно знать его родословную, сэр Бишоп. Кроме того, я должна сама осмотреть его. Убедиться, заслуживает ли он такой кобылы, как Локли.

— Клянусь израненными коленями святого Катберта, что Бесстрашный — чистокровный конь. И сможет достойно выполнить свою миссию.

— Опять вы шутите. Я не знаю никого, кто шутил бы так много, как вы.

— Считаете это одним из моих многих выдающихся качеств?!

— Я слишком мало знаю вас. Да и говорили мы только за ужином. Но все это очень странно.

— Можете познакомиться с Бесстрашным. Если это поможет заполучить кобылу, он, вне всякого сомнения, будет очень рад. Вы должны объяснить все об ожидающей его награде просто и прямо. Никаких цветистых слов. А я, как волшебник, могу мысленно приказать ему, и он поймет.

— Вы хвастаетесь, будто способны предсказать дождь, так что, возможно, ваш чертов конь действительно понимает людскую речь! Я не верю, что молодой человек может быть волшебником. Все волшебники старые и бородатые, а их глаза сверкают безумным светом.

— Но любой волшебник когда-то был молодым.

— Все равно не верю. Вы человек, просто человек, хотя и очень умный.

— Значит, вы считаете меня умным?

— Нет, я хотела сказать не это.

— Ничего, вы еще увидите. А теперь о проклятии. Кельтские друиды не умели писать.

— Проклятие передавалось от отца к сыну ил и дочери. И так — каждое последующее поколение. Именно дед лорда Веллана велел его записать. Больше ничего не известно.

Она лгала, это ясно.

Он едва справлялся с нахлынувшим раздражением. Что тут происходит?

— Говорят, что друидские жрецы сажали пленников в деревянные клетки и сжигали их по ночам, чтобы греться и одновременно приносить жертву богам. Можете себе представить этот запах? — бросил он.

— Когда моего третьего мужа рвало белой пеной, вонь была абсолютно невыносимой, — вздохнула она.

О таком и думать не хотелось.

— Итак, — продолжал он, — бернские ведьмы — это небольшая женская секта, члены которой разрисовывали тела белым свинцом, красили волосы цветом черным, как их грешные души, и втирали в зубы красные ягоды бузины, чтобы показать свою свирепость и желание впиться в живую плоть, — так вот, даже они теперь почти исчезли, поскольку презирали мужчин. Трудно продолжать род, если некому излить семя в утробу женщины.

Девушка покачала головой.

— Моя бабушка уверяла, что бернские ведьмы не презирали мужчин. Они просто им не доверяли. Видели, какой ужас несли с собой мужчины, знали, что те же самые мужчины способны уничтожить их, если бы могли. Вы, конечно, не станете этого отрицать?

— Ваша бабушка?

— Да. Леди Маделайн. Вы скоро с ней встретитесь.

— Она так же стара, как лорд Веллан?

— Да, и ум также остер, как у деда. Острее меча Криспина.

— Вы говорили о бесчеловечности мужчин. Думаю, что и женщины подобно мужчинам тоже несли бы ужас и смерть, если бы подвернулась возможность. — Бишоп пожал плечами. — Я живу, как могу. Стараюсь не делать зла. И не стал бы убивать ведьму, если бы она не причинила мне вреда. Разве это не справедливо? Не честно?

— Но ведь у вас всегда есть выбор, — нетерпеливо отмахнулась девушка. — Вы рыцарь. Приехали в Пенуит по велению короля. Вот меня король никогда никуда не посылал. А вы считаете себя вправе отдавать приказания женщинам. Вам подчиняются мужчины. Вы можете делать все, что хотите. Сняли мою туфельку и стали ласкать мою ногу. Так что все сказки о женщинах, несущих ужас и смерть, — вздор и бред.

— Поймите, Меррим, — вздохнул Бишоп, — смерть повсюду вокруг нас. Таков неизбежный конец всего живого. Нам всем хочется умереть как можно позже, а это означает умение думать, действовать, защищаться. Мужчина либо благороден, либо нет. Но честь ничто, если на карту ставится жизнь. Я сказал правду: живу, как могу. И не убиваю, если в этом нет необходимости. Взять хоть вас, Меррим. Ваше выживание зависит от проклятия.

— Поймите, так трудно жить под сенью этого проклятия! Подумать только, четыре мертвых мужа!

— Я знаю слова проклятия. Мало того, почти выучил их наизусть. Расскажите, что знаете, Меррим!

Девушка принялась старательно изучать свои ногти, после чего упрямо покачала головой:

— Я ничего не знаю.

Он улыбнулся. На нее даже сверху вниз не посмотришь. Высока! Почти такого же роста, как Филиппа де Фортенберри!

— Роберт Бернелл, секретарь короля и канцлер Англии, — человек ученый. И прежде чем я распростился с его величеством, отдал мне все собранные им пергаменты, где говорится о кельтских друидах и бернских ведьмах. Когда я их читал, даже вши сбежали от страха.

— Очередная шутка? — фыркнула она, наблюдая, как развеваются по ветру густые черные волосы. — Я всегда хотела иметь черные волосы, такие же густые, как у вас. Чтобы солнце в них отражалось.

— Вам нравятся мои волосы?

— Признаюсь, да. Вы утверждаете, что проникли в глубь непознанного, сэр Бишоп. Человек, разбирающийся в проклятиях, магии и тёмных силах. Короче говоря, волшебник.

• Предыдущая
• 14/69
• Следующая