Тринадцать часов - Мейер Деон - Страница 27

— Матт Яуберт слушает.

— Я предложил комиссару попросить тебя о помощи, привлечь тебя к операции, но он мне отказал. Спросил: разве ты еще не знаешь про Яуберта? Чего я про тебя не знаю?

— Бенни… — словно извиняясь, проговорил Яуберт.

— Чего я еще не знаю?

— Ты сейчас где?

— На Луп-стрит, еду арестовывать за убийство исполнителя духовных гимнов.

— Мне надо в город по делам. Позвони, когда освободишься. Выпьем кофейку. Я угощаю.

— Так что там у тебя?

— Бенни… я все тебе расскажу, когда увидимся. По телефону не хочу.

Гриссел догадался, в чем дело. Сердце у него упало.

— Господи, Матт, — сказал он.

— Бенни, я хотел сам тебе рассказать. В общем, как разберешься с делами, звони.

Гриссел сел в машину и с силой захлопнул дверцу. Включил зажигание.

Прошлого не вернешь.

Все уходят. Рано или поздно.

Его дочь уехала в Лондон. Он вспомнил, как стоял в аэропорту рядом с Анной и смотрел Карле вслед. Дочь везла чемодан на колесиках, в другой руке сжимала паспорт и билет. Ей не терпелось начать свое большое приключение и поскорее уехать от родителей. Тогда Гриссел едва не разрыдался при жене, которая тоже вдруг отдалилась от него. Ему хотелось взять Анну под руку и сказать: «У меня теперь остались только вы с Фрицем, ведь Карла уехала, ушла во взрослую жизнь». Но он не осмелился.

Перед тем как скрыться за углом, дочь один раз оглянулась. Она была далеко, но Гриссел различил на ее лице волнение, радостное ожидание, мечты о том, что ждет ее впереди.

Отец в ее будущие планы не вписывался.

Что будет вечером? Что, если Анна скажет, что не хочет больше его видеть? Выдержит ли он? А если все наоборот, если она объявит: «Ладно, Бенни, раз ты бросил пить, можешь вернуться домой»… Что он тогда будет делать? В последние несколько недель он все чаще думал о жене и о будущем. Наверное, осмысление своих действий — своеобразная форма психологической защиты. Стремление как-то отгородиться от ее отторжения. Гриссел действительно не был уверен в том, что у них с Анной все снова получится.

По отношению к Анне он испытывал смешанные чувства. Да, он до сих пор любит свою жену. Но подозревает, что он сумел бросить пить именно потому, что жил один, потому что больше не приносил с собой каждый вечер домой, в семейный круг, черную тень насилия и убийств. Переступая порог, он не видел жену и детей и не цепенел от страха при мысли о том, что и их может постигнуть ужасная участь, не представлял себе их изуродованные тела, скрюченные руки, лица, обезображенные страхом смерти.

Но дело было не только в страхе за близких.

Когда-то — очень давно — они с Анной были счастливы. Задолго до того, как он начал пить. Они построили собственный мир, в котором им было уютно. Сначала их было только двое, потом родилась Карла, за ней Фриц… Бенни играл с детьми на ковре, а по ночам ложился в постель к жене. Они разговаривали, смеялись, занимались любовью, и все было просто и радостно. Им казалось, что в будущем их ждет только хорошее. Они радовались, несмотря на бедность, несмотря на то, что должны были выплачивать кредиты за мебель, машину и дом. Потом его повысили, он перешел в отдел убийств и ограблений, и будущее ускользнуло у него между пальцев, выскользнуло из его хватки — мало-помалу, день за днем, так незаметно, что он не сразу понял. И, лишь вынырнув из пьяного дурмана тринадцать лет спустя, он осознал: все пропало.

Прошлого не вернешь. Вот в чем главная подлость. Невозможно ничего вернуть — ни прошлой жизни, ни людей, ни тогдашней атмосферы. Все ушло, пропало, погибло, как О'Грейди, Тил и Фос. Ему приходится начинать жизнь заново, только без юношеской наивности, без тогдашней невинности, без оптимизма. В молодые годы он смотрел на жизнь влюбленно, словно сквозь какую-то дымку. Сейчас он стал другим и живет по другим законам. Он все понимает и все знает. Он смотрит на мир трезво, утратив иллюзии.

Гриссел не знал, удастся ли начать все сначала. Хватит ли ему сил вернуться в дом, где каждый день становился Судным днем. Анна орлиным взором следила за ним, когда он возвращался по вечерам. Где он был? Пахнет ли от него спиртным? Переступая порог, он заранее знал, что будет дальше. Он изо всех сил старался доказать жене, что не пил. Видя ее тревогу, он подыгрывал ей. Она смягчалась, лишь убедившись в его трезвости. Вспоминать об этом тяжело и сейчас. Вряд ли он сумеет снова нести эту ношу.

Кроме всего прочего, за последние два-три месяца он привык к спартанской жизни в своей холостяцкой квартире. До того как Карла уехала за границу, дети навещали его. Фриц и Карла сидели у него в гостиной. Они болтали запросто. А бывало, они ездили в ресторан и беседовали, как трое взрослых, трое… друзей, не скованные правилами и обязательствами обычной семьи. Как приятно, когда дома тихо! Гриссел отпирал дверь, зная, что никто не будет его ругать. Можно открыть холодильник, взять двухлитровую бутылку с апельсиновым соком и пить прямо из горлышка — долго, с наслаждением. Можно валяться на диване, не снимая туфель. Иногда он дремал до семи-восьми вечера, а потом выходил на улицу, покупал себе на ужин сандвич и бутылочку имбирного пива. Больше всего он любил большие гамбургеры из ресторана «Шпора». Потом он возвращался домой, двумя пальцами набирал письмо Карле, закусывал не отходя от компьютера. А потом перебирал струны бас-гитары и предавался мечтам. Или заходил к Чармейн Уотсон-Смит в сто шестую квартиру, возвращал посуду — старушка часто угощала его всякими домашними вкусностями.

— Ах, Бенни, не надо меня благодарить, вы мой подопечный. Мой личный полицейский! — Несмотря на преклонный возраст, Чармейн удивительная оптимистка. И готовит просто потрясающе. Чармейн Уотсон-Смит… Она познакомила его с Беллой. А он воспользовался удобным случаем и, черт побери, изменил жене! Но, надо признаться, вчера ему было невероятно, просто удивительно хорошо.

За все надо платить.

Возможно, Анна узнала про Беллу и вечером скажет ему: пусть он бросил пить, но он неверный ублюдок, и она больше не желает его знать. А все-таки хочется, чтобы Анна по-прежнему ждала его. Ему так нужны ее одобрение, ее любовь… Он соскучился по ее объятиям и по тихой домашней гавани. Правда, неизвестно, сумеет ли он снова приспособиться…

Господи, ну почему жизнь такая сложная штука?

Гриссел повернул на Бёйтен-стрит. Поставить машину было негде, и он тут же переключился на настоящее, как будто кто-то врубил у него в голове мощный прожектор. Он даже глазами поморгал, чтобы привыкнуть к ослепительно-яркому свету.

— Нет, — сказала инспектор Мбали Калени так, что стало ясно: приговор окончательный и обжалованию не подлежит.

Суперинтендент Клиффи Мкетсу, начальник участка «Бельвиль», не растерялся и не рассердился. Он успел хорошо изучить откровенную, принципиальную и упрямую сотрудницу уголовного розыска и знал: нужно подождать, пока она остынет.

— А как же другие пропавшие женщины? — спросила Мбали, и на ее круглом лице отразилось неудовольствие. — Как насчет сомалийки, с которой никто не хочет мне помочь? Почему мы не бросаем все силы на ее поиски?

— Что за сомалийка, Мбали?

— Ее труп вот уже две недели лежит в морге, но патологоанатомы говорят, что с ней можно не спешить, вполне возможно, ее смерть не криминальная. Скорее всего, она умерла естественной смертью. Ничего себе естественная смерть! У нее загноилась рана, она валялась в лачуге из картона и всякого мусора… Куда я только не обращалась! И в министерство внутренних дел, и в отдел розыска пропавших, даже в участки разослала ее фотографию. Никто не желает мне помогать. Я обзвонила участки. Дежурные даже не знают, что с моим запросом! Но вот пропала американка, и все вдруг начинают прыгать и скакать через горящие обручи. — Мбали скрестила руки на груди. — Нет-нет, даже не просите!

— Вы правы, — терпеливо сказал Клиффи Мкетсу. Он считал, что у Калени такой характер, потому что она была папиной дочкой. Мбали выросла в полной семье — редкий случай в стране, где отцы не считают нужным воспитывать собственных детей. Ее мать работала медсестрой, а отец получил высшее образование и служил директором школы в провинции Квазулу-Наталь. Сильный человек, лидер, он бережно, но неуклонно внушал единственной дочери высокие идеалы, учил ее справедливости и уверенности в себе. Она привыкла не бояться и всегда выражать свое мнение громко и недвусмысленно. Что ж, дочь хорошо усвоила уроки отца. За это Мкетсу ее и хвалил.