Чистая работа - Ла Плант Линда - Страница 3

— Мы весь день колдуем над вашим другом, и, по-моему, уже можно вам кое-что сказать. Пока что мы не понимаем, насколько все опасно. Что, хотите знать все как есть?

Анна кивнула, Хантингтон держался так спокойно и непринужденно, что у нее отлегло от сердца. Она заметила, что и Льюис, и Баролли стали заметно меньше нервничать.

— Итак, мы имеем две серьезные раны от мачете — на грудной клетке и на передней стороне левого бедра. Разрез на груди проходит сквозь ребра, чуть выше соска, сердце не задето только чудом.

В руке Хантингтон держал планшет с зажатыми в нем листками, он перевернул пару страниц, открыл чистую и вынул фломастер.

— Итак, — повторил он, набрасывая что-то на бумаге, — вот грудная клетка и легкие: повреждено правое легкое и некоторые кровеносные сосуды. Отсюда скопление крови и воздуха в плевральной полости, при котором затрудняется дыхание, поэтому мы и подключили искусственную вентиляцию легких. Исход может быть смертельным. Мы держим его в интенсивной терапии, чтобы чем-нибудь не заразить; если разовьется пневмония, он с ней просто не справится.

Хантингтон бросил взгляд на свой мобильник с отключенным звуком, перевел звонок на голосовую почту и сунул телефон снова в карман.

— Простите, — продолжил он. — Вообще-то, я бы не желал быть гонцом, приносящим плохие новости, но вы хотите знать правду. Мистер Ленгтон потерял много крови, поэтому ему нужно было сделать переливание, и еще нам пришлось откачивать жидкость из грудной клетки. Вот что мы имеем плюс еще рана на ноге… Это серьезно, очень серьезно. Поврежден сустав. Ногу нужно будет оперировать, но пока, из-за повреждений грудной клетки, с этим мы подождем. Самое главное сейчас — защитить его от инфекции. Коленный сустав — это не шутки, вашему другу будет очень больно, но тут у меня для вас хорошая новость: он настоящий боец, отлично держится — не сглазить бы! — Хантингтон улыбнулся и закрыл свой рисунок, захлопнув страницы. — Повезло вам, что он сюда попал. С ним работают отличные врачи, а я вообще один из лучших!

Он встал и на прощание пожал всем руки. В кармане у него, похоже, опять зазвонил телефон, — уходя по коридору, он его вынул.

Они немного помолчали, потом Анна тоже встала.

— У него все получится, я знаю. Мне очень понравился этот врач.

— И мне, — сказал Льюис.

Баролли все сидел, молча глядя в пол.

— Да, только вот карьера его пошла под откос. Он не сможет вернуться к работе.

Анна гневно на него посмотрела:

— Нет, сможет, и прекратите разговоры на эту тему. Он будет работать, и всякие отрицательные эмоции ему совершенно ни к чему. Когда нам разрешат навещать его, будем стараться поднять ему настроение. Договорились?

Льюис и Баролли согласно закивали, но на душе у всех троих было тяжело. Каждый из них по-своему любил своего шефа. Даже подумать было страшно, что он не прорвется.

Полтора месяца прошли в ожидании, но результатов так и не было. Анне дали внеочередной отпуск, и она ездила к Ленгтону каждый день. Иногда она не знала, как справляться с эмоциями, и не только из-за их с Ленгтоном связи: ей вспоминались такие же поездки к отцу, который умирал в больнице от рака. Они, два бойца, были очень похожи, только ее отец сдался смерти и перед самым концом хотел только одного — уйти тихо и спокойно. Анна с отцом были очень близки: он любил ее, всю жизнь поддерживал и она отвечала ему такой же пылкой любовью. У обоих не было ни единого повода для упреков. Отец хотел, чтобы она была сильной, когда его не станет, переживал, что оставляет ее совсем одну, а она уверяла его, что внутри у нее такой же стержень, как и у него: она сумеет, она справится. Он часто спрашивал, не одиноко ли ей живется; она неизменно отвечала, что у нее полно друзей и чуть ли не каждый день она знакомится с кем-нибудь в академии. Анна лукавила: подруг у нее было немного, а друга в то время и совсем не было. Отец умер мирно, держа ее за руку, но страдания после его ухода были просто невыносимы. Ее утешало только то, что он так и не увидел, как она теряла рассудок от невыразимого горя.

По Ленгтону она так не горевала — он уже не умирал. Когда ей разрешили наконец пройти к нему, он все время звал ее, иногда задремывал, но просыпался с ее именем. Тогда она брала его за руку и шептала, что она здесь, рядом с ним.

— Вот и хорошо… Хорошо, что ты здесь, — еле слышно отвечал он, так тихо, что иногда было трудно разобрать, что он говорил.

Анна часто повторяла ему, что очень его любит, но никогда не слышала того же в ответ. Ей очень этого хотелось, но за подтверждение она принимала улыбку, которая появлялась на его губах всякий раз, когда она подходила к его койке. Он ворчал на еду, так что она приносила с собой сэндвичи и курицу, которые покупала в магазине «Маркс и Спенсер»; Ленгтон, однако, почти ничего не ел, и Анне зачастую доставался виноград, который приносили ему коллеги из отдела по расследованию убийств. Ходить к нему можно было почти весь день, и ей даже пришлось просить медсестер следить за тем, чтобы он не переутомлялся.

Однажды вечером, когда Анна уже вернулась домой, ей позвонили из больницы и попросили срочно вернуться. Ленгтон уже выздоравливал, но тут случилось страшное. Операция на колене прошла удачно, однако в грудную клетку проникла инфекция, и началось заражение крови. Анна услышала это и чуть сама не упала в обморок. Два дня и две ночи жизнь Ленгтона висела на волоске. Жутко было сидеть и ждать, выживет он или нет. Но Ленгтон еще раз удивил всех: он прорвался и через это.

В конце концов Ленгтон окреп настолько, что его отправили в реабилитационный центр для полицейских. Глиб-хаус, или «Дом сельского пастора», располагался вдалеке от населенных пунктов, его адрес лондонская полиция держала в секрете. Обстановка там была строгая, но все-таки очень комфортная. В центре имелись хорошо оборудованный тренажерный зал, водолечебница, медицинские кабинеты, бар, ресторан, и это всего лишь для ста сорока пациентов. В прошлом году здесь прошли реабилитацию почти три тысячи человек. Большинство из них имели ранения, поэтому врачи и медсестры специализировались на физиотерапевтических процедурах, которые как раз и были необходимы Ленгтону. Работали там и квалифицированные психотерапевты, потому что многие полицейские страдали от последствий пережитого стресса и им требовались консультации специалистов. Анна облегченно вздохнула, когда Ленгтон согласился туда поехать; она прекрасно понимала, что, пока он не поправится, в своей маленькой квартире она с ним просто не уживется. Он был трудным больным, даже медсестры из больницы Святого Стефана с облегчением вздохнули, когда он выписывался. Ленгтон, правда, об этом даже не догадывался, тем более что некоторые из медсестер подписали ему открытки с пожеланиями скорейшего выздоровления, а две даже принесли цветы. При этом они так многословно предупреждали Анну и так настойчиво просили Ленгтона хорошо себя вести, что она заподозрила — с ним будет нелегко. Он разозлился, даже когда она помогала ему усесться в инвалидную коляску, чтобы добраться до машины; он непременно хотел идти сам, но был еще так слаб, что ему пришлось сесть на кровать, пока Анна собирала вещи. Он ворчал, недовольно стонал, но все же поблагодарил сестер и раздал им коробки конфет, которые привезла Анна.

Она катила его от больницы к парковке, а он все бубнил, как ему было здесь плохо и как он рад, что наконец-то отсюда выбрался. После этого ей пришлось запихивать его в свой «мини», и уж тут ей досталось по полной программе: машина у нее, видите ли, слишком маленькая и только поэтому ему так трудно перебираться из инвалидной коляски на пассажирское сиденье. Анна заметила, что стоять, а потом садиться ему и правда было очень больно: дыхание прерывалось, лицо искажалось от боли. Ей даже пришлось застегнуть на нем ремень безопасности, потому что сам он не мог развернуться и натянуть его как следует.