Расплата - Джексон Лайза - Страница 31

• Предыдущая
• 31/100
• Следующая

– Как скажешь. – Оливия схватила куртку, сумочку и вышла на улицу. Через улицу находился Джексон-сквер. Кованая железная изгородь с шипами окружала ухоженную территорию, где дорожки сходились у статуи Эндрю Джексона [18]. Оливию не интересовал парк. Вместо этого она потуже затянула пояс куртки и быстро зашагала к собору Святого Луи. На улице было лишь несколько пешеходов, и сильный ветер, дующий с Миссисипи, был холоднее, чем обычно. Разлетелись голуби. На углу улицы одинокий тромбонист играл какой-то блюз. Рядом лежал открытый футляр инструмента.

Собор Святого Луи с тремя внушительными шпилями уходящими высоко в небо, был не просто грандиозен, это старейший из действующих соборов в Америке. Его здание дважды перестраивалось и, по мнению Оливии, было центром католицизма в Новом Орлеане.

Она вошла внутрь, где высокие арки и витраж окружали неф. Она устремила взгляд на алтарь и смешалась с несколькими туристами, которые бродили возле входа. Небольшое количество набожных или обремененных заботами преклонили колена и склонили головы, обращенные лицом к алтарю. Мимо нее прошмыгнул высокий мужчина в пальто, и их глаза на секунду встретились.

– Лео? – воскликнула Оливия. Мог ли пропавший муж Сары Рестин находиться здесь, в Новом Орлеане? Ни в коем случае. Она сделала шаг, собираясь последовать за ним, но он в мгновение ока скрылся через боковую дверь.

– Ливви? – донесся до нее слабый оклик.

При звуке голоса своей матери Оливия замерла. Но ведь это невозможно. Бернадетт была в Хьюстоне.

От легкого прикосновения к рукаву она едва не упала в обморок. Она оглянулась и увидела женщину, которая ее родила. Она была бледнее, чем когда Оливия ее видела в последний раз. На ней была накидка, доходящая до лодыжек, и сапоги на шпильках. Волосы Бернадетт были спрятаны под широкополой шляпой, а глаза скрыты за темными очками.

Оливия была поражена. Она ни разу не видела матери после похорон бабушки и не получала от нее никаких известий.

– Что ты здесь делаешь?

– Ищу тебя, – ответила слегка запыхавшаяся Бернадетт. – Я заглянула в магазин, и негритянка сказала, что ты только что вышла. Я побежала за тобой и, к счастью, успела увидеть, как ты входишь сюда. И вот я здесь.

– Но зачем?..

– Ну же, позволь мне угостить тебя чашечкой кофе.

– Мам, мне нужно возвращаться на работу.

– Негритянка сказала, что присмотрит за магазином. В самом деле, Ливви, это важно. – Должно быть, так. Иначе она бы сюда не приехала. Бернадетт кивнула в сторону парадного входа, и Оливия вышла на площадь вместе с матерью, женщиной, которую она едва знала, не понимала и не была уверена, что она ей нравилась. Что касается любви, что ж, отношения между матерью и дочерью были несколько неопределенными. Порыв холодного ветра словно проник ей в глубину души. Ребенком Оливия хотела и старалась добиться одобрения своей матери, будучи тинейджером, от него отказалась, а в двадцать лет из-за него переживала. Теперь же она осознала и приняла тот факт, что Бернадетт Дюбуа Бенчет со всеми своими остальными фамилиями не способна ни дать, ни, вероятно, получить безоговорочную любовь. Такой любви Бернадетт просто-напросто не понимала.

Они нашли кафе, где круглосуточно подавали кофе и алкоголь. В углу сидел музыкант. Он одновременно играл на гитаре и губной гармонике, музыка была душевной. Она шла от сердца. Бернадетт сняла шляпу и повесила ее вместе с накидкой на столб, отделяющий кабинки, затем скользнула на скамейку напротив дочери. В мерцающем свете фонаря, стоявшего на столе, ее длинные темные волосы приобрели блестящий медный оттенок. Солнцезащитные очки остались на месте.

– Как ты, Ливви?

– Думаю, все нормально.

– Учеба идет успешно?

– Успешно, как и следовало ожидать. А ты как?

Ее мать слабо улыбнулась.

– Полагаю... гм, я знаю, как дорога тебе была бабушка, и мне интересно, как ты себя чувствуешь после ее смерти.

– Скучаю по ней.

– Знаю. – Бернадетт кивнула. – Поверишь или нет, но мне тоже ее недостает. Она была... чудачкой. Все эти глупости с картами Таро, чтением мыслей и прочим.

Появился официант, и они заказали кофе с молоком и оладьи.

– У меня мало времени.

Бернадетт кивнула и сложила губы трубочкой, словно теперь, когда ей наконец удалось добиться внимания Оливии, она не знала, стоит ли ей довериться дочери.

– Что ты делала в соборе?

– Осматривалась.

– Не помню, чтобы ты была особо религиозной.

– Может, я изменилась, – ответила Оливия, когда официант принес к их кабинке большой поднос. Она молчала, пока их обслуживали. Только когда официант поставил кофе и корзину с оладьями, покрытыми пудрой, на стол, она спросила: – Что у тебя на уме, Бернадетт?

Мать Оливии перевела дух и принялась постукивать ногтями по столу.

– Я получила известие от твоего отца. – Она говорила шепотом, и в уголках рта у нее появились крошечные морщинки.

Донор спермы. Отлично. Оливия напряглась от одной мысли о мужчине, от которого она была зачата.

– Да? И что ему нужно? – Она взяла чашку и сделала небольшой глоток в то самое время, когда музыкант закончил играть. Несколько людей зааплодировали. – Дай-ка я угадаю. Деньги.

– Ну, это тоже. Как всегда. – Бернадетт взяла оладью и разорвала ее на две части. – Но на этот раз он просил еще кое о чем. Он хочет видеть тебя.

Оливия чуть не закашлялась.

– Да ладно тебе.

– Это правда. Он звонил на прошлой неделе.

– Я думала, что он все еще сидит, – с горечью произнесла Оливия. Ее еще беспокоило, что ее отец был преступником и что ей раньше об этом не говорили. Она узнала от «подруги». Конни Эрнхардт была просто счастлива сообщить об этом, когда они были в школе. Бабушка Джин и Бернадетт считали, пусть лучше она думает, что Реджи Бенчет служит в вооруженных силах где-то на краю земли, а не сидит в тюрьме штата Миссисипи за вооруженное ограбление, нападение и убийство.

– Его выпустили в начале года. Он позвонил мне несколько месяцев назад. Джеб узнал и устроил скандал. – Уголки ее блестящих губ загнулись вниз, и в мягком свете Оливия заметила, что ее мать накрашена сильнее обычного – больше тонального крема и пудры, – вероятно, чтобы скрыть возраст. При всей своей красоте Бернадетт не могла бороться с влиянием неумолимого времени на свою кожу. Это проявлялось в морщинах и возрастных пятнах на лице.

Ковыряя свою оладью, Бернадетт сказала:

– Реджи снова исчезал на некоторое время, но сейчас вернулся. За последние две недели он звонил три раза и настойчиво повторял, что хочет тебя видеть. Ты – это все, что у него осталось.

– Забудь об этом. – Оливия покачала головой и отставила кофе в сторону. – Боже мой, он бросил тебя, меня и Чандру, убил кого-то и в конечном счете оказался в тюрьме. Он испортил себе всю жизнь. Меня это не интересует. Хочешь верь, хочешь нет, но у меня собственная жизнь. И мне есть чем заняться.

– Так зачем ты ходила в собор Святого Луи?

Оливия не могла довериться матери. Как-то раз она сделала это в детстве, и от реакции Бернадетт стало только хуже.

– Каждому иногда нужно немного веры, – уклончиво ответила она и бросила взгляд на часы. – Сейчас мне уже действительно пора.

– Что ж, ладно... но думаю, тебе следует знать, что я дала Реджи твой номер.

Что дала?

– Он имеет право знать, – упрямо заявила Бернадетт, слегка поднимая подбородок. – Он твой отец.

– Ты просто хотела отделаться от него.

Бернадетт напряглась, и хотя Оливия не видела выражения ее глаз из-за темных очков, она подумала, что в ее зеленых глазах сверкает гнев.

– Он отсидел свой срок и отдал долг обществу. Он имеет право...

– А я, Бернадетт? Как насчет моих прав? – спросила она. Затем замолчала. Это был бессмысленный спор, который невозможно выиграть. Сдержав ярость, она сменила тему: – А зачем тебе темные очки, мам? Сейчас сумерки, и, если ты еще не заметила, в этом ресторане слабое освещение. Почему ты не снимешь очки?

• Предыдущая
• 31/100
• Следующая