Поздним вечером ранней весной - Коваль Юрий Иосифович - Страница 2
- Предыдущая
- 2/40
- Следующая
Теперь она пахла водорослями, камешками, проплывающим пескарем. И Алому захотелось поймать этого пескаря. Но пескарь спрятался под камень. Алый тронул камень, но оттуда выскочили сразу три пескаря.
Тут Кошкин увидел, что Алый ловит пескаря, и сказал:
– Фу!
Они перебрались на другой берег, и снова Алый почувствовал чужой запах.
Скоро они выскочили на открытую поляну и увидели того, за кем гнались.
Тот бежал, и оглядывался, и махал от страха руками, и рукава его одежды были ужасно длинными.
Кошкин бросил поводок, и Алый огромными прыжками стал нагонять нарушителя. Потом он прыгнул последний раз, пролетел по воздуху, ударил бегущего в спину и сшиб его с ног. Тот упал ничком и даже пошевелиться не мог, потому что Алый придавил его к земле.
Кошкин еле оттащил Алого за ошейник.
Тогда лежащий приподнялся и сказал:
– Ну и собачка у вас, товарищ Кошкин! Обалдеть можно!
Человек, за которым они гнались, был не кто иной, как Володька Есаулов, приятель Кошкина и тоже пограничник. И все это была пока учеба.
Старший инструктор сказал:
– Собака работала хорошо. За такую работу ставлю ей отметку четыре.
– За что же четыре? – спросил Кошкин. – Надо бы пять.
– За пескаря, – ответил старший инструктор.
«Проклятый пескарь!» – подумал Кошкин. Он хорошо знал, что пограничная собака не должна отвлекаться, когда идет по следу.
Все сели в машину, чтобы ехать назад, а Кошкин достал из кармана отличный сухарик и сунул его Алому в пасть.
И Алый, хрустя сухарем, подумал про старшего инструктора и про Володьку Есаулова: «Вам небось после такой беготни тоже хочется погрызть сухарика, да товарищ Кошкин не дает».
Наконец настал день, когда Кошкин и собака Алый попрощались со школой собачьих инструкторов. Они поехали служить на границу.
Начальник заставы сказал:
– А, елки-палки, Кошкин!
– Так точно! – гаркнул Кошкин, да так громко, что у начальника заставы чуть револьвер не выстрелил.
– Вижу, вижу, – сказал начальник, – вижу, что ты научился отвечать как следует. Только попрошу так сильно не орать, а то у меня чуть револьвер не выстрелил.
Потом командир спросил:
– Как же зовут собаку?
– Алый, товарищ капитан.
– Алый? – удивился начальник заставы. – Почему Алый?
– А вы погодите, товарищ капитан, – ответил Кошкин, – вот он высунет язык, и вы сразу поймете, почему он Алый.
А застава, куда приехали Кошкин и Алый, была в горах. Кругом-кругом, куда ни погляди, все горы, горы… Все они лесом заросли: елками, дикими яблонями. Взбираются деревья вверх, налезают на скалы. А из-под корней вываливаются круглые камни да острые камешки.
– Видишь, Алый, – говорил Кошкин, – вот они, горы. Это тебе не школа собачьих инструкторов.
Алый глядел на горы и думал: «Просто странно, отчего это земля так вздыбилась, к небу колесом пошла?… Быть бы ей ровной…»
Трудное дело – охранять границу. Днем и ночью ходили Кошкин и Алый по инструкторской тропе. Тропа эта – особая. Никому по ней нельзя ходить, кроме инструктора с собакой, чтобы не было постороннего запаха.
Рядом с инструкторской тропой идет широкая вспаханная полоса. Кто бы ни пошел через границу, обязательно оставит след на вспаханной полосе.
Вот Кошкин и Алый ходили по инструкторской тропе и смотрели на вспаханную полосу – нет ли каких следов?
Дни шли за днями, и ничего особенного не происходило. А на вспаханной полосе были только шакальи да заячьи следы.
– Дни идут за днями, – говорил Кошкин, – а ничего особенного не происходит.
«Беда невелика, – думал Алый, – не происходит, не происходит, да вдруг и произойдет».
И действительно.
Как-то вернулся Кошкин с ночного дежурства и только хотел лечь спать – тревога!
Тревога!
Кто-то перешел границу!
Тревога!
В ружье!
Через две минуты на заставе остались только дежурные. Словно ветер сдул пограничников, да так ловко сдул, что они оказались там, где надо…
Кошкин и Алый очутились у горного озера. Там, в озере, плавали форели – темные рыбы с коричневыми звездами на боках.
На берегу Кошкин увидел знакомого старика, который вообще-то жил неподалеку, а сейчас удил форель. Этот старик нередко помогал пограничникам.
– Здравствуй, Александр, – сказал Кошкин.
Старик кивнул.
– Никого не видел? – спросил Кошкин.
– Видел.
– Кого?
– Босого мужика.
– Тю! – сказал Кошкин. – Какого босого мужика?
– Тю, – сказал теперь старик Александр. – Косолапого.
Кошкин плюнул с досады: он вспомнил, что босым называют медведя.
– А больше никого не видел?
– Видел.
– Кого?
– Обутого мужика.
– Ох, – рассердился Кошкин, – дело говори!
Но старик Александр дело говорить не стал. Он любил говорить странно и шутливо, поэтому сейчас он просто ткнул пальцем в сторону лысой горы. Но Кошкину и этого было достаточно. Он сделал Алому знак, и они побежали в ту сторону.
Было тихо, тихо, тихо. Но вдруг откуда-то сорвался ветер, закрутился колесом и донес до Алого запах, странный, недобрый. Тронул ветер верхушки елок и тревожно затих и так притаился, как будто ветра и не было на свете…
Алый взял след. И теперь Кошкин продирался за ним через густые терновники, скатывался в овраги, поросшие ежевикой. Алый шел по следу возбужденно – острый, чужой запах бил прямо в нос.
Алый зло залаял, и сразу Кошкин увидел человека – на дереве.
Он сидел на дереве, на дикой яблоне: словно пантера, прижался к черному корявому суку.
– Вниз!
И человек спрыгнул с ветки и, отряхиваясь, заговорил:
– Да я так просто, яблочков хотел пожевать, яблочков.
– Оружие – на землю!
– Да нет у меня никакого оружия, – сказал человек. – А я так просто, яблочков хотел было пожевать, кисленьких.
И вдруг он прыгнул на Кошкина и в ту же секунду оказался на земле, потому что Алый сшиб его с ног и прокусил руку, сжимавшую нож.
– О-о-о! – закричал человек, а потом замолчал – так страшно было увидеть над собой раскрытую собачью пасть…
Когда Кошкин вел его на заставу, он все бубнил:
– А я-то яблочков хотел было пожевать… – А потом оглядывался на Алого и говорил: – У-у-у! Дьявол проклятый!
Алый бежал сбоку, и что он думал в этот момент, сказать трудно.
Так и служили Кошкин и Алый на границе.
Командир заставы часто посылал их в секрет. Они прятались в кустах и следили, чтоб никто не перешел границу.
Они так прятались, что их нельзя было увидеть, а они видели все. Словом, секрет.
Пробегал мимо заяц – они даже и не шевелились. Если пробегал шакал, тогда Алый думал: «Беги, шакал, беги. Жаль, что я пограничная собака, а то бы я тебе уши-то пооборвал».
Кошкин, конечно, не знал, о чем думает Алый, но сам глядел на шакала я думал: «Жалко, что Алый – пограничная собака, а то бы он от этого шакала камня на камне не оставил».
Вот так и служили Кошкин и Алый на границе. Время шло и медленно и быстро.
«Медленно-то как идет время», – думал Кошкин иной раз.
«Быстро-то как время бежит», – думал он в другой раз.
Уже наступила весна. С гор текли ручьи из растаявшего снега и льда. На некоторых теплых местах даже пошевеливались змеи и ящерицы. Было полно подснежников и горных фиалок.
Кошкин и Алый шли по инструкторской тропе.
От ручьев и тающего снега, мокрых камней и свежей земли, от цветов и от ящериц стоял такой могучий и нежный запах, что у Кошкина кружилась голова и он был ужасно чему-то рад.
Алый фыркал, водил по сторонам мокрым носом и тоже был странно возбужден.
«Елкины палки, – думал Алый. – Что это со мной творится?» Он как-то не понимал, что просто его охватило весеннее собачье веселье.
Чоп-чоп-чоп-чоп! – Алый бежал по оттаявшей вязкой земле.
Фру-фру-фру-фру! – теперь он ломал ледяную корку.
- Предыдущая
- 2/40
- Следующая
