Знак Единорога - Желязны Роджер Джозеф - Страница 16

• Предыдущая
• 16/40
• Следующая

А он поднимал меня все выше и выше и поднял над головой. Мои пальцы ослабли, разжались, соскользнули с шеи Джерарда... И он швырнул меня спиной на камни — примерно так, как крестьянки колотят простыни о прибрежные валуны.

Перед глазами вспыхнули искры, мир дрогнул и поплыл куда-то, теряя реальность... А Джерард рывком поднял меня на ноги. Я увидел его кулак...

Рассвет был дивно красив, вот только смотрел я на него под каким-то неправильным углом — что-то около девяноста градусов.

У меня жутко закружилась голова. По спине, как дорожки по крупномасштабной карте, побежали ленточки боли и вскоре добежали до «большого города», который располагался неподалеку от подбородка.

Я висел в воздухе. С трудом повернув чуть-чуть голову, я увидел, что я не просто в воздухе, а над краем пропасти.

Кто-то крепко держал меня за плечо и бедро. Я чуть сильнее повернул голову и увидел, что держат меня руки Джерарда. Да, это он держал меня на вытянутых руках над головой. Там, где он стоял, тропа обрывалась и открывался прекрасный вид на Гарнат и то место, где далеко внизу заканчивалась черная дорога. Если он бросит меня, подумал я, некоторая часть моего тела разделит участь птичьего помета, толстым слоем покрывавшего скалу, а все остальное скоро станет похоже на обглоданную рыбку — я такую как-то видел между камней на берегу моря.

— Вот-вот. Смотри вниз, Корвин, — произнес Джерард. Он заметил, что я пошевелился, поднял голову и встретился со мной взглядом. — Стоит мне только разжать пальцы...

— Я тебя слушаю, — негромко проговорил я, силясь придумать, как бы мне и его с собой прихватить, если он выполнит свою угрозу.

— Я в умниках не числюсь, — продолжал Джерард. — Но была у меня одна мыслишка — ужасная, прямо скажу. И это единственный способ проверить, не ошибаюсь ли я. Тебя слишком долго не было в Амбере. Правда, что ты память потерял, или нет — кто тебя знает. Ты вернулся, взял верх над всеми, но пока что Амбером не правишь. Слуги Бенедикта погибли, теперь Каин... Эрик убит, Бенедикт покалечен. Во всем этом тебя не так легко обвинить, но я подомал – а ведь вполне возможно, что ты тайно договорился с нашими врагами с черной дороги?

— Нет, — ответил я.

— Это не важно и к тому, что я хочу сказать, отношения не имеет. Молчи и слушай. А я тебе скажу все. Если ты, пока мотался неведомо где, рассчитал и провернул все, что случилось совсем недавно, — так, может, и пропажа отца и Бранда на твоей совести? Выходит, ты всю семью готов уничтожить, подавить всякое сопротивление, чтобы узурпировать власть?

— Разве я бы позволил Эрику пленить и ослепить меня, будь все так?

— Слушай меня! — рявкнул Джерард. — Ты мог и оступиться, вот и вышло такое. Но теперь все это не имеет значения. Может быть, ты чист и невиновен, как утверждаешь, а может быть, по уши сидишь в грязи. Смотри вниз, Корвин, смотри хорошенько. Смотри на черную дорогу. Если все, что я сказал, правда, в конце пути ты подохнешь. Я снова показал тебе свою силу — на всякий случай, чтоб ты о ней не забывал. Я могу прикончить тебя, Корвин. И уж будь уверен, клинок не поможет, если я сумею взять тебя в захват. А я сумею, чтобы сдержать слово. И слово мое такое: если ты виновен, я убью тебя на месте, как только узнаю об этом. Знай, что за мою жизнь есть кому постоять, потому что теперь она неразрывна с твоей.

— То есть?

— Сейчас нас через мой Козырь видит и слышит все семейство. Теперь тебе ни за что не избавиться от меня, не раскрыв своих истинных замыслов перед остальными. Значит, даже если я погибну, я все равно сдержу клятву.

— Я тебя понял, — ответил я. — Но если тебя прикончит кто-то другой? Меня тоже убьют, и кто останется на баррикадах? Джулиан, Бенедикт, Рэндом и девочки. Просто великолепно — для того, кто стоит за всем происходящим. Тебя кто надоумил, кстати?

— Я! — рявкнул Джерард. — Я один! — И я почувствовал, как он еще сильнее сжал пальцы, как напряглись его мышцы. — Просто ты, как всегда, хочешь все запутать! Как всегда! Не так уж плохо тут у нас все было, пока ты не вернулся. Будь ты проклят, Корвин! Все из-за тебя! — воскликнул Джерард и подбросил меня в воздух.

— Это не я, Джерард! — только и успел выкрикнуть я, а он уже поймал меня, чуть не вывихнув плечо, и оттащил от края обрыва. Проволок по щебню и поставил на ноги. А сам как ни в чем не бывало зашагал к лощинке, где мы с ним дрались. Я двинулся следом.

Мы оба подобрали с земли свои вещи. Застегивая пряжку широкого ремня, Джерард стрельнул в меня взглядом и буркнул:

— Разговор окончен.

— Идет.

Я поплелся к лошадям. Вскоре мы уже продолжали путь.

Родник в роще заливался веселыми трелями. Солнце поднялось довольно высоко, и его лучи пробивались сквозь густую листву деревьев. Трава еще не высохла от росы. Ее капельки сверкали и на пластах дерна, которые я нарезал на месте могильного холмика.

Я принес захваченную из Амбера лопату и разрыл могилу. Не говоря ни слова, Джерард помог мне вытащить тело Каина и перенести на расстеленный на земле кусок грубого холста. Этим холстом мы обернули труп брата и зашили широкими небрежными стежками.

— Корвин! Посмотри! — сдавленным шепотом проговорил Джерард и схватил меня за локоть.

Я посмотрел туда, куда он показывал, и окаменел. Мы оба, не в силах пошевелиться, не могли отвести глаз от дивного зрелища. Это был он, окруженный тончайшей белесой дымкой, отчего казалось, что одет он в какую-то ткань, а не в шкуру, украшенную длинной гривой. Его крошечные копытца казались золотыми, таким же казался и длинный витой рог на гордо посаженной голове. Когда он поднял голову и посмотрел в нашу сторону, мы увидели его глаза — яркие, лучистые, изумрудно-зеленые. Пару мгновений чудный зверь простоял, как и мы, не двигаясь. А потом взволнованно трижды ударил по камню правым передним копытцем, подпрыгнул и исчез, растаял, как снежинка, — может быть, ускакал в лес, что тянулся вправо от поляны.

Я опрометью побежал к камню, на котором только что стоял единорог. Рядом с камнем во мху виднелись следы острых копыт.

— Значит, мы действительно видели его... — пробормотал Джерард.

— Что-то видели, точно. Прежде тебе доводилось?..

— Нет. А тебе?

Я покачал головой.

— Джулиан божится, что один раз видел его, — сказал Джерард. — Издалека вроде бы. Говорит, что гончие не стали за ним гнаться.

— Какой же он красивый — шелковый хвост, золотые копытца...

— Да. Отец всегда говорил, что встреча с ним — добрый знак.

— Я бы тоже не отказался ее так расценить.

— Странное время он выбрал для появления... столько лет...

Я снова кивнул.

— Может, тут есть нечто особенное? Ну, он все-таки наш покровитель и все такое прочее... Может быть, мы что-то должны сделать?

— Может, и должны, но мне отец ничего про это не говорил, — ответил я и осторожно погладил камень, на котором стоял единорог. — Если тебе не безразлична наша судьба, если ты в силах подарить нам свою милость, благодарю тебя, единорог, — сказал я. — Но даже если это не так, благодарю тебя за то, что ты своим появлением озарил нашу жизнь в эти мрачные дни.

Мы ушли от камня и попили воды из родника. Взвалив нашу скорбную ношу на спину вьючной лошади, мы повели коней под уздцы и сели верхом только тогда, когда ушли далеко от поляны, где после нашего ухода стихло все, кроме поющего ручья.

Вечны непрестанные ритуалы жизни, неизменны надежды на лучшее бытие, а жаровни без огней не так уж часто попадаются на пути. Таков был итог моей житейской мудрости на тот вечер, помноженный на дух творческого вдохновения. Рэндом в ответ на это хмыкнул и кивнул.

Все семейство собралось в библиотеке. Я сел на краешек широкого письменного стола. Рэндом расположился на стуле справа от меня. Джерард стоял у противоположной стены, внимательно разглядывая развешанное по стенам оружие, а может, рассматривал гравюру Рейна, на которой был изображен единорог. Ни Джерард, ни мы с Рэндомом не обращали никакого внимания на Джулиана — этот развалился в мягком кресле около стеллажей, сложив руки на груди, вытянув и скрестив ноги и рассматривая исключительно свои ботфорты, сшитые из чьей-то чешуйчатой шкуры. Фиона, росточком всего-то в пять футов и два дюйма, стояла у камина, беседуя с Флорой, и зеленые глаза искрились, сталкиваясь с синими. Волосы Фи, ярче пламени, вероятно, были компенсацией за холодное сердце. Как всегда, глядя на нее, я чувствовал что-то подобное тому, что видит скульптор, когда работа завершена, инструменты сложены, и он отходит от своего творения, изучает его издали, улыбается и начинает задавать себе все новые и новые вопросы. То местечко, куда «скульптор» умело надавил пальцем и сотворил ямочку над ключицами, всегда восторгало меня как изюминка творения — особенно тогда, когда Фиона насмешливо или надменно запрокидывала голову, глядя на нас остальных как бы сверху вниз. Почувствовав, видимо, что я на нее смотрю, она едва заметно улыбнулась — гордячка, ясновидица, она прекрасно знала, что хороша собой, и мой взгляд ее нимало не смутил.

• Предыдущая
• 16/40
• Следующая