Гильотина в подарок - Ковалев Анатолий Евгеньевич - Страница 72
- Предыдущая
- 72/86
- Следующая
В этой комнате и застала ее Патрисия за опрыскиванием китайских хризантем.
– Явилась, пропащая душа! Как дела?
Девушка стояла посреди комнаты, широко расставив ноги, нервно постукивая ногтем о медную пряжку ремня.
Не получив ответа на свой праздный вопрос, мать взглянула на нее и встретилась с холодным, хмурым взглядом.
– Что случилось?
– Зачем ты наняла этого фараона?
– Ах вот оно что! А почему бы нет? Он утверждает, что коллекция дедушки находится в Москве. В доказательство привез ручки от нашего комода.
– Сдалась тебе эта коллекция! Там была всего одна по-настоящему ценная вещь. Все остальное – ширпотреб!
– Зачем же ширпотреб понадобилось везти через столько границ? – возразила Катрин.
– Потому и провезли спокойно! – усмехнулась дочь.
– И пусть ширпотреб! Мне дорога память об отце!
– Когда ты посылала к дедушке этого бандита, у тебя нигде не кольнуло, чем это может кончиться?
– Не смей так говорить о Вадиме! – взорвалась мать, а потом тихо добавила: – Следователь считает, что Вадим жив.
– Еще бы! Таким людям ничего не делается! Я никогда не верила в эту историю с автомобильной катастрофой! Он обокрал твоего отца! Он сделал тебя калекой! А ты, как набитая дура, до сих пор веришь в любовь!
– Не смей!
– Да, мамочка, да! Я всегда видела его насквозь!
– Не смеши меня! Ты была ребенком!
– Я давно уже повзрослела, а ты и не заметила!
– Я не желаю с тобой говорить о Вадиме! – Катрин подчеркнуто отвернулась и от хризантем переехала к цикламенам. – Здравствуйте, мои миленькие! Как поживаете, мои птенчики? – радостно обращалась она к цветам. – Правда, они похожи на крошечных фламинго? Особенно не раскрывшиеся бутоны!
Она явно хотела уйти от неприятного разговора, но дочь была настроена решительно.
– Значит, фараон интересовался твоим любовником?
– Патя, прекрати!
– А про папашу ты ему ничего не ляпнула?
– Ты меня убиваешь! Мне нет дела до твоего отца! И говорить о нем я ни с кем не намерена! Даже с тобой! А ты ведешь себя по крайней мере бестактно! Я понимаю, что ты давно самостоятельная девочка, но существуют рамки приличия!
– Неужели? Раньше ты как-то об этом не думала!
– Что ты имеешь в виду?
– Я имею в виду твоих многочисленных любовников, которых ты приводила к нам в дом.
– Патя!
– Что, мамочка? – наигранно кротко произнесла она издевательски, сложив в мольбе ладошки. – Ты считала, что у меня нет мозгов? Я спала в соседней комнате и слышала все, что творится за стеной! Или ты думала, я до такой степени наивна, что ничего, решительно ничего не понимаю?
– Ты никогда не интересовалась… не спрашивала… – Катрин окончательно растерялась.
– Чем я должна была интересоваться?
– Я всегда исповедовала свободную любовь! – пошла в атаку мать. – И не скрывала от твоего отца. И он нормально относился к этому. И у него были женщины. Много женщин…
– Пока он не полюбил одну из них… А тебя он презирал! Ведь ты готова была наброситься на любого! Разве можно любить такую?
– Как ты смеешь так говорить с матерью?
– Надо отдать тебе должное. Ты не ханжа. При всей своей распущенности не особо заботилась и о моем целомудрии. Никогда не упрекала в том, что мне нравятся мужчины постарше. Другая бы с ума сошла, если бы узнала, что ее дочь спит с сорокапятилетним! Да, мне нравятся мужчины в возрасте моего отца! Ты даже испугалась, услыхав о том, что я собираюсь замуж! Как отнесется мой муж к свободной любви? Не будет ли устраивать сцен, избивать меня? Ты даже прочитала ему лекцию на эту тему.
– Мне показалось, что твой избранник слишком молод, – усмехнулась Катрин, – по сравнению с теми, что были раньше. К тому же ты слишком торопилась. Вот чего я испугалась! И еще. Антон Борисович не из тех, кто прощает измену. Уж поверь моему опыту! – Она взяла себя в руки и говорила надменным, покровительственным тоном.
– Верю. Тебе есть чем поделиться. Но не лезь в мои дела! «Моя жизнь – это моя жизнь», как поется в одной французской песне!
– Ради Бога! – всплеснула руками Катрин. – Можно подумать, я мешаю тебе жить! Я ведь даже не интересуюсь, где ты провела две последние ночи! Все тебя потеряли. И твой Антон, и этот следователь… Но мне, как видишь, нет никакого дела!
– Фараон тоже меня потерял?
– Хоть бы от меня не скрывала, а то всем приходится врать!
– Тебе не придется больше врать! Я уезжаю!
Патрисия произнесла эти слова так решительно, что мать сразу почувствовала – разлука будет долгой.
– Что ты опять придумала? – жалобно спросила она.
– Кругосветное путешествие, всего на каких-то полгода. Так что соскучиться не успеешь! Ты оставляла меня и на более длительный срок. На попечение служанки. Зачем нужна мама, когда есть служанки? Так ведь?
– С кем ты едешь?
– Не волнуйся, мамочка! У меня будет надежный спутник.
– Антон?
– Ну что ты! Неужели всерьез приняла мое замужество? – Девушка выдержала паузу, а затем объявила: – Я еду с моим дорогим папочкой! Гудбай!
Она послала матери воздушный поцелуй, резко повернулась и вышла из оранжерейной комнаты.
Катрин не удержалась от слез. В порыве ярости она принялась выдирать из горшков цикламены, похожие на маленьких фламинго, и разбрасывать по полу землю.
– Так тебе и надо, калека! Так тебе и надо! – кричала она. – Зачем нужна дочь, если есть служанка?!
«Почему я так люблю сидеть в этом кафе? Кое-кто меня не понимает. И никогда не сможет понять. Здесь особая атмосфера, которую не уловишь с первого раза. Впрочем, это зависит от того, как у тебя работает внутренний радар. Я не пьяница и не обжора. Мне здесь уютно. Я здесь отдыхаю. Часто встречаю знакомых. В основном это братья по перу. Назначаю деловые встречи. И те, кого я не знаю, мне почему-то именно здесь симпатичны. А еще – очаровательные барменши. Мать и дочь. Мне нравятся их отношения. Их лица. Их улыбки. Я скучаю, когда подолгу не прихожу сюда. Это бывает во время работы. Во время изнурительного бега по пересеченной местности на дистанцию в целый роман. А роман – это целая жизнь. Иногда, положив распухшую голову на пластмассовый корпус электронной машинки где-нибудь в пятом часу утра, я шепчу в забытьи: „Копакабана…“ Нет, я не Остап Бендер и моя „Копакабана“ не в Рио-де-Жанейро!..»
Антон сидел в кафе на Большой Бронной за рюмкой коньяка и грустил о своем.
«В советское время была на телевидении развлекательная программа „Кабачок „13 стульев“. Очень похоже. Я в детстве удивлялся: „И что они все ходят в этот кабачок? Делать им, что ли, больше нечего?..“ Почему-то здесь постоянно вспоминаю Иду. Как это понять? Мы никогда не были с ней в кафе. Мы были нищими. У нас было одноразовое питание. Правда, мечтали: вот заработаем много денег и завалимся в роскошный ресторан! Нет, она сюда не придет. Она, наверно, выбирает малолюдные и очень дорогие места. Хотя я видел однажды в „Копакабане“ знаменитого артиста. Он спокойно сидел в уголке и потягивал пиво. И никто не обращал на него внимания. В жизни артисты часто не такие, как на сцене. Зато он внимательно рассматривал каждого. Соскучился по простым людям? Или искал типаж для новой роли? Нет, Ида не придет сюда! Она сейчас, пожалуй, популярней того артиста! У нее слишком необыкновенное лицо, чтобы не узнать ее сразу! Она прячется от людей! В супердорогом ресторане! Боже, что она там делает? Ведь это скучно в конце концов! Что? Что? Думает обо мне…“
– Антоша, алло! – окликнул из-за соседнего столика подвыпивший поэт. – Сейчас выдам на-гора!
И принялся громко читать стихи собственноручного изготовления, отбивая такт пустой пивной кружкой.
– По-моему, г…, – оценил выступление поэта детский писатель, веселый детина с пронзительным взглядом Мефистофеля и румянцем на щеках.
– Действительно, попахивает! – поддержал автор исторических романов, седобородый мудрец.
Поэт с тоски опустил голову в кружку, но кружка оказалась мала для такой головы.
- Предыдущая
- 72/86
- Следующая
