Дьявольская субмарина - Ковякин Сергей - Страница 17

• Предыдущая
• 17/19
• Следующая

— А преодолев их, ломается, — хмыкнул Аркадий, разливая ароматный жасминовый чай в изящные фарфоровые чашки. Затем разложил на столике пачку фотографий с пейзажами уссурийской тайги.

— Ух ты, зверюга какая! — восхищённо воскликнул доктор. — Хотел бы и я ему в глаза заглянуть. Интересно, что в них?

— Словами не передать. В них поступок, движение, сила. В них — бездна!

— То, что испытал твой друг, страшнее, чем встреча с тигром. Иногда я всерьёз верю в существование дьявола. У меня два законченных высших и ещё одно наполовину, но в Царство Тьмы приходится верить. Кстати, ты читал «Розу Мира» Андреева? Могу дать ксерокс…

— Я читал. Но ты-то что предлагаешь?

— Шоковый гипноз! Гарантии, разумеется, нет, но крохотный шанс есть. У него есть близкий человек? Любящая женщина? Хорошо, вызывай её сюда. Если взяться втроём…

Боря достал из-за пазухи обыкновенный булыжник и положил его на стол перед ошарашенным следователем. Отодвинув бланк допроса, тот с опаской спросил:

— Что это?

— Камень за пазухой, — с тоской отозвался бармен из видеокафе «Зодчий».

— Не понял…

— В коктейли вместо коньяка добавлял перцовку. За вечер имел на этом четвертачок навара.

— Давай лучше по порядку, — буднично произнёс следователь, указательным пальцем почесав себе лысину. — Фамилия, имя, отчество? Оформим явку с повинной, но вообще-то органы тобой давно занимаются…

— Ты что, забыл мою фамилию? И не свисти так громко! — Бармен презрительно скривился. — Не надо музыки. Где это видано, чтобы ОБХСС «центровыми» занимался. Вы же всегда по мелочам стрижёте! Вот вы где все у нас…

И Боря показал следователю внушительный кулак.

— Кроме того, по порядку никак не получается, — теперь он извлёк из-за пазухи кирпич. На кирпиче была выдавлена надпись: «Взятка. Три тысячи».

— Достаю, что под руку попадёт, — Боря заплакал горючими слезами, те падали на зелёное сукно следовательского стола и прожигали его почище серной кислоты. — Предупреждал же меня Ангел: не держи камень за пазухой, задавит! А сегодня с утра хана. Окаменеваю! Даже «скорую» вызывал, всё — вот-вот кончусь. Понял, что надо сюда…

— Сообщника записывать будем? — осторожно спросил следователь, мучительно соображая, кто же из всемогущих «центровых», которых опекал крайисполком, может скрываться под кличкой Ангел.

— Запиши, запиши, козёл! Повестку ему ещё пошли, придурок плешивый! Он тебя тогда по протоколам размажет вместе с галстуком! Забыл, как Пахана в мороженое вклеили? Он шуток вообще не понимает. Светку вон в статую обратил, в парке сейчас стоит.

— Значит, как не относящийся к эпизодам дела, в протоколе не фигурирует. Какой разговор!

Следователь с интересом наблюдал, как посреди кабинета вырастает куча песка, извлекаемого вспотевшим барменом из карманов.

— Мелочевочка?

— Она самая, там гривенник недодашь, там пятиалтынный, если клиент под мухой. А где и рубль. Главное, мелочевочка должна быть круглой.

Боря решительно брякнул на стол две окаменевшие сберкнижки. Снова взвился, увидев, что следователь не притрагивается к своему золотому «паркеру»:

— Ты давай пиши, гад! «Центровых» испугался? А я под песком и камнями подыхай, да? Да я жить хочу, понял? Железный Пахан в мороженое так быстро влип, что прикурить не успел, с сигаретой на губе замёрз. Гаврош с балкона сиганул, а Леди Всегда вены порезала. Совесть-де их замучила… Знаешь ведь всё, гад лысый!

Боря задыхался, словно и впрямь на грудь ему навалилась страшная тяжесть.

— Пиши, не то скажу Ангелу, он тебя в шариковую ручку превратит. Всех левобережных так запугал, что дань второй месяц не собирают ни с рынков, ни с комиссионных. Сидят, как сурки по норам, и дрожат.

Кабинет, заваленный камнем, песком, щебёнкой и гравием, выглядел более чем странно. Среди всех окаменелых грехов выделялись два, тысяч на тридцать, валуна. Перепродажа фирменных дисков и видеокассет с «чернухой».

— Ну и на сколько всё это тянет? — тоскливо озирал каменное добро враз обнищавший бармен. — А, плешивый?

— Случай в нашей практике беспрецедентный! Явка с повинной, сдача ценностей добровольная. Но лет на пять с конфискацией, и то, если адвокат хороший попадётся…

— За адвоката не бойся, за него «центруха» платит. Чёрная касса. Из Москвы выпишем, товары — почтой!

Боря подписал протокол и покаянно закурил «Приму». Следователь же дымил штатовской, у него всё ещё было впереди. Подмахнув подписку о невыезде, бармен пошёл к выходу, пнул по дороге валунчик поменьше. Но у дверей притормозил, обернулся.

— Слушай сюда, плешак! Ты тоже давай задумывайся… Я же знаю, кто тебе из наших платит и сколько. Это, как ты говоришь, к делу эпизод не относящийся, но не дай Бог, Судный день придёт? Не завидую я тебе тогда. У вас вроде прокурор недавно застрелился?

— За себя лучше думай! — окрысился человек за столом. — Вижу, заранее к дешёвым сигаретам привыкать стал, ещё до лесоповала?

— Ага! Лучше пять лет древесину шмалять, чем под расстрельную статью с тобой за компанию идти…

Поздним вечером Аркадий сидел на набережной, смотрел на крутую волну, с размаху бьющую в берег. Из-за шума прибоя он не сразу услышал тихие всхлипывания. Повернул голову — девушка на соседней скамейке вытирала платочком слёзы.

— Ба! Это вы? — узнал Аркадий ту, с косичками, которой он отдал билеты в кино. — Что случилось?

Девушка не отозвалась, и только после настойчивых расспросов Аркадии всё же выведал у неё обычную бесхитростную историю.

Настенька приехала в город сразу после школы по организованному набору и поступила на курсы тралового флота. В общежитии, где она жила до отправки на плавбазу, у неё были три разбитные соседки, «товарки», девицы, прошедшие огонь, воду и медные трубы. Выведав у простодушной девчонки, что у неё ещё никого не было, «нюрки» страшно развеселились и продали её какому-то прощелыге за десять бутылок водки. Настенька огрела незадачливого ухажёра графином с водой и выпрыгнула в окно… Вот уже четвёртую ночь она проводит на скамейке, благо, набережная в это время полна народу, а отсыпается на занятиях.

— Ну что ж, — решительно сказал Аркадий, — пойдём за вещами и документами…

— Никуда я не пойду!

— Угодишь в спецприемник, а это хуже общежития…

Спустя час они возвращались назад.

— А куда мы сейчас идём? — спросила Настенька.

— Увидишь.

— А за что ты их так отлупил? Это ведь совсем незнакомые парни. Они только матерились…

— Вот за это и отлупил. Чтобы разговаривали вежливо в присутствии дам.

— Одному… Ну, тому амбалу, помнишь? Ты ему так врезал, я думала, у него башка оторвётся!

— А ты что, надеялась, они тебе просто так чемодан отдадут, за красивые глазки? Ты, кажется, уже забыла, что продана за десять «пузырей». Вот я и расплатился, чтобы по нулям было. И всё хорошо, все довольны.

Настенька некоторое время шла молча. Потом спросила с улыбкой:

— Ну а «нюрок» зачем лбами друг о дружку колотил?

— С той же целью. Авось и они немножко поумнеют.

— Ой, а это всё он сам нарисовал? — Настенька переводила восхищённые глаза с картины на картину.

— Сам, сам. Ты давай располагайся, вот твоя комната. Здесь у него библиотека, но художнику сейчас не до чтения. Но Леонид всё равно будет рад, хоть пыль с кактусов сотрёшь… А я сейчас в магазин смотаюсь, а то в доме ничего, кроме фруктов и овощей, нет.

— Я одна боюсь оставаться.

— Марш мыться, переодеваться и на кухню! Чтобы к моему возвращению был чай.

Когда Аркадий вернулся, девушка, свернувшись клубочком, уже крепко спала в кресле под пушистым ирландским пледом.

Аркадий разложил продукты по отсекам «розенлева». Тут же подсчитал на микрокалькуляторе сумму расходов и огорчённо присвистнул.

— Мы стоим на пороге великих потрясений, вплоть до гражданской, — пробормотал он сквозь зубы. — Неужели они там наверху не видят, что терпение народа не бесконечно. Когда полыхнёт по-настоящему, будет поздно.

• Предыдущая
• 17/19
• Следующая