Не в силах забыть - Томас Шерри - Страница 26

— Октавий, верно?

— Нет, Квентин.

— Извините.

— Не важно. Кстати, вы чудесно выглядите. По-моему, вы самая прелестная дама на сегодняшнем балу.

Лео любил ее в те годы, когда она считала его едва ли не эмбрионом.

— Но вы были ребенком, — медленно произнесла Брайони, не в силах оправиться от потрясения. — Маленьким мальчиком.

— Достаточно взрослым, чтобы впасть в отчаяние оттого, что навсегда останусь для вас слишком юным.

— Это не извиняет вашей измены с миссис Хедли.

— Нет, — тихо согласился Лео. — Это делает все еще ужаснее.

В наступившем молчании Брайони с горечью задумалась о том, как многого лишилась.

— Если бы вы только сказали мне… — прошептала она.

О, она не стала бы так поспешно разрывать брачный союз, словно желая сбежать с горящего корабля.

— Я мог бы повторить вам те же слова. Если бы вы тоже только сказали мне.

Брайони вдруг представила себе морщинистую старуху, которой она когда-нибудь станет. Скрюченные артритом руки уже не смогут держать скальпель, а слезящиеся глаза способны будут различить разве что сыпь от кори или ветрянки. Эта дряхлая докторша с удовольствием пила бы чай в компании старого, убеленного сединами профессора. Вместе они тихонько посмеивались бы над безрассудствами своей далекой юности, а затем прогуливались бы рука об руку вдоль берега реки Кем, высохшие, с тонкой как бумага кожей, усыпанной старческой гречкой.

Жаль, что, будучи замужем за Лео, Брайони никогда не задумывалась о том, как они будут вместе стариться. Лишь теперь, спустя годы после расторжения брака, ее вдруг охватила тоска по несбывшемуся и печаль по родине, отвергшей ее давным-давно.

Брайони ожидала увидеть широкую, густонаселенную равнину, похожую на долину Читрал, но долина Панджкора оказалась всего лишь узким ущельем, почти тесниной. Скудные поселения ютились в боковых низинах, на клочках земли, питаемой небольшими речушками и ручьями, притоками Панджкоры.

И все же временами путешественникам встречались деревни, и каждый раз Лео отправлял в село проводников, расспросить о новостях из Свата. Слухи множились, как микробы в трущобах. Все, с кем беседовали проводники, слышали о чудесах Безумного Факира, как с восхищением называли суатского имама в этих местах.

Говорили, что Безумного Факира невозможно сразить пулей, что ему повинуется несметное воинство небесное, и не успеет взойти новая луна, как он поведет свое войско на великую священную битву и прогонит прочь всех «инглиси» до единого.

Брайони не знала, как относиться к этим небылицам. Есть ли в них крупица правды или все они чистейший вздор? Жителей Дира истории о дервише скорее забавляли, чем тревожили, несмотря на шумиху вокруг чудес Безумного Факира и его щедрых обещаний изгнать англичан.

В конце концов она решила не придавать значения пересудам, слишком уж нелепыми и комичными они казались. У Брайони и без того хватало волнений, ей следовало разобраться в себе.

Теперь путешественники быстрее продвигались вперед. Они почти достигли реки Сват, а дальше их ждала Ноушера, откуда Брайони могла добраться поездом до Бомбея, чтобы там пересесть на пароход «Пи энд Оу» и покинуть Индию.

Брайони не хотелось расставаться с Лео. Она и сама не знала, чего хочет. Возможно, чтобы путешествие продолжалось, а они с Лео, вырванные из своей обычной жизни, оставались в этом странном, нереальном мире, затерянном между прошлым и будущим.

Впрочем, оба они уже давно забыли, что такое привычная размеренная жизнь. Германия, Америка, Индия… В последние годы Брайони заезжала в Англию лишь по пути из одной отдаленной страны в другую, в вечной погоне за недостижимым.

Она завидовала твердой решимости Лео поселиться в Кембридже. Сама она не смогла бы вернуться к прежней жизни, к работе в Новой больнице для женщин. В чужих странах она искала мир и спокойствие, хотя так и не обрела ни того ни другого.

Спустившись с гор в долину, Брайони сразу почувствовала, как холод сменился теплом. Иногда в послеполуденные часы солнце так сильно припекало, что зной казался невыносимым. Лео распорядился, чтобы отряд останавливался чаще, давая отдохнуть и людям, и животным.

Брайони, оставаясь в европейской одежде, особенно страдала от жары. Она с радостью провела несколько минут в тени яблоневого сада, наслаждаясь долгожданной прохладой. Корсеты и нижние юбки, вполне подходящие для Англии, где никогда не бывает жарко, в тропиках казались нелепостью, словно стул с пятью ножками.

Она обмахнулась новой шляпой. Утром Лео снова предложил Брайони ее надеть: солнце палило нещадно, чем дальше к югу, тем сильнее. Брайони с благодарностью согласилась.

— Я думал, вам нипочем любая погода, — заговорил Лео. Он устроился поддеревом возле Брайони. Крошечные бледно-зеленые яблочки, свисавшие с ветвей у них над головами, казались почти белыми.

— Я тоже так думала. Но, как выяснилось, я легко переношу жару, если температура не превышает двадцать один градус. А вас не мучает зной?

— Не особенно. — Он поднял голову, глядя в зеленовато-голубое небо. — Думаю, это потому, что я наслаждаюсь последними деньками в экзотической солнечной стране, прежде чем провести остаток жизни в унылой старой Англии, где вечно идут дожди, а термометр никогда не показывает больше восемнадцати с половиной.

Дорожный костюм Лео, сшитый из кашмирской домотканой шерсти, прекрасно подходил для переменчивой погоды гор, но отнюдь не отличался изяществом. Всклокоченные волосы определенно нуждались в щетке, а ботинки изрядно износились. Исхудалое лицо носило следы недавней тяжелой болезни и усталости, скопившейся за долгие месяцы путешествия. Под глазами залегли тени, у висков обозначились морщинки. И хотя вокруг буйствовало зеленое знойное лето, Лео окутывала тихая печаль, напоминая Брайони о холодной снежной зиме.

Бесконечно далекий от золотого мальчика, любимца ангелов, оставшегося в далеком прошлом, никогда еще Лео не был так прекрасен.

По другую сторону реки, на краю долины, пастух гнал по узкой тропинке стадо коз вверх по склону, к рощице гималайских кедров; каменистые хребты и кряжи здесь были пониже и выглядели куда менее грозными и неприступными, чем на севере. Брайони смотрела вслед козам, пока блеющее стадо не скрылось за грудами камней.

— Вы сразу отправитесь в Кембридж? — спросила она, не глядя на Лео.

— Нет.

— Вот как, — протянула Брайони, пряча глаза. — А почему?

Если бы он вызвался сопровождать Брайони, то они провели бы по меньшей мере еще три недели вместе. Он бы не вынес этой муки. Смотреть на нее и знать, что из-за собственного недомыслия навсегда потерял свое счастье. Что его ошибка превратила любовь в острые гвозди и шипы, когда каждый вздох разрывает грудь, а каждый удар сердца отзывается жгучей болью.

— Сначала мне нужно заехать в Дели и подождать, пока из Гилгита доставят мой багаж. К тому же я хотел бы еще раз увидеться с Чарли и детьми, прежде чем покину Индию. — Лео предстояло проститься с Брайони в Ноушере.

— Что ж, передавайте Чарли привет. Он заходил ко мне дважды, пока я была в Дели, но оба раза меня не застал.

Бедняга Чарли, добросовестный малый.

— Есть ли хоть какая-нибудь надежда, что на этот раз вы останетесь в Лондоне навсегда? Или уже через пару недель отправитесь в Шанхай?

Брайони разгладила на коленях юбку, прочную, серовато-коричневую, сшитую специально для верховой езды, с пуговицами и пряжками по бокам, удерживающими складки ткани, чтобы не мешали при ходьбе, когда наездница спешивалась.

— В Шанхае кошмарный климат. В Сан-Франциско намного лучше. Или в Новой Зеландии, я слышала, там очень красиво.

Лео пронзила острая слепящая боль. Это он разрушил жизнь Брайони. Когда-то она была одним из лучших врачей в Лондоне, а теперь превратилась в вечную странницу, и все ее имущество — палатка и два дорожных сундука.

— Пришло время остановиться, Брайони. Сколько можно убегать?

— Не думаю, что смогу остановиться.