Колесники - Стюарт Йен - Страница 6

• Предыдущая
• 6/113
• Следующая

— Давай, гений, выкладывай. Только помни, все должно сработать как часы, иначе мы окажемся в глубокой… яме, — предупредил Бейли.

— Вы пересечете Атлантику, — произнес Джонас торжественно.

На скулах Бейли заиграли желваки.

— В наше время пересечь Атлантику способен слепой ребенок верхом на резиновой утке!

— Конечно — если пользоваться услугами навигационных подсказчиков. Но в том-то и дело, что придется путешествовать исключительно с помощью приборов дотехнологической эры. Позвольте мне заострить ваше внимание на простом итальянце со сдвигом, которого звали, — Джонас глянул на запястье, — Галилей.

«Если и существовал ребенок, которому дали неподходящее имя, то это Пруденс», — подумала Черити, ожидая сестру у выхода на летное поле.

Вообще-то обеим девочкам-близнецам имена дали совершенно неподходящие[5]

В детстве, когда они жили в предгорьях Гулу и позднее, в буше Кампало, внешне их было не различить. Что же касается внутреннего мира двойняшек, то они не то что противостояли друг другу, скорее были ортогональны. Команда получилась сильная — но лишь в тех редких случаях, когда они объединяли свои усилия. Ведь ортогональные векторы охватывают наибольшее пространство.

С возрастом Черити располнела, у нее утяжелились бедра, как у всякой африканки средних лет, кожа на лице под действием экваториального солнца стала походить на пергаментную бумагу, хотя волосы по-прежнему оставались такими же, как в юности, ни одного седого волоска. В XXIII столетии люди жили намного дольше, чем пару веков назад, в среднем по сто лет, но и сто двадцать не было чем-то из ряда вон выходящим. Репродуктивный период длился дольше, чем прежде, а активная жизнь — намного дольше. Старики сохраняли интеллект, не впадая в маразм, однако волосы у людей седели по-прежнему, а лысых мужчин под сорок было не меньше, чем в старину…

Мысли Черити относительно неравномерности развития медицины, которая научилась справляться с болезнью Альцгеймера, но так и не смогла победить тривиальную плешивость, спутались, как только она увидела сестру в сопровождении роботележки, нагруженной весьма и весьма потрепанными чемоданами.

Пруденс по-прежнему была высока, стройна и щеголяла в легком платье, весьма подходящем для такой жаркой погоды. Копну мелированных волос сдерживали большущая деревянная заколка и эластичная оранжевая лента. Телодвижения Пру излучали неисчерпаемую энергию. Черити привыкла к тому, что старшая сестра — непоседа, однако сейчас сама, как ненормальная, подпрыгивала на месте, размахивала руками и вопила.

Приказав вполголоса что-то тележке, Пруденс стала продираться сквозь толпу встречающих.

— Пру? Ты ни капельки не изменилась! Как тебе удалось сохранить такую фигуру?

И почему ты осталась такой молодой ?

Вообще-то Черити знала ответ: годы, проведенные в тесных каютах при малом тяготении. Конечно, существовала и обратная сторона медали — та же пониженная гравитация улучшению здоровья нисколько не способствует, а, напротив, способствует вымыванию кальция из костей и атрофии мышц. Есть и еще одна специфическая проблема: как не сойти с ума в компании из одних и тех же обрыдлых рож?

Она уже не раз пыталась выяснить, каким образом космисты переносят общество постоянных компаньонов, но Пруденс тут же меняла тему разговора. Тучность, прогрессирующее безумие и пагубные пристрастия — только три способа саморазрушения, а ведь каждый из космистов мог воспользоваться и своим, совершенно новым способом.

— Ты тоже выглядишь чудесно, Маленькая Сестра!

— Благодаря Мозесу. Невольно чувствуешь себя моложе, чем на самом деле. Впрочем, иногда он ведет себя так, что я чувствую себя намного старше. На несколько миллионов лет.

— Ты рада, что у тебя есть он? Можешь не отвечать, радость материнства написана у тебя на лице.

— Может, тебе тоже попробовать?

Пруденс засмеялась и быстро перевела разговор на другую тему.

— Галилей… Не тот ли это французский парень, что швырял пушечное ядро с верхушки Пизанской башни, чтобы доказать существование тяготения?

Джонас тяжело вздохнул. Бесспорно, Бейли талантлив, но его талант не распространялся за пределы финансовой сферы.

— Во-первых, парень был итальянцем. Во-вторых, легенда гласит, что он ронял с башни два ядра разного размера, пытаясь доказать, что оба падают с одной и той же скоростью.

— И они действительно падали с одной и той же скоростью? — поинтересовалась Кэшью.

— Точных данных о том, производился ли Галилеем подобный опыт, нет, скорее всего, такой эксперимент был им лишь задуман. Но дело не в эксперименте с ядрами, я имел в виду одно из его астрономических открытий. Речь идет о так называемых «Козмических звездах».

— Что за тарабарщина? Звезды, да еще космические?

— Козмические, а не космические. Галилео Галилей не считал это тарабарщиной. «Козмическими звездами» он назвал луны Юпитера — в честь Козимо Старшего, основателя знаменитого рода Медичи, представители которого покровительствовали ученому. Четыре самых больших из шестнадцати: Ио, Европа, Ганимед и Каллисто с порядковыми номерами с пятого по восьмой включительно. Остальные двенадцать по сравнению с ними — просто крошки. Галилео открыл их с помощью телескопа, тем самым доказав, что не все небесные тела вращаются вокруг Земли. За что его и невзлюбила святая инквизиция.

Кэшью усмехнулась:

— Великолепный поворот в карьере! Ему следовало бы нанять Рут Боусер, уж она бы его отмазала.

— Да наверняка! А вообще-то Галилео намного опередил свое время. Тем более что тогда не существовало самого понятия точного времени, а ведь ему вздумалось выработать законы движения. Сделать это было весьма трудно, поскольку продолжительность того или иного процесса измерялась при помощи сальной свечи, размеченной на отрезки одинаковой длины, каждый из которых сгорал ровно за час. Наш итальянский парень хотел исправить положение вещей и испробовал всевозможные способы измерения времени, включая такой экзотический, как бормотание определенной мелодии себе под нос. Потом Галилео наткнулся на принцип маятника. Развитие астрономии и совершенствование часов шли рука об руку: улучшенные хронометры позволяли ученым более точно измерять продолжительность небесных явлений, а понимание последних, в свою очередь, помогало улучшать измерительную базу часов. Мне продолжать, Бейли?

— Я все понял, Джонас, у твоего Галилея явно был бзик, касающийся Юпитеровых лун и хронометров. Признавайся, для чего ты затеял этот словесный поток, в котором мы едва не утонули?

— Фу на вас, шеф! Во-первых, вы узнали про то, как в старину определяли время по горящей свече, во-вторых, прониклись гармонией небесных сфер… Правда, все это действительно фон, а главное то, что идеи Галилея применимы для навигации и по сей день. В его времена торговля зависела от судоходства, моряки испытывали серьезные трудности с определением местонахождения, ведь тогда вокруг Земли еще не кружились навигационные подсказчики. Узнать долготу было намного сложнее, чем широту: для последней следовало всего лишь измерить наклон Солнца в полдень или Полярной звезды — в полночь. А вот для нахождения долготы требовались точные часы. Пятнадцать градусов к востоку — и Солнце встает на час позднее.

— Следовательно, маятниковые часы Галилея решили проблему?

— Нет, для этого они были недостаточно точны. Вместо них гениальный астроном нашел гигантские часы на небе.

— Понимаю, «козмические звезды».

— Верно. Что вы увидите в телескоп на Юпитере, зависит от места на Земле, где установлен ваш телескоп. Спутники обегают гигантскую планету достаточно быстро, и их орбиты пересекают друг друга или диск планеты практически каждый день. Вот Галилео и составил подробные таблицы элементов спутниковых орбит, чтобы определять местное время. Он высоко оценил свою работу и в 1616 году решил познакомить с ней испанского короля Филиппа Третьего, но тот настолько погряз в интригах мадридского двора, что не обратил на предложение никакого внимания. Итальянец пытался продать ему идею в течение шестнадцати лет, однако…

• Предыдущая
• 6/113
• Следующая