Прекрасные неудачники - Коэн Леонард - Страница 39

• Предыдущая
• 39/48
• Следующая

– Что, по-твоему, самое ужасное и мучительное?

– Дочь моя, я не знаю ничего хуже огня.

– Я тоже.

Этот диалог записан. Он произошел в канадскую зиму 1678 года, на другом берегу застывшей реки, напротив Монреаля. Катрин подождала, пока все уснут. Она спустилась к кресту у реки и развела костер. Потом провела несколько тягучих часов, лаская свои жалкие ноги горящими углями – так ирокезы поступали с рабами. Она это видела, и ей всегда хотелось знать, каково оно. Так она заклеймила себя, став рабом Иисуса. Я отказываюсь говорить об этом увлекательно, старый друг, тебе от этого пользы не будет, и все мое образование канет в никуда. Это не развлечение. Это игра. Кроме того, ты знаешь, что такое боль, такая боль, ты же был в Бельзене[212] из кинохроники.

На коленях у подножия креста Катрин Текаквита молилась и постилась. Она молилась не о том, чтобы ее душе было хорошо на небесах. Она постилась не для того, чтобы истории никогда не скормили ее замужество. Она камнями резала себе живот не для того, чтобы миссия процветала. Она не знала, почему молится и постится. Это укрощение себя она проделывала в нищете духа. Никогда не верь, что стигматы не причиняют боли. Никогда не принимай решения перед тем, как помочиться. Ни за что не оставайся в комнате гадалки, когда твоей матери предсказывают судьбу. Никогда не думай, что тебе завидует премьер-министр. Видишь ли, дорогой мой, я вынужден заманить тебя к алтарю, прежде чем сказать что-либо, иначе мои инструкции – просто заголовки, просто форма.

Она бродила по лиственным лесам южного берега Святого Лаврентия. Они видела, как из чащи прыгает олень, прислушиваясь даже к изгибам своего прыжка. Она видела, как исчезает в норе кролик. Она слышала, как белка трещит над своими запасами желудей. Она наблюдала, как голубь вьет гнездо на сосне. Через двести лет голуби станут предателями и будут бездельничать на статуях площади Доминиона. Она видела гусиные стаи, формой напоминавшие нестойкие наконечники стрел. Она падала на колени и плакала: «О Властитель Жизни, должны ли тела наши зависеть от всего этого?» Очень тихая, сидела она на речном берегу. Она видела, как скачущий осетр раскидывает брызги, будто бусины вампума. Она видела костистого окуня, быстрого, как одинокая нота флейты в простой песенке. Она видела длинную серебристую щуку, а под ней – речного рака, каждый в своем водном слое. Ее пальцы шевелились, она плакала: «О Властитель Жизни, должны ли тела наши зависеть от всего этого?» Она медленно возвращалась в миссию. Она видела маисовое поле, желтое и сухое, перья и кисточки шуршали на ветру, как толпа престарелых жертвенных танцоров. Она видела маленькие кустики брусники и земляничные кустики, делала крошечный крест из двух сосновых иголок и капли еловой смолы и ставила его возле вывороченного крыжовника. Дрозд прислушивался к ее плачу, чертов дрозд замирал и прислушивался. Я вынужден пробудить тебя беллетристикой, таково твое наследство. Уже наступила ночь и жалобный козодой призрачным вигвамом воздвиг свою печальную песню над ее стенаниями, вигвамом или пирамидой, издалека казалось, что у нее три стены, у песни козодоя. Некоторые предпочитают вигвамы, некоторые – пирамиды, и, казалось бы, это совсем неважно, но в 1966-м и в твоем положении – это важно! «О Властитель Жизни, – плакала она, – должны ли тела наши зависеть от всего этого?» По субботам и воскресеньям Катрин Текаквита совсем ничего не ела. Когда ее заставляли пить похлебку, она соглашалась, лишь насыпав в нее пепла. «Elle se dedommageait en melant de la cendre a sa soupe»[213].

О Боже, прости, но я вижу ее на своем большом пальце, вся застывшая деревня выглядит, как медицинский эксперимент нацистов.

Это примечание Фрэнсиса Паркмэна[214] на странице 32 его книги о иезуитах в Северной Америке, опубликованной в 1867 году. Я запомнил его, подглядывая тебе через плечо в библиотеке. Ты теперь понимаешь, что для меня, с моей фотографической памятью, было бы гибельно слишком долго виснуть возле твоего уха?

Лучшей подругой Катрин Текаквиты в миссии была молодая вдова, крещеная под именем Мари-Терез. Она была онейуткой, первоначально ее звали Тегаигента. Это была очень красивая молодая женщина. В миссии Ла-Прери она была знаменита беспорядочными связями. Зимой 1676 года она ушла с мужем на охоту вдоль реки Утауа. В группе было одиннадцать человек, включая новорожденного. То была ужасная зима. Ветер задувал звериные следы. Из-за сильных снегопадов невозможно было прокладывать тропы. Один из группы был убит и съеден. Новорожденного съели между делом. Потом наступил голод. Сначала они ели крошечные куски кожи, которую взяли с собой для шитья обуви. Потом они ели кору. Муж Тегаигенты заболел. Она его охраняла. Двое охотников, могавк и сенека, ушли за дичью. В конце недели могавк вернулся один, с пустыми руками, но рыгая. Группа решила поторопиться. Тегаигента отказалась оставить мужа. Остальные ушли, подмигивая. Два дня спустя она вновь присоединилась к ним. Когда она пришла, группа сидела вокруг вдовы сенеки и двух ее детей. Прежде чем съесть этих троих, охотники спросили Тегаигенту:

– А как христиане относятся к пище антропофагов? (repas d'antrhropophage).

Неважно, что она ответила. Она сбежала в снега. Она знала: следующей поджарят ее. Она вспоминала свою сладкую половую жизнь. Она пошла на охоту, не исповедавшись. Она молила Бога простить ее и обещала, что изменит свою жизнь, если вернется в миссию. Из одиннадцати человек, составлявших группу, лишь пятеро вернулись в Ла-Прери. Среди них была Мари-Терез. Осенью 1676 года миссия Ла-Прери переехала в Солт-Сен-Луи. Девушки встретились вскоре после Пасхи в 1678 году, перед почти достроенной церквушкой. Разговор начала Катрин.

– Давай зайдем внутрь, Мари-Терез.

– Я этого не заслуживаю, Катрин.

– Я тоже. Какое оно на вкус?

– Какая часть?

– В целом.

– Свинина.

– Земляника тоже на вкус как свинина.

Девушек всегда видели вместе. Они избегали общества остальных. Они вместе молились под крестом у реки. Они говорили только о Боге и вещах, имеющих отношение к Богу. Катрин очень внимательно осмотрела тело молодой вдовы. Она обследовала соски, пожеванные мужчинами. Они лежали в мягком мху.

– Повернись.

Она посмотрела на голые бедра с нежно вытесненным отпечатком папоротника.

Потом Катрин подробно рассказала подруге, что видела. Затем настал ее черед лечь лицом вниз.

– Я не вижу никаких отличий.

– Я так и думала.

Она перестала есть по средам. В субботу они готовились к исповеди, хлеща друг друга березовыми прутьями. Катрин всегда настаивала на том, чтобы раздеться первой. «Catherine, toujours la premiere pour la penitence, se mettait a genoix et recevait les coups de verges»[215]. Почему она хотела, чтобы сначала избили ее? Потому что, когда наступал ее черед хлестать, сил у нее не оставалось, и размах прутьев был меньше, чем при ударах подруги. Катрин всегда жаловалась, что Мари-Терез бьет недостаточно сильно, и позволяла той остановиться, лишь когда по плечам начинала струиться кровь – столько, чтобы капала на палую листву: так она проверяла ее количество. Вот одна из ее молитв, записанная преп. Клодом Шошетьером:

• Предыдущая
• 39/48
• Следующая