Царь-гора - Иртенина Наталья - Страница 18

• Предыдущая
• 18/22
• Следующая

Это было чересчур. Федор ощутил в себе злость и с удовольствием излил свое раздражение:

– Ну, конечно. Где уж нам, городским бездельникам. Приезжаем к вам в деревню писать диссертации, за жизненным опытом, так сказать. И все равно питаем странные иллюзии. Все никак не обретем нужной степени бесстрастия. А нужно-то всего: сидеть в горах и изо всех сил сомневаться в многообразии мира. Ты случайно в буддисты не записалась?

– Нет, – спокойно ответила Аглая. – Но я не сомневаюсь. Я просто знаю.

– Что ты знаешь? – нетерпеливо осведомился Федор.

– Что жизнь везде одинакова.

Она поискала что-то глазами, подошла к лежавшим впритык камням и сдвинула один. В тени под камнями спаривались темно-серые ящерицы с красивым сетчатым рисунком на спинках. Внезапно оказавшись на свету, они недовольно замигали круглыми глазами и с шорохом шмыгнули в траву. Федор несколько секунд точно так же моргал, не находя слов.

– Да, – наконец произнес он, – как говорится, комментарии излишни.

Аглая, вдруг зардевшись, положила камень на место.

– Я не совсем это хотела сказать.

– Да нет же, именно это, – возразил Федор, неожиданно успокоившись и даже ощутив потерянную было уверенность в себе. – Хотя я не буду повторять избитую истину, что все бабы дуры. Это слишком просто.

Он прошелся туда-сюда и снова встал перед ней.

– Думаешь, я не вижу тебя насквозь? – спросил он, забыв, что несколько минут назад говорил нечто противоположное. – Все твои желания вижу. У тебя в голове одно: осчастливить какого-нибудь здешнего немытого пастуха, нарожать ему десяток пастушат и всю жизнь штопать им драные носки. Вот твой предел. А вся философия насчет пылесосов и остального – самообман, чтобы не чувствовать себя ущербной и не реветь над своей несчастной жизнью. Ну что, я не прав? Ведь хочешь нарожать кучу детей, чтоб ни о чем другом не думалось?

Аглая молчала, опустив глаза, и казалась беспомощной. Федор готов был явить милосердие и сказать что-нибудь мелодраматическое, пошло пообещать, что «все будет хорошо», но вдруг почувствовал некое неудобство. Сперва ему показалось, что оно чисто психологического свойства, однако в этом пришлось усомниться. Федор отчетливо ощущал, как что-то легко, вроде ветра, толкает его в грудь. Ничего не понимая, он сделал шаг назад, но неприятное чувство не пропало. Нечто продолжало отпихивать его прочь от девушки. Когда она подняла взгляд и уперлась глазами в переносицу Федора, его точно ткнули кулаком под ребра – и это намного превосходило всю меру дикости, которую он прежде отмерил этой гордой дочери природы.

– Уходите, Федор, – тихо сказала она. – Оставьте меня в покое.

Развернувшись, Аглая быстро зашагала по степи.

– Хорошее дело, – крикнул он, опомнившись, – куда это я уйду посреди пустыни? Хотя бы доведите меня до поселка.

Он догнал ее и какое-то время шел молча. Затем уточнил:

– Итак, мы вернулись к официальному «вы»?

Ответа не последовало, и он продолжал:

– Ну, простите меня, Аглая, я погорячился. Да и за что вам на меня злиться? Что я такого сказал? Ну хотите, влепите мне пощечину, только не надо больше так смотреть на меня. Вы бы вообще поосторожней с этим магнетическим боксом, а то, знаете, даже страшно стало. Не за себя, разумеется, за вас.

– Я не понимаю вас, Федор, – не поворачивая головы, произнесла Аглая.

– Ну хорошо, ладно, пусть я бессмысленный идиот и так далее. Как хотите. Но вы все равно не убедите меня, что я вам абсолютно безразличен. Даже не пытайтесь. Если бы это было так, вы бы не стали водить меня, как Моисей, по пустыне, показывая ее достопримечательности. И кстати, я благодарен вам за эту экскурсию. Вы замечательный гид.

– Но я действительно не испытываю к вам никаких особых чувств. А эту прогулку, если уж она так волнует вас, можете считать бонусом от туристической компании, где я работаю.

– Вот как, – с деланным равнодушием молвил Федор, притормозив.

Он снова злился на нее, но теперь к этому чувству примешивалась сильная струя холодной ярости. Остаток пути до поселка они проделали в молчании, которое со стороны Федора было враждебным и мстительным. Он пытался придумать достойный ход, но был слишком раздражен, чтобы сладкое вино мести не приобрело уксусный вкус.

Пожар на окраине поселка первой заметила Аглая. С криком «Горит!» она побежала к полыхающему строению. Федор бросился за ней, ясно сознавая, что их пробежка ничем и никому не поможет. Деревянный сарай на отшибе поселка горел, как факел, вот-вот должна была обрушиться крыша. Аглая беспомощно металась, потом налетела на Федора и крикнула, чтобы он вызывал пожарных. Он помотал головой:

– Поздно. – И тоже заорал на нее: – Да что за страсти по дырявому сараю?

Аглая застыла.

– Дырявому сараю? – повторила она тихо и устало. – Что вы понимаете… Это старая церковь. – И, посмотрев ему в глаза, добавила с неприязнью: – Уходите. Я не держу вас.

Приложившись к кресту в руках священника, малочисленные прихожане Вознесенской церкви тихо и незаметно покидали храм. У Богородицы в левом приделе молился солдат в расстегнутой шинели, с широким шрамом на обритой голове. Унеся крест и закрыв алтарные врата, священник подошел к солдату.

– Исповедуйте, отец Сергий, – сказал тот.

Священник неторопливо оглядел храм – после недолгой службы стало пусто и безмолвно. В людях поселился страх, боялись лишнюю минуту оставаться в церкви. Многие вовсе перестали посещать богослужения и заходили украдкой – поставить свечку, коротко помолиться у иконы, затем торопливо уйти в беснующийся, наполнившийся злобой мир, чтобы никогда, может быть, не вернуться сюда. Отец Сергий вспомнил слова из январского послания патриарха Тихона: «Если нужно будет пострадать за дело Христово, зовем вас, возлюбленные чада Церкви, на эти страдания вместе с собою». И свои собственные грустные мысли на этот счет: вот и на Руси наступили времена Нерона и Диоклетиана, вот и наш черед настал, пришел день посещения Божьего, грозный, светлый день. Но много ли найдется русских исповедников, готовых идти до конца, до смерти, достанет ли их крови, чтобы смыть с народа клеймо вероотступничества и предательства клятвы 1613 года? Этот вопрос до сих пор мучил отца Сергия, несмотря на доходившие вести о страшных смертях иерархов, рядовых священников, монахов и монахинь. Слишком благодушествовала Россия последние десятилетия, слишком дебелой сделалась, чтобы под силу ей теперь было высоко поднять меч веры и не выронить его. Но разве Бог не милостив и посылает испытания сверх меры? Отец Сергий не мог допустить такой невероятной и мрачной мысли. Значит, всем зверствам и безумствам большевиков Россия в силах противопоставить превосходящий их подвиг любви и терпеливого, мученического несения креста. Значит, нужно терпеть и до конца совершать свое дело.

Оглядев храм, отец Сергий повернулся к переодетому солдатом офицеру. Пять дней назад тот точно также подошел на исповедь, а после назвался, попросил помощи и участия в тайном плане. «Вам разрешено приходить в дом напротив и служить обедню для императорской семьи, – сказал он. – Я отдаю себе отчет в том, насколько обременительна для вас эта просьба, но у нас нет другого способа». Отец Сергий согласился и принял записку, которую следовало незаметно передать государю. Теперь офицер ждал ответа.

– Не могу вас ничем порадовать, – негромко произнес священник. – Записку вашу я передал по назначению. Это стоило мне огромного усилия, охрана ни на минуту не ослабляет надзор за пленниками.

– Они русские? – спросил Шергин.

– Увы. Русские рабочие. Подумать только, до какого скотства может дойти русский человек, – священник горестно вздохнул. – Они постоянно пьяны, разнузданны, на каждом шагу намеренно наносят пленникам оскорбления. Дом превращен в помойку, в какой-то красный кабак. Только представьте себе, каково жить в подобных условиях.

• Предыдущая
• 18/22
• Следующая