Япония. В краю маяков и храмов - Шевцова Галина Викторовна - Страница 59

• Предыдущая
• 59/62
• Следующая

— На меня намекаешь?

— Нет, это я про себя говорю.

— Не бойся, все будет хорошо. Я тоже знаю эту свою точку… Сыра хочешь поесть?

— Хочу.

— Слава богу, хоть сыра, а то, если бы ты и от сыра отказывалась, я бы подумал, что ты заболела!

Второй бар, третий… Из самых стойких остались только Сакураи и Кавара. Полумрак, сигаретный дым, целующиеся парочки за соседними столиками. Сакураи уходит к кассе. Кавара улыбается мне и вдруг сочувственно спрашивает:

— Тяжко тебе с ним? Он такой странный — это все знают.

— Нет, мне нормально.

— Правда???

— Ага, правда. (Более чем вы можете себе это представить, мой ненаглядный франкофонный комиссар Кавара!)

Слава богу, кажется, это местечко было последним. Какое счастье, что все бары в Японии после двенадцати закрываются. Кавара прощается и вытаскивает из кармана плаща мешочек с черным сахаром: «Возьми. Вдруг понравится». Он убредает в темноту. «Пошли домой», — говорит мне Сакураи. На ногах он стоит не особенно твердо, но и не падает. Я очень надеюсь, что он знает, куда это наше «домой» относится, поскольку я вообще представления не имею о месте расположения гостиницы. Кажется, он все же соображает. Бредем по ночным пустынным улицам. Сакураи вдруг вздыхает и, не оборачиваясь, говорит: «Возвращается всегда кто-то другой». Я думаю: одно из двух — либо я спятила, либо не расслышала! Не может же он настолько точно повторить эти золотые слова толстенького поэта Андэ Пу из Макса Фрая!

— Я уехал в Испанию… Заглянул за грань. Я хотел увидеть другие миры. И потерял себя. Я все не могу вернуться к себе тому, до отъезда. Хочу, но не могу, потому что заглянул за грань. Этого не прощают. Знаешь, я забыл, кто я…

— Сэнсэй — японец.

— Ты так думаешь? — Он улыбается. — Сам я иногда в этом не уверен.

— Не надо возвращаться из-за грани. Оттуда просто нет дороги. Надо жить таким, какой уж есть.

Сакураи молча берет меня за руку и ведет домой. Почти не шатаясь.

— Хорошо тебе, — говорит он мне в лифте, — сейчас будешь дрыхнуть без задних ног.

— А сэнсэй что, дрыхнуть не собирается?

— Да я бы с удовольствием. Но мне еще до завтра надо кучу документов перечитать. Особо не разоспишься.

Смотрю в абсолютно трезвые глаза Сакураи. И иду спать. Ну и тип!

Рано утром в кафешке на первом этаже нашей гостиницы пьем кофе. От круассана все еще немного пахнет Францией.

— Сэнсэй, а зачем вчера вечером вы все время говорили со мной по-английски?

— Прости, я знаю, что ты этого не любишь. Но, наверное, мне не давал покоя французский Кавары! — хихикает Сакураи. — Пойдем пройдемся, еще времени немного есть, там тепло, за плащом можешь не ходить.

— Куда мы пойдем?

— Сейчас увидишь, тут совсем рядом.

Мы сворачиваем за угол. Там скверик со старинным зданием, весь в желтых каштановых листьях, с вымощенными брусчаткой тротуарами и круглыми деревянными скамейками вокруг толстых стволов деревьев. И с очень синим небом. Старинное здание — школа. Тоже памятник архитектуры. Ну и много же в Японии памятников архитектуры!

— Что делать, у нас тут так — если что не памятник, никто не погнушается его снести. Вот и приходится присваивать званий больше, чем надо, — вздыхает Сакураи.

— Хорошо еще, у нас и памятники вот сносить не гнушаются. Сэнсэй, а в Японии осенью пауки на паутинках летают?

— Нет, не летают… А у вас, что летают?

— Летают, путешествуют…

— Надо же! Никогда про такое не слышал. Жалко — у нас не летают. То-то поэты хайку бы про них понаписывали!

— Ага, ха-ха — сезонное слово: «летающий паук»!

— Вот они, твои несъедобные каштаны! — Сакураи собирает рыжие каштановые листья в охапку и приносит мне. — Скучаешь по своему миру? Я бы тоже хотел на него посмотреть.

— Я не очень скучаю, особенно если не вспоминать. А когда вот так — желтые листья… Тогда скучаю.

— А ты вспомни, что там сейчас холод и снег по колено, сама же говорила. И сразу не будешь скучать. Там уже всего этого нет, — Сакураи выкапывает из кучи желтых каштановых листьев маленький красный листок японского мелколиственного клена момидзи, — а тут, смотри, еще только все начинается!

Тут осень только начинается. Тут кусочек моего мира. Заповедник для придурков — маленький искусственный земной садик на лемовском корабле, на долгие годы уносящем исследователей к звездам. Желтый осенний город. Непонятно только, что тут делает этот высокий легкий старик с японским лицом, тонкими пальцами и смеющимися зелеными глазами вечного странника. Мне кажется, он раньше был из другого сна…

Сегодня у нас будет сакурайская экскурсия со студентами-второкурсниками из университета Канадзавы. А Косида не поехал — он отправился обмерять какие-то храмовые ворота: Сакураи его заставляет статью писать. Полный автобус лохматых взъерошенных деток, водитель, Сакураи и я. Надо сказать, что сэнсэй без особых проблем рулит этой безумной раздолбанной компанией. Детки исправно не опаздывают на заправках, вопят не особо — скорее ведут светские беседы. Правда, на одной из остановок конфуз все же происходит. Перед отправлением нашего транспорта студенты сообщают, что одного еще нет, но вон он приближается. Смотрю в окно и умираю от смеха: к нашему автобусу неторопливой вихляющейся походкой приближается некое чудо в напрочь рваных джинсах и с соломенно-желтой копной длинных пушистых волос.

— Это??? — Сакураи встает с кресла и потрясенно разглядывает «явление».

— Это, это! — радостно вопят студенты.

— А… А скажите мне… Это мальчик или девочка? — Сакураи не издевается, он просто искренне хочет это знать.

Мне тоже интересно, кто же это. В принципе я скорее склоняюсь в сторону девочки. Но студенты радостно сообщают:

— Это мальчик!

— Ага, мальчик… Ну пускай уже залезает, мальчик…

Сакураи плюхается в кресло и бормочет под нос нечто вроде: «Боже, куда катится этот мир…» Мы едем в горы — смотреть на раскопки фундаментов японской деревни Итидзёдани, которую сожгли 400 лет назад во время войны кого-то с кем-то [71]. Ее, деревню эту, даже частично восстановили — получился архитектурный заповедник. Горы вдали очень синие, деревня раскинута вдоль речки, как платок. Домики-коробочки, клетки дворов. Столбы внутри комнат неровные, все в лунках — это следы старинного инструмента тёна — им обрабатывали дерево до того, как появился рубанок. За деревенским забором мелкий щебень и одинокие деревья. Видны следы каменных колодцев. Мальчишки вытаскивают из песка змеиные шкурки и таскают их за собой. Вот вам и еще одно отличие культур. У нас так вряд ли кто-то бы сделал. А тут предрассудка о том, что змеиная кожа приносит несчастья, очевидно, нет.

За речкой — остатки виллы и сада феодала. Ручья не осталось, только камни: здесь был водопад, здесь пруд… Поднимись на холм — оттуда кажется, что вода еще жива: глубокие тени камней скрывают позор пересохшего 500 лет назад русла. Все тот же прозрачный воздух. И прозрачный свет. От горизонта внезапно подступают горы.

— Пить хочешь? — Сакураи протягивает мне банку минералки.

— Нет, не хочу.

— А я вот что-то сегодня все время пить хочу.

— Это потому, что кое-кто вчера основательно напился!

Большой боевой клоп-вонючка подлетает к нам и начинает посадку.

— Вот здрасьте, давно не видались, — говорит Сакураи и отмахивается от пикирующего клопа.

— Это кто такой? — на всякий случай спрашиваю.

— Это Вонючка, — говорит Сакураи, — его все знают.

Еще бы. Клоп-вонючка, он и в Японии вонючка, и в Африке, наверное, тоже. Очень постоянная личность, знаете ли. Я бы даже сказала, консервативная!

— Сэнсэй, а у вас галстук сзади!

— Ха, — говорит Сакураи и перетаскивает галстук вперед, — я совсем забыл!

— Вы специально?

— Ага, я когда что-то делаю, вот ем например, всегда галстук прячу, потому что однажды я его отрезал.

— В смысле???

— Резал у себя на столе макет и отрезал галстук за компанию с листком — потом гляжу… А галстук у меня как в комедии про мафию.

• Предыдущая
• 59/62
• Следующая