Убийство на 45 оборотах - Буало-Нарсежак Пьер Том - Страница 29

– Открой, – простонал он. – Я прошу прощения, Ева… Я жлоб… Бывают минуты, когда я сам не свой… Вы сами виноваты, что провоцировали меня… Малыш Лепра… Думали, я не в счет… Открой, мне надо с тобой поговорить.

Он был уверен, что она стоит, прислонившись к двери с той стороны, и не пропускает ни одного из его вздохов и стенаний.

– Я не хотел ударять тебя, Ева. Я искал тебя всю ночь. Ты была с этим человеком… ты не можешь понять… у меня, в конце концов, тоже есть самолюбие… Ты слушаешь меня? Я люблю тебя… я неправильно себя вел с тобой… но мы можем начать все сначала…

Он прислонился к двери всем телом, ему казалось, что он слышит ее дыхание, он вжался в дерево ртом, так что лак прилип к его губам.

– Ева… забудем… все… Будем считать, что мы ненадолго расстались… не получит Борель никакого письма, вот увидишь… Доверься мне…

Ему надо было спешить, если он хотел удержать ее до конца. Он врастал в дверь грудью, животом, не в силах прошибить ее.

– Позволь мне жить по своему усмотрению. Поверь, я добьюсь успеха… ты мне поможешь… Ева! Ты же не перестанешь любить меня из-за…

На глазах у него навернулись слезы.

– Я не злодей. Я сожалею… обо всем.

Он сполз на колени, потом лег на пол, увидел полоску света под дверью. Там никого не было. Он так и остался неподвижно лежать на полу.

На рассвете он ушел, точно воришка. Вернулся домой и метался по комнате, пока усталость не свалила его. Но он не желал ложиться спать, пока не найдет решения. И вообще, было ли оно? Даже Фожер, а уж он-то был посильнее его, искал его напрасно. Он не излечился от Евы. Она все усложняла своей манией обо всем судить и решать, что хорошо, а что плохо. Лепра встал, взглянул на календарь. Четверг. Еще четыре дня, если права Ева. Ну что ж, тем хуже. Она сказала бы: «Жан – никчемный тип». В конце концов, может быть, лучше жить свободным, даже если ты выглядишь никчемным типом в глазах… Никчемный, ради бога! Впрочем, не такой уж и никчемный! Он наиграл мелодию, чтобы еще раз убедиться в этом, успокоиться. Потрясающая получилась песенка! И не последняя.

Лепра вынул из кладовки чемодан. Вещей у него было не больше, чем у солдата. Уложить багаж – пара пустяков. Внезапно он заторопился, чтобы быстрее покончить с этим и не думать, не поддаваться мрачным мыслям, сомнениям. Будильник, щетку… Черкнуть два слова Блешу, предупредить его, что заболел… Он одним махом набросал письмо и подписался. Вот и все. Концерт окончен. Страница перевернута. Вот что значит разрыв. Так же легко, как стряхнуть с себя хлебные крошки. В последний раз оглядел комнату. Никаких сожалений? Никаких.

Он схватил чемодан и спустился вниз. Для своей последней поездки он использовал маленький автомобиль. Жаль. В банке он снял со счета все деньги, сложил банкноты. С такой скромной суммой далеко не уедешь, но ведь и раньше в конце месяца он еле сводил концы с концами. Теперь на вокзал. Поезд на Брюссель отходит через сорок пять минут. Он поставил машину, позвонил в гараж, сказал, что машина припаркована во дворе Северного вокзала. Он чуть было не набрал номер Евы, но понял, что ему несдобровать, если он снова пустится в дискуссии. Он выбрал скромный букет и послал ей – так лучше будет. Не стоит подчеркивать момент отъезда. Теперь последнее: он взял билет в одну сторону и почувствовал себя таким же человеком, как все остальные. Увидел солнце, пассажиров. В него проникли все флюиды, сопутствующие отъезду. Он дрожал всем телом. Места для Евы в нем уже не оставалось. Любовь медленно уходила из него, словно болезнь. Это было столь новое, столь необычное ощущение, что он даже остановился, прямо посредине холла, и поставил чемодан на пол. Если бы у него хватило духу, он бы ощупал себя. Так человек, упав, поднимается и с удивлением констатирует, что остался цел и невредим… «Ева, – он прошептал ее имя, затем еще раз: – Ева…» Оно уже ничего не пробуждало в нем. Ева. С тем же успехом он мог бы сказать «Жанна» или «Фернанда»… Толпа обтекала его, разделяясь на два потока. Люди смотрели на него, потому что видели, как он беззвучно шевелил губами: он рассмеялся, потом смешался с другими пассажирами у контроля.

Какое счастье беспечно идти по вагону, выбирая себе купе, попутчиков. Опустить окно, вдохнуть запах металла, пара, дыма. Там, наверху, стрелка легко перепрыгивает с одного деления на другое. Скоро поезд тронется. Вот и все, поехали. Мир пленников остался позади. Свежий ветер дунул ему прямо в лицо. Прощай, Ева!

На границе у него вдруг дрогнуло сердце. Нет, Борель еще не успел напасть на след. Теперь поезд идет по чужой земле. В легкие проникает новый воздух. Что, интересно, она делает в эту минуту? Поглаживает лепестки цветов, которые он ей послал. Пожимает плечами: «Как же он меня любит!» Будет ждать звонка. Завтра начнет беспокоиться: неужели раб взбунтовался? В субботу позвонит ему сама. В воскресенье настанет ее черед искать его по всему Парижу. А в понедельник, когда придет почта, Борель вызовет двух инспекторов… И тут ей ничего не стоит сказать: преступник тот, кто сбежал…

Лепра, чувствуя себя не в своей тарелке, пытался ощутить новизну, рассматривал пейзаж за окном, прислушивался к мелодии, возникавшей в нем под стук колес. Но против своей воли он мысленно возвращался к этим четырем дням, которые выстроились перед ним в ряд, как препятствия на скаковом поле. Ему придется прыгать четыре раза, каждый раз все дальше и дальше, выше и выше. Чертово воображение! Уже долгие месяцы он не может от него избавиться. Ведь правда проста. Если его любовь действительно умерла, стоит ли обращать внимание на презрение Евы? Он пережевывал эту проблему до самого Брюсселя, но так ничего и не решил. Взял номер в скромном отеле. О работе пока нечего и думать. Во всяком случае до понедельника искать ее бессмысленно. Пока что лучше просто погулять по городу.

Повеселел он только к вечеру, после долгих часов воспоминаний. Радость возникла в нем внезапно, как будто он, пробираясь сквозь туман, наконец-то вышел на чистое пространство. Перед ним шла молодая женщина. У него не было ни малейшего желания пойти за ней, но он с удовольствием смотрел на нее. Его глаза отдыхали от Евы. Постепенно обновится и тело. На этой земле будет жить другой Лепра. Он уже живет.

Лепра пытался подладиться под ритм улицы, и она посылала ему множество легких бодрящих зарядов. Вспышки реклам, встречные лица, огни витрин – все отдавалось в нем какой-то истомой. Ужин стал для него праздником. Он был наедине с собой, и все тревоги куда-то испарились. Его одиночество было ему крайне приятно; о чем бы он ни думал, в голове его звучала музыка, искавшая выхода. Таинственная ночь щедро расточала улыбки, и Лепра долго гулял в одиночестве. Впервые в жизни он спал без сновидений, плавая в блаженной нирване.

Наступила пятница. Свободная, беззаботная пятница. Несмотря на то что подсознательно он с мрачной точностью отсчитывал часы и минуты, он отдался свободному течению дня, бесцельно фланируя по городу. Он даже подарил себе билет на концерт, и с удовольствием, не омраченным завистью, послушал неизвестного пианиста. Рояль также вычеркнут из его жизни. Он скоротал этот вечер в кафе, где оркестр играл попурри из шлягеров Фожера. Фожер! Как это было давно! В допотопные времена. Лепра пил пиво, грыз орешки. Никаких желаний. Ева унесла с собой все, вплоть до малейшей потребности любви. Он дружески смотрел на проходящих женщин. Не более того. Он был благодарен им за их красоту. Ночные мотыльки, шелковистые, мягкие. Главное – не дотрагиваться.

Возвращаясь в отель, он заблудился, и это тоже доставило ему удовольствие. Такие районы попадаются в маленьких французских городишках: пустынные, гулкие, словно огороженные лунным светом. Надо устроиться где-нибудь здесь, привыкнуть. Почему бы не давать уроки. Лепра представил себе крохотную, по-фламандски вылизанную квартирку. Он назовет себя г-н Жан, будет одеваться в черное, сойдет за вдовца. Он лег в два часа ночи.