Андреевский кавалер - Козлов Вильям Федорович - Страница 44
- Предыдущая
- 44/147
- Следующая
– Кусается! – отдернул он руку и с улыбкой оглядел всех – Гляди ж ты, господа хорошие, махонькая, а бьет в глаза, как солнышко в пасху!
– Эка невидаль – электричество! – хмыкнул Абросимов – Будто в городе не видели, да и на базу давно провели.
– То на базе, – весомо уронил Петухов. – А для нас – праздник!
– Лиха беда начало, скоро, куды не сунься, все будет делать электричество, – ввернул Корнилов.
– Хорошо бы подключить проводок к самогонному аппарату, – хихикнул Тимаш. – Только рот подставляй – само туды потекет…
– У голодной куме одно на уме, – проворчал Абросимов.
Он подошел к окну, увидел яркий свет во всех четырех по фасаду окнах своего дома. От уличного фонаря, установленного перед поселковым, на крытую почерневшую дранку его дома тоже падал свет, щепа мокро светилась, из трубы стелился в сторону Широковых извилистый дымок.
Затрещал на стене телефон, Тимашев – ближе всех находился от деревянного ящика – снял трубку и приставил к волосатому уху.
– Алё, слухаю! – сипло прокричал он. – Бреши громче, трещит чевой-то… Алё, алё! Понятно, поселковый, а председатель тута, где ж ему быть?
Леонтий Сидорович недовольно поднялся из-за стола: не любил председатель разговаривать по телефону.
– Мать честная! – обвел всех растерянным взглядом Тимаш. – Бают в трубку, дескать, Кирова вражьи дети убили…
Никифоров рванулся к телефону, стол сдвинулся, и на пол покатилась зеленая пепельница с окурками. Вырвав у старика трубку, он заорал:
– Алё, кто говорит? – Перевел ошарашенный взгляд на Тимашева: – Повесили трубку… Откуда звонили?
– Можа, с тово свету? – пробурчал тот. – Откуда я знаю? Сергея Мироновича Кирова в Питере порешили, сказали, а потом затрещало, аж в ухе засвербило.
– Да что же это, братцы, деется на белом свете? – подал голос Петр Корнилов. – Такого человека убили!
– А этого гада, кто стрелял, пымали? – спросил Анисим Петухов.
– Про энто ничего не сказали, – ответил Тимаш.
– Тише, товарищи! – повысил голос Никифоров – Может, ложная паника. Тимофей Иванович чего перепутал…
– За что купил, за то и продаю, – огрызнулся Тимаш. Лицо у него было расстроенное, глаза помаргивали. – Жалко мне, люди добрые, товарища Кирова. Я ить его видел в Питере, на Марсовом поле, он там речь говорил…
Председатель крутил ручку телефона и бубнил в трубку: «Алё, алё, коммутатор? Мне райисполком, товариша Петрова…»
Праздничнее настроение, вызванное подключением к электростанции поселка, сменилось тревогой, негодованием. Все разом заговорили, перебивая друг друга.
– Думал на радостях выпить бутылку, а теперя придется справлять поминки, – сунулся было к Абросимову Тимаш, но тот, отодвинув его с дороги, темнее тучи вышел из комнаты. Перешагивая через лужи, встревоженно подумал, что зять Иван Кузнецов прав: враги не дремлют, где только возможно пакостят. Видно, длинные у них лапы, если такого большого человека погубили.
Придя домой, Андрей Иванович достал с чердака красный флаг, отыскал в комоде широкую черную ленту, закрепил у древка и, выйдя на крыльцо, вставил в железный держатель, который еще Дмитрий прибил в канун десятой годовщины Советской власти.
– Ты чего, Андрей? – встревоженно посмотрела на мужа Ефимья Андреевна, когда он вернулся в избу. – На тебе лица нет!
– Хорошего человека, мать, убили сволочи, – сказал он.
4
Алена в сиреневой шелковой кофточке и плиссированной юбке, которая во время вальса раскрывалась вокруг ног парашютом, с упоением танцевала. Ей было все равно с кем танцевать: веселая, смешливая, она шутила с парнями, заразительно смеялась, сверкая ровными белыми зубами, черные волосы ее разлетались, вбирая в себя теплый свет большой электрической лампочки под низким потолком. Ей было приятно, что ее наперебой приглашали. Не раз она ловила на себе взгляд Григория Дерюгина – он не приглашал, а только смотрел. Не танцевал командир Дерюгин и с другими девушками, хотя когда-то, еще на свадьбе сестры, приглашал Алену. Танцевал он довольно сносно, хотя и держался напряженно. Казалось, спина у него не гнется, и вообще вид у него был очень сосредоточенный, будто не танцует, а марширует на строевом плацу.
А счастлива в тот холодный осенний вечер Алена была потому, что в субботу в Климове проводил ее до поезда Лев Михайлович Рыбин, преподаватель педучилища…
Каждый день Алена ездила на поезде в Климово, а вечером возвращалась обратно. Да и не одна она – в районный центр ездили в среднюю школу старшеклассники, учащиеся педучилища. Ехать было весело и не так уж долго – всего час. Случалось Алене и ночевать в общежитии у подружек – это когда готовили художественную самодеятельность к какому-нибудь большому празднику. Мать возражала, чтобы она оставалась в Климове, поэтому Алена уже загодя готовила ее. И все равно упреков было не обобраться.
– Как это можно у чужих людей ночевать? – ворчала мать. – В общежитии небось и парни живут?
– Я не маленькая, – отмахивалась Алена.
– Гляди, девка, доиграешься, – вздыхала мать.
В этот день Алене хотелось сразу после танцев прийти домой и как следует выспаться, но тут подошел Григорий Дерюгин и посмотрел на нее такими глазами, что она сама предложила прогуляться по сосновой аллее до водокачки. Дождь кончился, ночь была лунная, и умытые звезды весело перемигивались. Стоило подуть ветру, и с шелестом летели с ветвей крупные капли, звучно щелкали Дерюгина по лакированному козырьку фуражки, клевали Алену в простоволосую голову.
– Что же вы меня не пригласили на танец? – чтобы разрядить затянувшуюся паузу, спросила девушка.
– Вы нарасхват, – ответил он.
Алена вдруг прыснула. С ней это часто случалось. Он покосился на нее, но ничего не сказал.
– Я хочу вам сказать, Алена… – начал было он.
– Ничего не говорите, Гриша! – перебила она и отвернулась, покусывая губы, чтобы опять не рассмеяться.
– Я вам совсем не нравлюсь?
– Вы, Гриша, очень моей матери нравитесь, – улыбнулась Алена,
– Я уважаю всю вашу семью, – степенно заметил он.
– Вам нужно было жениться на Тоне, – она красивая и умная…
– Самая красивая вы, Алена, – сказал он.
– И Ваня красивый и умный, а вот почему-то не поселилось счастье в их доме, – думая о своем продолжала она. – Кажется, любят друг друга, а Тоня совсем разучилась улыбаться… Почему такое бывает?
– Я буду любить вас, Алена, всю жизнь, – очень серьезно сказал Дерюгин. – У нас в роду однолюбы.
– А у нас многолюбы, – засмеялась она, но он шутку не принял…
– Вы не такая, Алена, – горячо сказал он.
– Откуда вам знать, какая я? – поддразнила девушка.
– Вы моя судьба, – вздохнул он. – Я это знаю.
Со стороны поселка послышались переборы гармошки, голос пропел забористую частушку. «Родька Петухов заворачивает! – подумала Алена. – Этот не говорил, что будет любить всю жизнь, а сразу целоваться полез…»
Рядом с ней шагал Дерюгин, иногда их плечи соприкасались. Наверное, он действительно любит ее, но почему не замирает сердце, не бросает в жар и холод, как это случалось при случайных встречах с преподавателем Львом Михайловичем Рыбиным? Молодой, черноволосый, в длинной бархатной куртке, в узких брюках, он с первого взгляда понравился Алене, да и не только ей. Подружка нарочно села на первую парту и откровенно строила глазки молодому преподавателю.
Не раз видела его Алена в спортивном зале – Рыбин тренировался с волейболистами, говорили, что он «режет» мертвые мячи. Из нее почему-то спортсменки не получилось, зато она не пропускала ни одной игры, где участвовал Рыбин. И разумеется, болела за его команду.
Как-то в коридоре он остановился и перекинулся с ней несколькими словами о новом кинофильме, а вчера сам подошел на улице и проводил до вокзала; правда, увидев там других студентов, тут же вежливо попрощался и ушел. Но Алена была на седьмом небе от счастья.
Водокачка средь мохнатых сосен и елей выглядела избушкой на курьих ножках, крыша тускло светилась под луной каким-то мерцающим светом, слепые окна мокро поблескивали, с речки доносились приглушенные шлепки, будто кто-то огромный бил мощным хвостом по тихой воде. Заморосил мелкий дождик. Странно было видеть при полной луне и сверкающих звездах тонкие серебристые нити дождя.
- Предыдущая
- 44/147
- Следующая
