Андреевский кавалер - Козлов Вильям Федорович - Страница 78

• Предыдущая
• 78/147
• Следующая

Ни одно окно не светилось в Андреевке, лишь ярко горела электрическая лампочка у дежурного по станции.

Затоптав окурок, Чибисов двинулся в поселок, за ним крадучись следовал завклубом Архип Алексеевич Блинов. Это он прятался в тени крыльца. Что-то не понравилось Блинову в поведении человека, вышедшего так поздно из леса с мешком под мышкой. Он видел, как Чибисов бесшумно открыл изнутри калитку дома Совы.

Архип Алексеевич подошел было к калитке, но проклятая собачонка визгливо залаяла, Чибисов оглянулся, пристально вглядываясь в темноту.

Притворившись пьяным и что-то бормоча под нос, Блинов неровно зашагал по дороге вдоль притихших сонных домов.

Матка боска, как красиво! – тихо произнесла девушка. – Гельмут, посмотри, какая большая звезда упала с неба!

В дрожащем свете каждый березовый лист серебристо засиял, опрокинувшаяся на луг тень от березы сначала вытянулась, затем быстро съежилась и уползла в черную нору у куста. Чудачка Крыся! Не смогла отличить зеленую, уже начавшуюся рассыпаться ракету от падающей звезды.

Сидя в кабине «юнкерса», Гельмут вспоминал эту недавнюю ночь.

Крыся, наверное, очень удивилась, что он не попрощался с ней.

Последние дни авиационный полк часто поднимали по тревоге. Но это уже не тревога. Летчики эскадрильи торопливо занимали свои места возле темно-серых «юнкерсов», техники в черных комбинезонах вскарабкивались на плоскости, открывали плексигласовые фонари. В планшетах у штурманов лежали помеченные красными карандашами карты, кассеты осколочных бомб уложены в бомболюки, крупные фугаски подвешены пол крылья. Взлетевшие самолеты уже не смогут сесть на свой аэродром, не избавившись от смертоносного груза.

Война с Россией! О ней давно говорили в авиационном полку, ее ждали, к ней готовились. Три дня назад полк прилетел из Норвегии на пограничный аэродром. Раньше это была польская территория, а теперь все принадлежит рейху.

Слушая ровный гул моторов, Гельмут снова вспомнил Крысю… Какие у нее горячие губы, яркие глаза, белая грудь! Сегодня вечером девушка, наверное, ждала его на лужайке, но Гельмут не мог и на минуту отлучиться с аэродрома: поступил приказ от командира всем быть у самолетов.

Разворачиваясь над летной полосой, обозначенной чуть заметными огоньками, Гельмут бросил взгляд на одинокую березу внизу. Но скоро и береза, и летная полоса, и небольшой поселок Брозы остались позади.

Не все девушки были приветливы с немецкими летчиками, но победители особенно с ними не церемонились А вот кареглазая, пышная Крыся как-то сразу потянулась к высокому, белокурому Гельмуту. Она немного знала немецкий язык, а Гельмут чисто говорил по-русски. Все славянские языки похожи, можно всегда понять поляка, чеха или болгарина.

Еще на земле предутренний сумрак, а отсюда, с высоты, уже виден край восходящего солнца. Оно всходит в той стороне, куда они летят, а за ними – еще ночь. Эскадрильи идут развернутым фронтом, крылом к крылу, обтекаемые силуэты «юнкерсов» кажутся неподвижными, в прозрачных фонарях видны головы знакомых пилотов, на серебристых, с черными крестами крыльях поблескивают крупные капли росы. Грозная армада неторопливо движется по темному небу с бледными звездами, иногда загораживает их, и тогда багровый край неба и черная земля сливаются воедино. Самолет чуть содрогается, вибрирует, попадая в мелкие воздушные ямы, в наушниках потрескивает, попискивает. Изредка врывается отрывистый голос командира полка.

Не первый раз Гельмут Бохов летит бомбить чужие города и поселки. Но почему-то сейчас неуютно ему. Нет, серая, с ртутными всплесками рек и озер земля не страшит его, весь свой бомбовый груз он без сожаления рассыплет над железнодорожной станцией, уложит фугаски в обозначенные на карте штурмана цели. Он старался не думать о людях, которые в последний раз в своей неожиданно оборвавшейся жизни услышат пронзительный визг осколочной бомбы. Его учили не думать об этом в летной школе, потом он сам учил этому молодых летчиков своей эскадрильи уже на полях сражений в Польше, Франции, Югославии. Сверху людей почти не видно, а те крошечные фигурки, разбегающиеся во все стороны, скорее напоминали потревоженных муравьев, чем людей. Крупные здания казались игрушечными кубиками, положенными друг на друга, а длинные эшелоны – членистыми гусеницами. Даже огненные вспышки и черные султаны, вздымающиеся над поверхностью земли, при избытке воображения можно было сравнить с дождевыми пузырями, появляющимися на озере во время дождя… До такого сравнения додумался Алекс Бремен, штурман из третьей эскадрильи, – он пописывал стишки.

Гельмут летит бомбить ту землю, на которой родился, где до сих пор живет его родной отец… Он помнит Тверь, свой большой каменный дом на тихой, тенистой от лип улице, дачу на берегу Волги, запах горячих пшеничных блинов, которые румяная служанка подавала в масленицу на стол, застеленный накрахмаленной белой скатертью… Мать после вторичного замужества постаралась вытравить из их сознания воспоминания о России: в доме не было ни одной фотографии отца, не разговаривали по-русски, но мальчики, оставшись наедине, вспоминали Тверь, Волгу, снежные русские зимы и почему-то праздничную, с тройками, масленицу. Его брат Бруно закончил Берлинский университет, с год поработал в фирме «Гуго Шнейдер АГ», потом был приглашен в абвер, в восточный отдел, как отлично знающий русский язык. Еще студентом Бруно заинтересовался русской национальной культурой, историей. Давал книги и Гельмуту. По-прежнему они разговаривали друг с другом только на русском языке, читать и писать по-русски они научились еще в Твери. В жилах Гельмута и Бруно течет и славянская кровь…

Бруно имеет звание капитана, а Гельмут – обер-лейтенант, командир эскадрильи тяжелых бомбардировщиков дальнего действия. На всех медицинских комиссиях и антропологических обследованиях они оба признаны чистокровными арийцами – наверное, об этом тоже позаботилась мать… Как-то месяц назад Бруно сказал брату, что мать написала в документах, что их настоящий отец вовсе не Карнаков, а чистокровный немецкий барон Людвиг Зеер, с которым она неоднократно встречалась в России и Германии. Барон не мог опровергнуть ее признания, потому что уже двенадцать лет, как похоронен на мюнхенском кладбище. И соседи могут подтвердить, что баронесса Бохова каждое воскресенье зимой и летом кладет у надгробия Зеера оранжерейные цветы.

В эту последнюю встречу перед перебазировкой в Норвегию они с братом встретились в Берлине. Обычно Бруно приглашал его домой на Вильгельмштрассе, но в этот раз повел в тихую пивную, что находилась в подвальном помещении красивого белокаменного пятиэтажного дома с красной черепичной крышей. В отделанном коричневыми панелями небольшом зале было мало народу. Над пивной стойкой красовались ветвистые оленьи рога. Они уселись за маленький круглый столик у широкого окна, забранного гнутыми чугунными решетками. Кельнер принес две высокие кружки баварского пива с пенными шапками и полагающиеся к ним горячие сосиски с картофельным пюре. В зале витал запах сигарет и пивных дрожжей.

Бруно был в гражданском костюме с нацистским значком, Гельмут – в авиационной форме. Братья не очень походили друг на друга: Бруно худощавый, узколицый, темно-русые волосы зачесаны назад, движения резкие, взгляд серых глаз умный, пристальный; Гельмут выше брата, шире в плечах, белокурые волосы чуть заметно вьются, зачесывает он их набок; когда улыбается, в голубых глазах появляется детское выражение. Его улыбка очень нравилась женщинам. Гельмут по всем стандартам подходил под категорию арийца – человека высшей расы. Синяя летная форма ладно сидела на нем, мощная шея и твердый подбородок свидетельствовали о физической силе. Гельмут с детских лет занимался спортом, а в авиационной школе даже какое-то время был чемпионом по метанию диска.

• Предыдущая
• 78/147
• Следующая