Когда боги глухи - Козлов Вильям Федорович - Страница 77
- Предыдущая
- 77/157
- Следующая
– И еще одно… – посмотрел ему в глаза Альфред. – Если вы захотите уйти от фон Бохова, мы могли бы предложить вам, Леонид Яковлевич, хорошую работу…
– Милую туристскую поездку в СССР? – усмехнулся Супронович. – Нет уж, господа хорошие, тут я вам не помощник!
– У нас еще будет время поговорить об этом, – сказал Альфред.
Проводив его до машины, где красивая блондинка дымила очередной сигаретой, Леонид Яковлевич напомнил, что он хотел бы получить пятнадцать тысяч марок.
– О’кэй! – похлопал тот по плечу Супроновича. – Мы не мелочны… – Рассмеялся и сел рядом с блондинкой.
Та тоже улыбнулась Леониду Яковлевичу, включила тихо заурчавший мотор, и машина мягко зашуршала шинами по красноватому гравию. Супронович машинально запомнил номерной знак, хотя понимал, что он наверняка липовый. Поглядел на дорогу: ни одного окурка. Аккуратная женщина, наверное, в пепельницу складывала…
Солнце позолотило кору сосен, от декоративно подстриженных кустов плыл запах молодого клейкого листа, в ветвях щебетали птицы, а вот дятла не слышно. Прилетел, напомнил про далекую утраченную Андреевку и улетел в неизвестном направлении… о предательстве Супронович не думал – он с детства запомнил удобную пословицу: «Рыба ищет где глубже, а человек – где лучше…» Не прозябать же ему тут в сторожах всю оставшуюся жизнь? И потом, Бруно, кроме безопасности, ничего ему и не обещал. Наоборот, нет-нет и заговаривал о России: мол, еще одна поездка туда сделает его, Супроновича, свободным и обеспеченным в старости. Слишком мало предлагал Бруно Бохов. А поездка в СССР – это был бы его конец.
Альфред заранее нащупал все слабые, больные места Супроновича и предложил именно то, что жизненно нужно. Откажись он – эти люди, скорее всего, убили бы его, а своего добились. Конечно, нужно будет позаботиться, чтобы Бохов ни в чем не заподозрил своего сторожа: у Бруно тоже рука не дрогнет пристрелить на месте… Вот и крутись тут как хочешь! Недаром говорят: когда паны дерутся, у холопов чубы трещат… Но и он, Супронович, мужик тертый! Так запросто не даст себя облапошить…
Альфред предложил ему куда больше, чем Бруно. Эти люди, если захотят, смогут повлиять на Маргариту, в конце концов пригрозят ей, и она птицей полетит с ним в Дюссельдорф. Таким образом, он, Супронович, убьет сразу не двух, а даже трех зайцев: сохранит свой дом и капитал, вложенный в парфюмерный магазин, сможет снова жить как свободный человек и хозяин маленького дела и, наконец, навсегда избавится от проклятого чиновника Эрнеста. Тут ему вспомнилась русская пословица: «За двумя зайцами погонишься – ни одного не поймаешь…»
Но об этом думать не хотелось.
2
– Товарищ Абросимов, Иван Степанович ждет вас, – вывел Дмитрия Андреевича из глубокой задумчивости голос секретарши.
Первый секретарь обкома партии недолго заставил его просидеть в просторной приемной, от силы минут пятнадцать. А мысли одолевали Абросимова невеселые, и разговор ему предстоял непростой. Кроме него на мягких стульях сидели пять-шесть человек, лица у всех серьезные. Наверное, каждый про себя не раз прокатывал все то, что должен сказать секретарю обкома. Почти у всех на коленях портфели, пухлые папки, а у Дмитрия Андреевича ничего. Ему на сей раз документы не нужны. И вообще, скорее всего, нынешний разговор будет последним.
Первый секретарь обкома Борисов никогда ни на кого не повышал голоса, да и вообще говорил тихо, – когда выступал на пленумах или собраниях, в зале стояла напряженная тишина. Кстати, речи его были коротки и по существу, хотя в последнее время в моду вошла привычка произносить длинные, утомительные речи. К людям Иван Степанович относился с искренней заинтересованностью, вникал в их заботы, помогал. Тем не менее, когда на бюро обкома разбирались персональные дела очковтирателей, хапуг, использующих служебное положение, он был к ним непримирим и требовал исключения из партии и передачи дела в суд.
Вот к такому человеку специально приехал из Климова Абросимов. С Иваном Степановичем он был давно знаком, еще со времен войны. Тот командовал крупным партизанским соединением, несколько раз им доводилось встречаться на ответственных совещаниях в Москве. Впоследствии по рекомендации Борисова выдвинули Абросимова первым секретарем Климовского райкома партии.
Иван Степанович поднялся из-за большого полированного письменного стола, пошел навстречу. Рукопожатие секретаря обкома было энергичным, он кивнул на кожаный диван у стены, присел и сам рядом.
– Можешь курить, – предложил он. – Я два месяца как бросил. И представь себе, никаких леденцов не сосу!
Дмитрий Андреевич не воспользовался разрешением, он и сам теперь закуривал редко; сердце поджимало и по утрам в горле сильно першило. Дымил лишь дома у раскрытой форточки, когда ссорился с Раей. Тут уж ничего не мог с собой поделать – курево как-то успокаивало. Поначалу поговорили о делах в районе, о планах и перспективах, Иван Степанович дотошно выспросил про строительство нового домостроительного комбината, пообещал распорядиться, чтобы срочно отправили дефицитные материалы, – строительство должно быть закончено в срок. На целине ждут не дождутся стандартных домов, которые будет выпускать комбинат.
– Теперь говори, за чем пожаловал, – взглянув на часы и чуть усмехнувшись, сбоку посмотрел на него секретарь обкома. – Я ведь тебя не вызывал.
– Не вызывали… – согласился Дмитрий Андреевич. – Да дело-то у меня такое, что в двух словах не расскажешь… Или я что-то понимать перестал и отстал от жизни, или что-то в нашей жизни изменилось, только я засомневался в себе, это еще куда ни шло, засомневался я в перспективности своей работы в районе…
В кабинет неслышно вошла секретарша.
– Иван Степанович, в одиннадцать совещание с секретарями парторганизаций идеологических учреждений, – напомнила она. – Я перенесла вашу встречу с железнодорожниками на завтра. На девять утра.
– Разговор, я смотрю, у нас с тобой, Дмитрий Андреевич, будет серьезный и долгий… – сказал секретарь обкома и снова взглянул на часы. – Мне до одиннадцати еще нужно несколько человек принять… – Он поднял глаза на Абросимова: – Вот что, дорогой, приходи ко мне вечером домой. Часиков в девять, а? Чайку попьем и обо всем потолкуем не торопясь. У тебя ведь еще тут дела? Если надо, я распоряжусь, чтобы тебе дали машину.
От машины Дмитрий Андреевич отказался: он на своей в областной центр приехал. Уже в приемной вспомнил, что забыл адрес Борисова, – всего один раз много лет назад и был-то у него. Может, переехал… Адрес ему дала секретарша. Иван Степанович жил там же, где и раньше.
И вот они сидят в небольшой комнате, оклеенной зеленоватыми обоями. У окна письменный стол с двумя телефонами, настольная лампа с зеленым абажуром, у стены тахта, застеленная полосатым пледом. Напротив книжные полки. Сидят они в кожаных креслах, на круглом столике – чайник, стаканы с мельхиоровыми подстаканниками, на блюдечке – печенье.
У Ивана Степановича лицо непроницаемое, темно-серые глаза внимательно смотрят на Абросимова. Иногда он поднимает руку и коротким движением поглаживает переносицу, будто муху сгоняет.
– … Пятьдесят шестой год пошел Советской власти, а мы все еще боремся с пережитками прошлого! И пережитков этих уйма! Грош цена нашей воспитательной работе, если процветают пьянство, взяточничество, воровство… – горячо говорил Дмитрий Андреевич. – И тащат себе, начиная от рядового рабочего до директора. Если первый берет из цеха мелочишку, то второй строит себе за государственный счет дачу… Я опять про эти пережитки: если раньше мы валили на них, как на наследие проклятого прошлого, то теперь-то воруют и лихоимствуют те, кто родился и вырос при Советской власти. Или у нас стали смотреть сквозь пальцы на стяжателей, или мы хозяйствовать разучились? И сознательно закрываем на это глаза?
– Ты ведь не закрываешь? – перебил Борисов. – Надеюсь, веришь, что и я не закрываю.
– Почему хапуги, запустившие руки в государственный карман, благоденствуют и ничего не боятся? Помните, в семидесятом году на пленуме обкома я говорил о директоре «Сельхозснаба» Поташове, построившем за государственный счет двухэтажную дачу?
- Предыдущая
- 77/157
- Следующая
