Президент не уходит в отставку - Козлов Вильям Федорович - Страница 27

• Предыдущая
• 27/78
• Следующая

Сорока не находил себе места в больнице. Вторую неделю его держат здесь. Сашу несколько дней назад похоронили, он умер на операционном столе, не приходя в сознание. При ударе о дерево у него оказался проломленным череп. Будь у него на голове шлем, он наверняка остался бы жив.

Сорока отделался сравнительно легко: у него было сотрясение мозга, перелом ключицы и вывих плеча.

Саша все рассчитал правильно: вырвался вперед, благополучно проскочил под самым носом у грузовика, но не мог он предвидеть, что за пределами шоссе, которое сулило им смерть, налетит на единственное огромное дерево, которое именно в этом месте заслоном встало на их пути…

Лежа на больничной койке, Сорока мысленно тысячу раз повторил этот последний путь на мотоцикле с Сашей Дружининым, скрупулезно искал ошибку в его действиях, приведших к катастрофе. Искал и не находил. Будь он, Сорока, за рулем мотоцикла, наверное, точно так поступил бы. Сорока умел водить мотоцикл, так же как трактор и автомобиль, но ему было далеко до мастерства Саши, ведь тот был спортсмен-гонщик. Поэтому Сорока и не обратил внимания на тот факт, что Саша с юридической точки зрения нарушил правила движения. Эксперты, измерявшие тормозной путь мотоцикла, установили, что, когда затормозили «Жигули», Саша мог вполне затормозить вслед за ними и не вылезать на левую сторону шоссе для того, чтобы совершить обгон… Это и был единственный Сашин просчет. Конечно, любой мотоциклист затормозил бы и не пошел на обгон, тем более что близко был поворот, из-за которого в любой момент могла выскочить на прямую встречная машина (и она выскочила), но Саша был спортсмен, ему было свойственно рисковать. И его риск был бы оправдан, если бы «Жигули» вдруг не прибавили ходу… Уже потом Сорока прочел объяснение водителя «Жигулей»: тот писал, что он действительно сначала хотел остановиться и даже включил мигалку, но, увидев знак «остановка запрещена» (знак действительно стоит перед кривой), он поехал дальше, чтобы остановиться сразу за поворотом, где запрещающее действие знака кончалось…

Медсестра нашла Сороку в самом дальнем конце коридора, он стоял у окна, прижавшись лбом к прохладному стеклу.

— Пришли к тебе, — сказала она. — Опять целая орава.

В вестибюле он увидел Алену, Гарика, Сережу. Они натащили всякой всячины: печенья, конфет, яблок и даже лимонов. Зачем ему? Не лезет Сороке кусок в горло.

Он только стал вставать с койки, когда к нему в первый раз пришли Алена, Сережа, Гарик и Владислав Иванович.

В палату разрешили пройти только двоим — Алене и ее отцу. С остальными Сорока перебросился несколькими словами из раскрытого окна палаты.

Сережа первый забил тревогу, не дождавшись Сороки на даче. После дежурства Саша должен был его туда подбросить. Когда же Сорока не появился на второй и на третий день, Сережа помчался на станцию технического обслуживания и там все узнал…

Тогда Сорока лишь коротко сообщил им об аварии. Был он весь в бинтах, и еще болела голова. Владислав Иванович немного поговорил с ним, как мог ободрил и ушел, Алена задержалась подольше. В белом больничном халате, глазастая, незнакомая, она смотрела на Сороку и молчала. Зачем-то взяла его ободранную и измазанную йодом руку и стала слушать пульс.

— Сердце у меня и порядке, — через силу улыбнулся Сорока.

— А что болит?

— Ничего, — ответил он.

— Врешь, Сорока, — упрекнула она. — Я вижу, тебе больно.

Она так и не убрала руку, и он не сделал попытки отнять свою. Он сидел, прислонившись спиной к подушке, она — на койке рядом. В палате были еще больные, и Сорока молчал, хотя ему хотелось ей сказать что-нибудь хорошее.

У Алены были очень грустные глаза. Таких он у нее еще никогда не видел.

— Жалко Сашу, — всхлипнула она. Глаза ее заволокло слезами.

— Послезавтра похороны, сходи, пожалуйста, — попросил Сорока.

Алена кивнула. Он дал ей номер телефона Наташи Ольгиной, та скажет, куда прийти.

Вместе с ребятами он вышел в сквер. Был солнечный день, и выздоравливающие гуляли по тропинкам.

— Как машина? — поинтересовался Сорока, лишь бы что-нибудь сказать.

— Мы на ней к тебе приехали, — ответил Гарик. — Хочешь посмотреть?

Сорока покачал головой.

— Я позвонила в институт и сказала, что ты в больнице, — сообщила Алена. — Они пообещали принять у тебя экзамены, как только выйдешь.

— Я тебе учебники принес, — вспомнил Сережа и протянул тяжелую сумку.

— Потом отдашь, — укоризненно взглянула на брата Алена.

Сорока не привык к такому вниманию, не знал, что сказать, смущался, хотя ему было приятно видеть их, чувствовать их дружбу, внимание.

— В понедельник меня выпишут, — сказал он.

— Мы приедем за тобой, — пообещал Гарик.

— Не надо, — отказался Сорока. — Эта волынка может весь день тянуться… Встретимся вечером на даче.

— Мне папа пообещал купить мотоцикл, — похвастался Сережа. — Как только получу права. Ты меня будешь учить?

Алена, заметив, как по лицу Сороки пробежала тень, подтолкнула брата в спину.

— Ты чего? — удивился тот.

— Конечно, — улыбнулся Сереже Сорока. — У тебя получится.

Больных стали звать на обед. Сорока проводил друзей до ворот, посмотрел, как они забрались в «Запорожец», помахал рукой. Возвращаясь в палату, он подумал, что надо было как-то по-другому вести себя с ребятами. Были моменты, когда и сказать было нечего. Не привык он чувствовать себя больным, несчастненьким… Да еще этот дурацкий халат, стоптанные шлепанцы.

В палате он положил сумку с гостинцами и учебниками на тумбочку, присел на койку и задумался: экзамены надо срочно сдать, иначе он подведет ребят, в конце этого месяца они едут в Островитино…

— Сорокин, ты почему не в столовой? — Пожилая медсестра загородила собой проем двери. — Иди обедай, а потом снова принимай гостей…

Поковырявшись ложкой в жидком супе с лапшой и с трудом проглотив котлету, он поспешно спустился вниз — там ждали его Ольга Васильевна Татаринова и ее двоюродная сестра, Мария Ильинична. В руках у них объемистая сумка с гостинцами…

Сорока пристально смотрел на него. Он такой же, как и на фотографии, только прическу изменил: на снимке коротко подстриженные волосы спускаются на глаза, скрывая широкий лоб, а сейчас они длиннее и зачесаны набок. Человек, сидящий напротив него, спокойно выдержал взгляд, улыбнулся и сказал:

— Мы никогда не встречались.

Это верно, Сорока тоже никогда его не видел.

— Вы — автомобилист и ни разу не приезжали на станцию технического обслуживания? — задал вопрос следователь.

— Я — гонщик, — пояснил Борисов. — У нас в мотоклубе свои ремонтные мастерские.

— А вы знаете этого человека? — спросил следователь.

— Не знаю, — ответил Сорока.

Следователь поочередно их спрашивал и что-то записывал в протокол. Борисов отвечал, хотя и спокойно, чувствовалось, что слова свои взвешивал. Да, он не остановился по требованию общественников… Скорость превысил, он не отрицает. Почему не остановился? Потому что спешил, их ждали гости на даче в Зеленогорске, а потом товарищ следователь и сам, очевидно, знает, какие настырные эти ребята — общественники: остановят и полчаса будут мурыжить… Если бы был с ними инспектор ГАИ, он бы без звука остановился.

— Потерпевший утверждает, что вы специально подстроили аварию, сказал следователь.

— Только в детективных фильмах такое бывает, — рассмеялся Борисов. Может быть, потерпевший докажет, что я был в сговоре с шофером грузовика, который вымахнул из-за поворота, когда они, нарушив правила, пошли на обгон?

— Если бы вы остановились, ничего бы не было, — заметил следователь.

— Я включил указатель поворота и хотел остановиться, — продолжал Борисов, — но, увидев знак, запрещающий остановку, поехал дальше… А мотоциклист должен был соображать, что делать, тем более он общественник и на обгон ему идти не следовало, знак ведь был: обгон запрещен!

— Вы видели, что мы пошли на обгон, и могли бы принять вправо, но вы не уступили дорогу, — сказал Сорока.

• Предыдущая
• 27/78
• Следующая