Созданные для любви - Делински Барбара - Страница 5

Но с другой стороны, семьдесят лет — это семьдесят лет. И Джинни все-таки ей мать. Кэролайн была бы совершенно бесчувственным человеком, если бы не испытывала никакой боли при мысли о смерти Джинни. Из родителей у Кэролайн осталась только мать.

Испытывая досаду, совсем не похожую на ту, что возникла у нее на душе после проигранного процесса, Кэролайн стала читать дальше. Сама Джинни и ее экономка, так же как и мебель, должны прибыть всего за день до приезда Кэролайн, а это означало, что ей придется помогать матери распаковывать вещи. Ловко придумано. Джинни, как всегда, эгоистична и самонадеянна. Ясно, что она ставит свои интересы выше, чем работу дочери.

Кэролайн вздохнула. Может, мать и права, если вспомнить сегодняшний процесс. Кроме того, неудача в суде доказывает, что ей пора отдохнуть. Мысль провести две недели на океанском побережье, вдали от офиса, в доме, где есть экономка, вдруг показалась Кэролайн привлекательной. А что до вещей, которые придется распаковывать, так ведь ей вряд ли придется таскать их на себе, скорее показывать, что куда поставить.

И компаньонам придется смириться с тем, что у нее возникло срочное дело. С тех пор как поступила в фирму, она ни разу не взяла больше трех дней отпуска кряду. С такими темпами, как сейчас, к середине июня она выйдет в лидеры по количеству оплаченных часов; если же старшие компаньоны не будут довольны и этим, тогда вообще не понятно, чем им можно угодить. Кроме того, в конце июня они сами уйдут в отпуска, разъедутся по своим огромным загородным поместьям на озере. Стало быть, как бы она ни возмущалась матерью, посягнувшей на две драгоценные недели ее времени, мысль устроить себе отпуск была весьма заманчива. Кроме всего прочего, пусть Кэролайн и не хотелось в этом признаваться, сама мысль о том, что мать восхищается ее вкусом, тешила ее гордость. Джинни не обратилась за помощью к Анетт или к Лиа, она обратилась к ней.

Кэролайн дошла до заключительных строк письма.

«Мы с тобой не были особенно близки, и, если возможно, я хотела бы наверстать упущенное. Нам представляется хорошая возможность спокойно поговорить, как ты считаешь?»

Кэролайн считала, что Джинни — хитрая лиса, она попросила у дочери единственное, в чем та не могла ей отказать. Это несправедливо, неправильно, Джинни заслуживала, чтобы ее оттолкнули. Кэролайн почти не сомневалась, что, если бы они поменялись местами, если бы она сама приглашала Джинни, та бы нашла благовидный предлог отказаться. Но она не Джинни. Она не может так поступить. Наверное, потому, что, сколько себя помнит, ей всегда не хватало материнского тепла, и вместе с тем она всеми силами стремилась не походить на Джинни. И сейчас не собиралась меняться.

Анетт Сент-Клер не походила на свою мать ни внешне, ни характером. Вирджиния была миниатюрной, Анетт — высокой, Вирджиния была блондинкой, Анетт — брюнеткой, Вирджиния была холодной, Анетт — сердечной. Внешне Анетт более всего походила на старшую сестру, Кэролайн, и это обстоятельство она кляла многие годы. Кэролайн всегда и во всем была первой — лидером класса, отличницей, — и для Анетт было сущей пыткой иметь такой пример перед глазами. Сама она была сильна не столько умом и школьными достижениями, сколько душой и характером, В классе она была всеобщей любимицей, подруги шли к ней за поддержкой и утешением. Она умела выслушать, помочь советом.

К сожалению, награды и похвальные грамоты присуждают не за любовь одноклассников, и отдельный пункт в резюме для этого качества также не предусмотрен. Но Анетт не расстраивалась, ей не требовалось резюме, она была женой и матерью и считала это своей единственной работой, важнее которой нет и быть не может. Она гордилась тем, что выполняет эту работу хорошо, отдавая ей не меньше шестнадцати часов в сутки, а награду за труды видела в том, что у нее есть любящий муж и пятеро замечательных детей. У ее сестры Кэролайн не было ни того, ни другого. И хотя в детстве Анетт завидовала Кэролайн, сейчас она ни за что бы не поменялась с ней местами. Не поменялась бы она и с Лиа, бедной, жалкой Лиа, которая вела такую же пустую жизнь, как и Джинни. В девятнадцать лет она вообразила, что влюбилась — наверное, ей просто нравилось считать себя влюбленной, — выскочила замуж и в двадцать уже развелась. В двадцать два снова вышла замуж и через три года опять развелась. В итоге сейчас, в свои тридцать два, она живет одним днем, вернее, одной ночью, но, несмотря на бурную личную жизнь, так и остается одинокой.

Анетт никак не назовешь одинокой, и времени свободного у нее нет, вот почему она проигнорировала пухлый конверт, лежащий на кухонном столе вместе с другой почтой. Марка со штемпелем Филадельфии и изящный четкий почерк, которым был выведен адрес в Сент-Луисе и подпись «миссис Жан-Поль Максим», не оставляли сомнений в том, от кого пришло письмо. Анетт решила, что письмо может и подождать — видит Бог, ей самой не довелось дождаться, когда мать обнимет ее и нежно скажет: «Я люблю тебя».

Нет, Джинни не заслужила права отнимать у нее время, особенно если учесть такое количество дел. С утра она отвезла на занятия двенадцатилетнего Томаса, затем заехала в универмаг «Ниман-Маркус», чтобы купить платья для шестнадцатилетних близняшек к банкету, который состоится через две недели. Попутно, раз уж она там оказалась, Анетт подобрала подходящие к платьям туфли и нижнее белье. Сейчас, когда большие напольные часы в холле вот-вот должны были пробить час, Анетт, нагруженная свертками, собиралась отнести покупки на второй этаж. Гора свертков грозила развалиться, но в это время очень кстати появилась экономка Чарлин.

—Позвольте я помогу, миссис Максим.

Анетт передала ей самые верхние свертки, и вместе они поднялись наверх. В комнате девочек Анетт достала платья из пакетов и разложила их на кроватях.

—Какая прелесть! — ахнула Чарлин.

Анетт кивнула:

— Да, мне они тоже нравятся, вишневое для Николь и красное для Девон. Вот только не знаю, понравятся ли платья девочкам, они наверняка скажут, что сейчас все носят черное. К счастью, им самим некогда ходить по магазинам в поисках платьев, так что, может быть, они согласятся на эти. Ну а уж если они заупрямятся, я всегда могу вернуть платья в магазин и купить что-нибудь другое. По крайней мере начало положено. — Она еще раз окинула платья удовлетворенным взглядом, а потом посмотрела на часы. — Надо быстренько перекусить. На два часа у меня назначена встреча с учителями второго класса, — во втором учился Нэт, самый младший ребенок в семье, — а в три у Робби начнется бейсбольный матч.

Анетт спускалась по лестнице, когда зазвонил телефон, Она ускорила шаг и сняла трубку на кухне.

— Привет, мам, это я.

— Робби! А я как раз думала о твоей игре.

— Поэтому-то я и звоню. Не приезжай на матч. Я не буду играть.

— Как это? Почему?

— Так сказал тренер.

— Но ты же отлично выступал в прошлом сезоне.

— То было в школе, команда колледжа — совсем друга дело.

— Но ты же прекрасный защитник.

— Хэнс Дуайер играет лучше, к тому же он старшекурсник, а я только юниор.

Анетт очень переживала за сына.

—Неужели ты совсем не выйдешь на поле?

— Ну, может, в самом конце игры, если мы будем безнадежно проигрывать или выигрывать с большим разрывом в счете.

— Но это же несправедливо! Знаешь, я все равно приеду посмотреть игру, на случай если тебя выпустят хотя бы в конце, — решила Анетт.

— Мама, не приезжай, не надо.

— Ну почему, мне это нетрудно, правда.

— Я не хочу, чтобы ты приезжала. Мало того, что мн придется торчать на скамейке запасных, если ты будецл смотреть, это для меня будет в десять раз хуже.

— Но я могу болеть за твою команду.

— Нет, мама.

— Послушай, Робби, — примирительно сказала Анетт, — давай не будем спорить. Ты идешь на игру и делаешь все, что можешь. Если я приеду, значит, приеду, если нет

значит, нет.

Анетт значала, что все равно приедет. Она бывала на всех мероприятиях, в которых участвовали ее дети, даже если как сейчас с Робби, их участие было минимальным; помешать ей могло только нечто из ряда вон выходящее. Быть с детьми — вот что Анетт считала для себя главным правилом. Путь они никогда не узнают, каково это — видеть, что родители других ребят сидят на трибунах, и сознавать, что твоих родителей среди них нет. Муж тоже, когда мог, присутствовал на концертах, матчах, но это случалось не часто. Жан-Поль был нейрохирургом, его рабочий день нередко продолжался двенадцать часов, с семи утра до семи вечера, а после этого приходилось еще работать дома.