Солнце на стене - Козлов Вильям Федорович - Страница 78

• Предыдущая
• 78/85
• Следующая

На это Игорь сказал, что в принципе он не прочь жениться на Иванне, но к чему такая спешка? Пусть она постепенно привыкает к нему, а там видно будет…

Иванна вспылила и сказала, что если Игорь такой тюлень и отказывается от своего счастья, то пускай потом на себя пеняет. Она найдет другого жениха.

Хлопнула дверью и ушла…

— А чего ты упираешься? — сказал я. — Женись.

— Ты хочешь, чтобы я воспользовался случаем? У девчонки ералаш в голове… Она сама не знает, чего хочет. Нет, я так не могу…

— Я восхищен твоим благоразумием!

— По-моему, она все еще влюблена в Сашку, — сказал Игорь. — С тех пор как он женился, Иванна сама не своя.

— Все это пройдет.

— Я подожду, — сказал Игорь.

— Такая, видно, у нас с тобой судьба: ждать у моря погоды. Даже не верится, что есть счастливые люди, которые встретились, полюбили друг друга, поженились, народили детей и живут себе припеваючи!

— Сейчас и в кино таких не показывают, — сказал Игорь. — Нетипично для нашего века!

— А что же типично?

— Знаешь, чего бы я сейчас хотел? — спросил Игорь. — Элементарно пообедать дома за чистым столом… а не рыскать по городу в поисках столовой самообслуживания… В ресторане дорого и долго ждать.

— У меня аппетит пропал.

— Твои дела плохи, — сказал Игорь.

Мы расстались на площади Павших Борцов. Я проводил его до столовой, которая помещалась в новом пятиэтажном здании.

Еще полчаса назад в снежной мгле тускло желтело зимнее солнце, еще был день, и вот уже на город надвинулись сумерки, снег сначала поголубел, потом стал таким же серым, как фундаменты домов. На какое-то время город погрузился в темноту. Я не видел ни одного освещенного окна. Сумерки застигли город врасплох.

Я не заметил, как оказался в парке. Голубые, искрящиеся сугробы. Длинные тени на снегу. Отсюда хорошо виден дом Оли. В их квартире зажегся свет — сначала в одном окне, потом в другом. В глубине души я хотел, чтобы окна оставались темными, тогда бы я не пошел к ней. Я еще не представлял, что из этого получится, но идти было нужно. Мне надоело ждать у моря погоды.

Я поднялся по лестнице и остановился. Матовый шар освещал выпуклый дерматин знакомой двери и номера квартир. Где-то тут живет бородатый старичок, у которого черный песик со смешной кличкой Лимпопо. Может быть, сначала к нему зайти? Я отгоняю эту недостойную мысль и решительно нажимаю кнопку звонка.

Дверь отворил Бобка. Ничуть не удивившись, посмотрел на меня, улыбнулся и сказал:

— Легок на помине… Я сегодня тебя вспоминал!

В квартире один Бобка. На столе большой зеленый рюкзак, по комнате разбросаны вещи, фотографии. Бобка в синих трикотажных брюках и футболке.

— Ты служил в армии? — озабоченно спрашивает он.

Вот оно что: парня в армию забрили! Я растолковываю ему, что столько барахла брать с собой не следует. Это одна обуза.

— И спиннинг не нужно брать?

Наивный парень! Собирается в армию, как на рыбалку.

— Вон, у тебя двухпудовая гиря под креслом, — говорю я. — Возьми…

Бобка вытряхивает все из рюкзака и, по моему совету, кладет туда самые необходимые вещи. Фотографии я разрешаю ему взять, пригодятся. А нейлоновые носки лучше оставить дома. В армии не носят модные туфли, там каптенармус выдаст кирзовые сапоги. Вот пара фланелевых портянок — это другое дело.

— Портянки? — удивляется Бобка. — Ни разу не надевал.

— Их не надевают, — говорю я. — Их накручивают.

— В армии будут показывать фильмы?

— Нам показывали.

Квартира у них из трех комнат, хорошо обставлена. Мебель красивая и удобная. На раскрытом пианино брошены ноты.

— Она в институте? — спрашиваю.

— Вообще-то в армии скука, — говорит Бобка. — Загонят в какую-нибудь дыру…

— В армии скучать некогда, — говорю я. — В этом отношении там хорошо.

Звонок! Бобка подходит к телефону, берет трубку и ухмыляется.

— Оля-ля, — слышу я. — Меня родители с детства приучили говорить правду… Одну только правду!

Он вешает трубку и смотрит на меня.

— Я бы на твоем месте давно плюнул, — говорит он.

— На кого бы ты плюнул?

— На этих красоток, — отвечает Бобка. — Корчат из себя принцесс заморских… То ли наши девчонки: свистнешь — пулей примчатся!

— Свистни, я посмотрю на них, — говорю я.

— Неохота, — говорит Бобка и уходит в другую комнату. Немного погодя оттуда доносится: «Сапоги-и, но куда-а от них денешься? И зеленые крылья погон…»

Мне интересно, о чем они говорили по телефону, но из Бобки лишнего слова не вытянешь. Он нагибается над магнитофоном, который тоже, по-видимому, собирается взять с собой, и шуршит лентами.

— Вчера у дружка записал самого короля джаза Луи Армстронга… — говорит он. — Послушай…

Я слушаю хриплый голос короля джаза. А когда запись кончилась, задаю Бобке вопрос:

— Откуда она звонила?

— У нас с сестренкой уговор, — говорит он. — Никогда в дела друг друга не вмешиваться.

Мне ничего другого не оставалось, как толковать с Бобкой о службе в армии и ждать, когда придет Оля.

Когда в прихожей раздался звонок, я вздрогнул. Но оказалось, опять телефон. Я слышал, как Бобка сказал, что Оли нет дома.

Бобка, выведав все, что его интересовало в отношении армии, утратил ко мне интерес и, достав из толстой книжки пачку писем, принялся с увлечением читать. Судя по всему, это были любовные записки. Очень уж вид у него был самодовольный. Надо полагать, эти письма Бобка заберет с собой, чтобы они скрасили ему суровые армейские будни.

Сидеть и смотреть на Бобку надоело. Я поднялся.

— Где же все-таки она? — спросил я.

— Ушла куда-то с Нонной… Ножки у Нонны будь-будь. Я целовался с ней. Не веришь? Седьмого ноября. Она была у нас в гостях. Мы танцевали твист, и я ее поцеловал… На кухне. Не веришь?

— Верю, — сказал я.

— Я бы еще ее поцеловал, но нам помешали…

— Какая жалость, — сказал я.

— Потом Нонна сделала вид, что ничего не помнит, но я-то помню? Подумаешь, старше на три года! Когда я был в военкомате, одну партию допризывников отправляли в армию. Мы стоим, смотрим, как мамаши плачут. Особенно одна тетка громко причитала: «На кого же ты меня оставляешь, родимый…» Ну и все такое. А он стоит рядом, худенький такой… Я и говорю: «Чего, мамаша, убиваешься? Вернется твой сынок через три года». А она и говорит: «Кабы сынок… Это ведь мой муж!»

— Веселенькая история, — сказал я.

Бобка вздохнул, а потом спросил:

— Есть у нас женские монастыри?

— Мужской есть в Печорах, а насчет женских — не слышал.

— Вот уходит парень в армию, а его девушку хорошо бы упрятать в монастырь… И пусть бы там три годика ждала его. А то знаем мы эти песни: «Вы солдаты — мы ваши солдатки, вы служите — мы вас подождем…»

— Гениальная идея, — сказал я.

Пожав руку будущему защитнику Родины, я вышел на лестничную площадку. Бобка за мной.

— У меня к тебе, Андрей, просьба… Пришел бы ты меня к поезду проводить, а?

— Гм, — опешил я. — Я, конечно, могу…

— Ты бы мог и не приходить, — сказал Бобка. — Понимаешь, она одна не придет… А с тобой — другое дело.

Я наконец сообразил, в чем дело: Бобка хочет, чтобы я привел на вокзал Нонну… Я пообещал. Бобка обрадовался и стал трясти мою руку. И вдруг его лицо снова стало озабоченным.

— Тысяча чертей, ведь нас обкорнают!

— Подумаешь, — сказал я. — Для солдата это не позор.

— С моей бритой башкой нельзя людям на глаза показываться: вылитый уголовник-рецидивист!

— Ты шапку не снимай, — посоветовал я.

— Послезавтра в три дня, — сказал Бобка. — Оля, конечно, тоже будет…

— Ложку не забудь взять, — сказал я. — Ложка в армии — наиглавнейший предмет после винтовки…

На улице морозно. В черных лохматых облаках ворочалась озябшая луна. Звезд совсем не видно.

Под козырьком парадного светилась маломощная лампочка. На нее роем летели, словно мошкара на свет, снежинки.

• Предыдущая
• 78/85
• Следующая