Я спешу за счастьем - Козлов Вильям Федорович - Страница 51

• Предыдущая
• 51/55
• Следующая

На завтра дождь не пошел. И снег. И землетрясения не было. Светило солнце. Голубело небо. Все как и вчера. Выкатывая мотоцикл на дорогу, я обратил внимание на старую липу, что росла возле нашего общежития. На ней за одну ночь листья стали больше. Подросли. Вот, пожалуй, и все, чем отличался вчерашний день от сегодняшнего. Так я думал в это солнечное утро, выкатывая мотоцикл на дорогу. Откуда я мог знать, что этот день готовит мне большое испытание?

Рысь на этот раз не заставила себя долго ждать. Услышав треск мотора, она выбежала навстречу. Одета она была как и вчера: сарафан и коричневая лыжная куртка.

— Вот видишь, — сказал я. — День как день.

— А вдруг опять что-нибудь лопнет?

— Твои мальчишки лопнут от зависти, — сказал я. — Ты опять их подвела?

— Заводи, — сказала она, оглядываясь на дверь.

И я услышал хриплый голос. За дверью кто-то топотал ногами и пел. Я даже слова разобрал:

— Гуляют? — спросил я.

Рысь закусила губу, лицо ее побледнело.

— Поехали! — сказала она.

Я завел мотоцикл, и мы поехали. Но когда мы выехали на шоссе, Рысь сказала:

— Это тетка моя… У нее сегодня день рождения.

Вполне возможно. У каждого человека раз в году бывает день рождения. Почему у тетки не может быть? И почему ей не петь частушки? «Я тебя не полюблю, ты не сумлевайся…» — повторил я про себя и усмехнулся. А ничего частушка. Безыдейная, правда. Не складная, но ничего. В день рождения и такая частушка сойдет.

Впереди пылила «Победа». Мне надоело тащиться у нее на поводу. Я дал газ на всю катушку и обогнал. Я знал, что на хорошем шоссе «Победа» могла бы посоревноваться со мной, но здесь я был хозяином положения. Позади остались Купуй и березовая рощи, где мы были с Аллой…

Остановились на развилке. Вправо убегала мощенная булыжником дорога на Опухлики. На указателе: «7 км». В Опухликах — дом отдыха железнодорожников «Голубые озера». Он стоит на берегу озера Малый Иван. Кругом сосновый бор. Дому отдыха принадлежит лодочная станция и катер. Если сесть на катер, то можно попасть на озеро Большой Иван. Напротив дома отдыха — остров Соловей. Неизвестно, кто дал это поэтическое название небольшому зеленому острову. Здесь никто не живет. На острове растут сосны, осины, ольха и орешник. Берега заросли камышом. Сюда на лодках приплывают рыбаки, приехавшие из города. Они остаются на ночь, разводят на берегу костер и варят уху. Костер долго полыхает в ночи, отражаясь в тихой озерной воде.

До войны я два раза был в Опухликах, и мне полюбились эти места. Мне захотелось отвезти туда Рысь, показать ей озеро Малый Иван, остров Соловей, покататься с ней на лодке.

— Ты жила на Артем-Острове, — сказал я. — А ты слышала про остров Соловей?

— Это, наверно, очень красивый остров?

— Там живут зайцы и птицы, — сказал я. — Вокруг острова плавают щуки, судаки… От рыбаков слышал.

Мы были одни. Иногда проносились мимо машины. Из Великих Лук в сторону Невеля. И наоборот. Впереди был деревянный мост. Под мостом протекала небольшая речка. На ее берегах росли тонкие березы и осины. Кустарник мочил в воде вётлы. Речка плавно изгибалась и исчезала в лесу.

— Что же ты раньше не сказал? Я бы снасть взяла…

— Там рыба сама в руки прыгает, — сказал я. Действительно, почему было не взять снасти, не половить рыбу?

— Я уху умею варить — пальчики оближешь, — сказала Рысь.

Наклонив желтоволосую голову, она смотрела на меня и накручивала на палец прядь волос. И я смотрел на нее. Это была совсем не та «стиральная доска», которая танцевала со мной в театре. Хотя сарафан был ей выше колен, а у лыжной куртки короткие рукава, она все равно была очень славной. Теперь бы я не решился прикрикнуть на нее или сказать, что ремень по ней плачет. И может быть, потому, что с Рысью что-то произошло и она стала как будто другой, я не мог разговаривать с ней как прежде. Не мог найти нужный тон. А поэтому молчал. Молчал и смотрел на нее. Как я и ожидая, ей это не очень понравилось.

— Это хорошо, что у тебя прыщей нет, — сказала она. — Не люблю прыщавых… Один мальчишка из десятого, он бегает за мной, купил билеты в кино, а я не пошла с ним. У него весь лоб в прыщах. И щеки.

— Как огурчик, — сострил я. — Молодой, зеленый и весь в прыщах.

— Противно, как говоришь… В нашем классе есть мальчишка, у него волосы блестят, а уши глянцевые.

— Какие? — удивился я.

— Как будто их лаком выкрасили… Ни у кого больше таких ушей не видела.

— А в вашем классе ножи никто не глотает? — спросил я.

— Ножи нет, а гвозди глотает, — ответила Рысь. — Ленька Тыта. Он ключ проглотил от физкабинета. Операцию делали. Ключ вытащили и живот зашили.

— Дурной? — спросил я.

— Он, когда был маленький, дождевых червей глотал… Нравилось, говорит.

Рысь рассказала и про Кольку Бутафорова. Оказывается, он любит чай дуть. Может выпить десять стаканов. И ничего. Только нос сперва запотеет, а потом заблестит. И еще рассказала, как они всем классом ездили в деревню помогать колхозникам сажать картошку. И все на улице первыми здоровались с ними — и маленькие и большие. Тогда девочки поспорили, поздоровается с ними встречный мальчик или нет. Поравнялись с ним — молчит. Девочки сказали: «Здравствуй, мальчик!» А он им в ответ: «Вот как дам камнем!» Мальчику было четыре года. Его кто-то расстроил; кажется, петух в ногу клюнул. А вчера она встретила дядьку в новом плаще. Радостный такой идет по улице. Улыбается. А сзади на нитке болтается тряпка, и на ней написано, какой у дядьки рост, размер, цена… Ей сначала было смешно, а потом взяла и сорвала тряпку. А то ведь не видит человек, что у него творится сзади…

Я готов был слушать ее сколько угодно, но она вдруг вспомнила про мотоцикл. Подошла, поставила маленькую ногу в красной босоножке на педаль. Мотор недовольно фыркнул.

— Ключ поверни, — сказал я.

Она включила зажигание, крутнула педаль. Мотор заработал. У Рыси заблестели глаза. Она уселась на седло и посмотрела на меня:

— Эту штуку нужно нажать? А эту — отпустить?

Я снял мотоцикл с подножки, вывел его на шоссе и показал ей, чти нужно делать. С третьей попытки она благополучно сдвинулась с места. Мотоцикл был тяжелый, и я боялся за Рысь. На первой скорости она поехала посередине шоссе. Я бежал рядом и командовал. Равновесие она держала, но мотоцикл здорово водило из стороны в сторону.

— Я сама еду, да? — спросила Рысь. — Ты не держишь?

— Едешь…

— Я хочу быстро, Максим!

— И так хорошо.

— Черепаха ползет быстрее… — ныла она.

Я на свою голову объяснил ей, как нужно перейти на вторую передачу, Она выжала сцепление и передвинула рычаг.

— На газ не жми! — предупредил я.

Но Рысь забыла обо всем на свете. Сарафам излетел выше колен, до черных трусиков. Девчонка, прикусив губу, вцепилась в руль и ничего не видела. Я так и знал. Она крутнула рукоятку газа, и мотоцикл, взревев, рванулся вперед. Я ухватился за заднее седло, но оно ускользнуло. Я отстал. Рысь ехала со скоростью не меньше сорока километров в час. Из выхлопной трубы валил синий дым.

— Отпусти газ! — орал я, все больше отставая. На бегу оглянулся: сзади виднелся грузовик.

Рысь ехала посредине шоссе. Она не видела машины. И я вспомнил, что не научил ее останавливать мотоцикл.

— Сворачивай вправо! — крикнул я. — Вправо!

Я слышал, как сзади нарастал шум грузовика.

— Газ сбрось! — надрывался я. Но Рысь не слышала.

Я остановился и поднял руку. Грузовик был совсем рядом. На ветровом стекле плясал отблеск солнца, и я не видел шофера. Но он меня должен увидеть: у него от солнца опущен щиток. Машина пронеслась мимо, обдав меня жаром, пылью и запахом отработанного бензина. Я так и не понял: сбавил шофер скорость или нет. Выехав на обочину, грузовик обошел мотоцикл и укатил дальше. Я перевел дух: пронесло! Рысь наконец сообразила, что нужно делать. Она убрала газ, и мотоцикл сразу замедлил бег. И тут Рысь круто свернула на обочину. Хотела показать класс. Мотоцикл дернулся и заглох. Рысь не удержала равновесие: машина повалилась набок, а она — кубарем в канаву. Я бросился к ней: Рысь лежала на траве. Сарафан сбоку лопнул, на колене ссадина. Лицо она закрыла рукой.

• Предыдущая
• 51/55
• Следующая