Охранитель - Мартьянов Андрей Леонидович - Страница 18

— То есть, — Рауля начало потряхивать от возмущения. — Всё было подстроено нарочно? «Книга Анубиса»? Совет «поговорить» с духом Пертюи?

— Ну разумеется. А вы чего–то другого от меня ожидали?

— Это неблагородно!

— Зато результат налицо. У нас с вами, мессир Ознар, есть четко очерченная цель. Какими средствами мы таковой достигнем — дело десятое. Кстати, верните гримуар: в ближайшее время он вам не понадобится. Вы не испугались заглянуть за грань, я ценю такую смелость, но всему есть предел. В конце концов, на Страшном Суде меня спросят и за ваше Спасение Вечное…

* * *

После столь бурных событий Рауль уснул только когда у Сен–Вааста и Нотр–Дам д’Аррас начали звонить к заутрене, и то пришлось накапать в вино Laudanum. Смесь подействовала не хуже удара оглоблей по голове: едва успел забраться в постель.

Как и положено бездеятельному дворянину поднялся лишь к терции [12]. В доме было тепло, хотя за ночь комнаты обычно выстужаются — не все щели законопачены, пригласить бы плотника.

— Вы?..

Мэтр замер на пороге кабинета. Вот кто затопил печи — госпожа Верене. В своем прежнем обличье неприятной пожилой обывательницы–горожанки. Коричневое платье мешком, чепец, кисти рук в глубоких морщинах. Ни следа от вечно юной ореады.

— Я не знаю где он и что с ним случилось, — не тратя времени на пожелания доброго утра сказала мадам. — Боги свидетели, они слышат, что я говорю правду.

— Решили вернуться? — спросил Рауль, пропустив мимо ушей упоминание о «богах».

— Мне некуда идти. Уже два десятка лет этот дом — всё, что у меня есть. Мир изменился и никогда не станет прежним. Древним теперь трудно найти пристанище.

Говорила ореада монотонно, без эмоций и чувств, будто судья оглашавший приговор. Глядела в сторону, создавая впечатление полной отрешенности и безучастности.

— Э–э… Я не враг вам, — неуклюже сказал мэтр. — И не желаю ничего плохого.

— Таких как ты мало. Другие убьют не задумываясь. Подожгут дом. Они боятся чужаков.

— Клянусь, я никому о вас не расскажу! Только пожалуйста, в другой раз не надо стрелять в меня из арбалета. Зачем вы это сделали?

— Ты воззвал к Бездне. Нельзя. Запрет. Для всех.

— Почему — нельзя?

Ореада ответом не удостоила, всем своим видом показав, что если глупость и самонадеянность людские безграничны, то «старшие расы» за это не в ответе.

— Вы расскажете мне о… Мэтре Гийоме? Он ведь был вашим…

— Был, — кивнула старуха. Рауль втихомолку попытался проникнуть сквозь наведенный морок, но мысленно прочитанное заклятье истинного зрения действовало плохо: сказывались различия между людской магией, и волшебством Древних. За фальшивой внешностью тенью просматривалась настоящая, но не более. — И унаследовал от отца безумие вашего рода. Тягу к запретному, интерес к Бездне. Меня не слушал. Ищи его сам.

Вдова поднялась с лавки и шагнула к выходу на крыльцо. Дала понять, что разговаривать более не желает.

— Последний вопрос, — окликнул ореаду Рауль. — Гийом был крещен?

— Что–о? — резко обернулась домовладелица. Осознала. — Нет, он посвящен другим богам… Я отправлю к тебе прислугу. Больше не беспокой меня.

Ох и тяжко общаться с изначальными — даже не потому, что они недолюбливают людей. Они совсем другие . Мыслят иначе, постичь их разум и побуждающие к действию мотивы сложно до крайности.

Появление ребенка от смертного объяснимо: ореада хотела продолжить свой род, оставив наследнику всё, что знала и чем владела сама, но жестоко ошиблась: человеческое в Гийоме Пертюи возобладало. Ему передалась часть способностей древних, дело оставалось за малым: не поддаться искушениям и слабостям, «старшим расам» не присущим.

Не сумел.

Ничего не поделаешь — свобода воли и выбора. Благословение и проклятие рода людского.

* * *

Погода на севере изменчива: двухдневная оттепель закончилась, сегодня снова подморозило, на подтаявшем снегу образовался жесткий наст. Безветренно, ярчайшее солнце, на небе перышки прозрачных облаков.

Мэтр собрался в ратушу — к королевскому легисту мессиру Иммону де Пернуа, возглавлявшему малочисленную юридическую братию судебного округа. Неотложных дел нет, хотелось бы взглянуть на архив жалоб и прошений за ушедшую зиму, в отсутствие адвоката их должно было скопиться немало.

Какое разочарование! Аррас вновь показал себя сравнительно законопослушным городом. Тянущаяся второй год тяжба о наследстве между суконщиком Люше и его сводным братом. Обвинение Жеана из Бернвиля против Пьера из Бернвиля за то, что последний вселюдно назвал дочь Жеана Анну «putain» и «ribaude» [13], что может «весьма помешать ей выйти замуж».

Вот это уже посерьезнее: дело об убийстве из мести, совершенном Рубо из Арраса, мастером гончарного цеха — названный Рубо отплатил насильнику, обидевшему его двоюродную сестру «из чувства глубокой любви и уважения к своему роду, для восстановления своей собственной чести и чести своей кузины». Отпущен до суда под поручительство представителей цеха со штрафом в шестьдесят денье «за обнажение оружия».

Словом, ничего интересного. Легист его величества посоветовал взяться за дело Рубо — оно в любом случае выигрышное, поскольку доказанное свидетелями «deshonneur», бесчестье, будет служить оправданием. Остается дождаться сеньора, до прибытия которого все дела приостановлены — правом высшего суда в графстве обладает Филипп Руврский. Больше для вас предложений нет, мэтр…

Несомненно, весной–летом тяжб будет гораздо больше, — кому охота судиться по зиме, особенно если ехать в город далеко? — но Рауль снова подумал о том, что если бы не обдуманная щедрость брата Михаила, умер бы в Артуа с голоду: на два ливра жалования из казны долго не протянешь. Один только молодой барон де Шеризи уплатил за исполненный супружеский долг в десять раз больше!

— Я вас с самой обедни жду, — недовольно сказал телохранитель преподобного расхаживавший у дома на Иерусалимской улице. Выглядел Жак озабоченно. — Приказано спешно проводить в коллегиату и проследить, чтобы мэтр Ознар взял оружие.

— Оружие? — вытаращился мэтр. — Зачем?

— Их снова видели, — буркнул Жак. — Неподалеку от Бребьера. Сударь, времени в обрез, пошевеливайтесь, сердечно прошу…

Меч, — старый, дедовский, — на перевязь, стилет–мизерикордию в ножны на пояс, еще один кинжал в голенище сапога. Эх, арбалет бы, но ведь не попросишь его у мадам Верене?..

— Бребьер, это далеко? — поспешая за Жаком спросил Рауль.

— Шестнадцать римских миль от города в сторону Дуэ, сударь. На восток…

В монастырской конюшне наблюдалось оживление: служки оседлали лошадей, у денников кучкой собрались полдесятка рослых типов, возглавляемых Михаилом Овернским, так и не переодевшимся в доминиканскую рясу. Все при полном снаряжении, словно на битву.

— Наконец–то, — громко сказал преподобный. — Куда вы потерялись, Ознар? Хотели без вас ехать!

— Был в ратуше, у легиста…

— Нашли время! Кляузы смердов и ремесленников подождут. Жак объяснил, что произошло?

— Призрачная свора?

— Именно. Прошедшей ночью, рядом с замком Бребьер. Подобрали вам спокойную лошадку, думаю приноровитесь. По седлам, мессиры!

Через город, до ворот Льевен, коней пустили осторожным шагом — очень скользко, талую воду схватило морозцем, подковы с шипами и фальцами помогают, но если скакун упадет со всадником на лед, костей не соберешь. Только за мостом через речку Креншону, откуда расходились два тракта — в сторону Кале и на Дуэ, — перешли на рысь.

Торговля в холода замирает. Не приходят десятками купеческие повозки из Фландрии, с побережья или из Франш–Конте, но дороги наезжены: крестьяне подвозят в Аррас зерно, мясо и другие припасы, цеховые ездят по делам в соседние городки, желающие скрасить зимнюю скуку дворяне разъезжают с визитами к соседям. Но в целом окрестности столицы графства выглядят безжизненно — покрытые снегом холмы, обнаженные ветви дубов и вязов, темно–изумрудные пятна сосновых крон и огромных столетних елей. Навстречу проследовали три телеги, со снятыми колесами и поставленные на полозья — крестьяне везли сено в город.