Корабль Рима - Стэк Джон - Страница 10

• Предыдущая
• 10/72
• Следующая

Аттик и Септимий выпрямились по стойке «смирно», лишь только преторианцы остановились, переступив границу сада. Их появление как будто осталось незамеченным Гнеем Корнелием Сципионом, старшим консулом римского сената, который стоял к ним спиной и методично плескал холодной водой из чаши на лицо и руки. Затем он потянулся за полотенцем, мгновенно поданным высоким рабом-нубийцем, и повернулся к двум офицерам.

Аттик и Септимий одновременно отдали честь, но консул не ответил на приветствие, наливая вино в кубок. Пауза дала возможность Аттику внимательно рассмотреть стоявшего перед ним человека. Капитан знал, что Сципион принадлежит к сословию патрициев, элите Римской республики, и его манера держать себя выдавала знатное происхождение. Сенатора нельзя было назвать высоким — до шести футов ему не хватало примерно двух дюймов, — но осанка создавала впечатление, что он возвышается над окружающими. Его движения напоминали движения бойца, плавные и медленные, за которыми скрывалась сила, и, хотя глаза Сципиона были опущены, у Аттика создалось впечатление, что тот прекрасно видит все происходящее вокруг. Консул поднял взгляд на двух посетителей и продолжал пристально смотреть на них, пока пил вино. Аттик и Септимий понимали, что их оценивает один из самых влиятельных людей республики.

— Докладывайте, — приказал он.

— Я капитан Аттик Милон Переннис, а это центурион морской пехоты Септимий Летоний Капито. Мы командуем триремой «Аквила» из порта Локри и патрулируем Ионическое море и Мессинский пролив. Сегодня утром…

— Подожди, — прервал его Сципион. — Мне знаком род Летониев. — Он кивнул в сторону Септимия. — Но я никогда не слышал о Милонах. Какого ты происхождения?

— Греческого, — ответил Аттик, слегка удивленный вопросом. — Из Брутиума, — добавил он, называя регион на «большом пальце» итальянского «сапога».

— Почему грек командует римским судном? — спросил консул, испытующе глядя на стоящего перед ним молодого капитана.

Он знал, что многие корабли римского флота были построены провинциальными городами и их экипажи представляли собой пеструю смесь уроженцев разных регионов Республики, но полагал, что всеми галерами командуют граждане Рима.

— Имя греческое, но мы из Брутиума и являемся гражданами Римской республики. Я поступил на флот в четырнадцатилетнем возрасте и дослужился до капитана.

Отвечая, Аттик выпрямился во весь рост, и Сципион почувствовал гордость и решимость за словами молодого человека, когда он говорил о гражданстве и звании. Консул вспомнил, что в прошлом Брутиум входил в состав Великой Греции, конфедерации городов-государств, основатели которых имели греческое происхождение. Рим присоединил эту область совсем недавно, после того, как армия освободила полуостров от войск Пирра, и бывшие враги превратились в граждан государства.

— Продолжайте доклад, капитан, — махнул рукой Сципион, но в душе у него зародилось недоверие к греку.

Аттик кратко пересказал события сегодняшнего утра, обратив особое внимание на численность и курс вражеского флота.

Сципион слушал доклад с непроницаемым лицом. Консул привык скрывать свои мысли и чувства и научился выслушивать любые новости с бесстрастным выражением лица. Тем не менее сообщение о карфагенском флоте потрясло его до основания: он прекрасно понимал, чем это грозит. Сципион поднял кубок, чтобы глотнуть еще вина, неудовлетворением отметил, что рука не дрожит. Затем повернулся к римлянину:

— Центурион, ты подтверждаешь доклад?

— Да, консул, целиком и полностью, — без колебания ответил Септимий, почувствовав, как ощетинился Аттик, когда услышал, что его честность поставлена под сомнение.

Сципион с бесстрастным выражением лица продолжал пристально смотреть на молодых людей. Аттик воспринял его поведение как знак того, что консул не уловил смысла доклада.

— Флот движется через пролив на север. Пункт их назначения, скорее всего, Термы или Панорм на этом побережье. Оттуда они могут курсировать вдоль всего северного берега, нападая на транспортные суда, идущие с материка.

При первых же словах Аттика Сципион встрепенулся и внимательно слушал, пока капитан не закончил фразу. И только тогда выражение его лица изменилось. Однако на нем проступили не понимание и озабоченность, как того ожидал Аттик, а ярость.

— Как ты смеешь говорить без разрешения?! — прорычал консул. — Считаешь меня глупцом? Придержи язык!

Ошеломленный внезапной вспышкой гнева, Аттик мысленно выругался, проклиная грубость стоящего перед ним человека. Его трирема вступила в жестокую схватку, чтобы уйти от карфагенского флота, и последние восемь часов он выжал из нее все, что возможно. Капитан не считал себя проигравшим, и непредсказуемое поведение консула раздражало его. Начальник порта в Бролиуме разговаривал с капитанами на равных, прислушивался к их мнению и допускал возражения в приватных беседах. Но этот человек, политик из Рима, никого не слушал и полагался лишь на себя.

— Вы двое немедленно отправитесь со мной в расположение легиона, — распорядился консул. — Ждите меня во дворе.

Аттик и Септимий отсалютовали и повернулись кругом. Личная охрана консула мгновенно сомкнулась вокруг них и проводила вниз.

Сципион подошел к перилам и окинул взглядом порт. Темп работ там нисколько не замедлился, но теперь создавалось впечатление, что разгрузка судов уже подходит к концу. Размышляя о новой угрозе, появившейся в водах за пределами бухты, Сципион подумал, что это, похоже, последняя поставка припасов для легионов, сражающихся в Сицилии.

Ганнибал Гиско сидел в своей каюте на флагмане «Мелкарт» и пил вино из золотого кубка. Сам кубок некогда принадлежал префекту города Агригента, который Гиско захватил больше года назад. Префекта вместе со всем городским советом забили камнями в наказание за то, что они закрыли ворота перед наступавшими карфагенянами. Плохая смерть. Из угла каюты, облокотившись на подушки, за адмиралом молча наблюдал Гамилькар Барка. Заметив слабую улыбку на губах Гиско, он гадал, что могло стать ее причиной — выражение лица адмирала ничем не напоминало ту маску гнева, которую Гамилькар наблюдал час назад, когда Гиско вернулся на флагманский корабль.

Гамилькар выслушал рассказ Гиско о спасении римской триремы, скрывая свое отвращение перед злобой, которая, казалось, сочилась из всех пор адмиральского тела. Пока Гиско говорил, рабы проворно сняли с него доспехи и тунику, омыли тело ароматической водой и принялись втирать масло в уставшие мышцы торса и плеч. Привычная процедура несколько успокоила Гиско, но только теперь, когда на лице адмирала застыла ленивая улыбка, Гамилькар решился обсудить последствия бегства римского корабля.

— Ты сказал, это была галера прибрежного плавания? — спросил Гамилькар, стараясь, чтобы его голос звучал ровно и в нем не чувствовалось осуждения.

— Да, легче наших. Наверное, охотник за пиратами.

Гамилькар кивнул и опять погрузился в молчание.

Опыт участия в заседаниях Совета подсказывал ему такой способ ведения беседы.

— Значит, они ушли к северному побережью Сицилии?

Гиско утвердительно буркнул в ответ. Его раздражал и сам молодой человек, и его присутствие на борту флагмана. После назначения посланником — наблюдателем и советником, разделявшим власть с Гиско, — Гамилькара Барки вмешательство Совета в военные дела становилось все более заметным.

— Вне всякого сомнения, они направились в ближайший римский порт, где сообщат всем, что наш флот вошел в эти воды… — не отступал Гамилькар, стараясь выпытать у Гиско, что тот думает об изменившихся обстоятельствах.

— Это не так уж важно, Барка. Все равно римляне нас скоро обнаружили бы, — ответил Гиско, отметая любые намеки, что его неудача при поимке вражеской триремы имеет хоть какое-то значение.

Разговор был прерван внезапным стуком в дверь.

— Войди, — приказал Гиско.

На пороге каюты появился Крон, командир личной охраны адмирала. Войдя, он вытянулся по стойке «смирно».

• Предыдущая
• 10/72
• Следующая