Выбери любимый жанр

Иоанн Мучитель - Елманов Валерий Иванович - Страница 3


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта:

3

Сперва узник и впрямь изрядно докучал старцам. То и дело он непотребно ругался, причем не просто подбирал самые грязные выражения в адрес своих тюремщиков, но и старательно подмечал — от каких из них монахи сильнее всего морщатся. Их-то он в дальнейшем и старался употреблять почаще.

Помимо этого, он пытался мешать и их молит вам, запевая что-то свое, пускай тоже из божественных книг, но все равно сбивающее старцев. Те и на такое непотребство реагировали кротко, поначалу пытаясь увещевать, а потом, видя, что узник от этого лишь еще пуще входит в раж, вовсе махнули рукой — пусть себе поет, что хочет.

Уверившись в своей безнаказанности, бывший царь перешел к более решительным действиям. Как-то раз, изломав зубами деревянную ложку и сделав из ее ручки острый наконечник, он попытался воткнуть его в глаз отцу Фоме, когда тот неосторожно подошел слишком близко к решетке. Хорошо, что старец успел отшатнуться, поэтому отделался лишь неопасной ранкой в щеке.

Словом, вредил и пакостил, как только мог. Но все рано или поздно надоедает, а потому со временем притих и непокорный узник. Особенно заметно это стало после посещения избушки Подменышем. Гораздо чаще ему стали приходить не просто мыс ли о том, как вырваться отсюда, но о грядущей мести. Первый побег он попытался совершить спустя год после того, как повидался с двойником. Умен был Иоанн, рассчитал и учел, как ему казалось, все, кроме… местности. Было обидно до слез вспоминать, как он, по грудь увязнув в трясине, орал во всю глотку, призывая старцев на помощь…

С тех пор он немного присмирел. Бушевал, да не каждый день, а ехидство свое стал направлять в иную сторону, употребляя скапливающуюся на языке желчь злобных слов исключительно в те минуты, когда они беседовали о непонятных местах в святых книгах. Один из старцев выступал в роли сомневающегося, а второй — объясняющего. Обычно первым бывал Феодосий Косой. Уж больно нравилось ему примерять на себя одеяние скептика, вопрошать и ставить в тупик прочую братию.

— Вот, скажем, Аврам [10], — вещал он. — Он выдал свою жену Сару за сестру, и царь египетский, воспылав к ней любовию, возжелал жениться на ней. Стало быть, неповинен царь египетский в грехе, ибо не ведал, что сия женщина уже имеет мужа. Тогда почто господь поразил тяжкими ударами его самого и дом его? И почто не покарал самого Аврама?

И тут начинались жаркие дебаты по поводу загадочного божьего поведения, в которых обычно брал верх все тот же Феодосий. Но старцы в избушке жили не постоянно одни и те же, часто менялись, и потому иногда Феодосия подменял кто-нибудь другой. Чаще им был старец Фома, реже проявлял свое любомудрие Вассиан, а вот Артемий — почти никогда. Спору не мешал, но всегда был в числе защищающих святые книги, хотя и до определенного предела.

— Как мог царь Давид выбрать себе из наказаний не то, в коем должен пострадать он сам, но его народ [11]. Неужто после того его можно считать святым? — возмущался Фома.

— Отчего же нет? — разумно отвечал старец. — Помыслите, братия, когда могли бы наступить для него гонения от неприятелей? Токмо когда бы он лишился своих ратников. Это сколь же люда вначале должно было бы погибнуть в войске Давидовом, что бы он бегал от своих ворогов по стране? А ведь после исчисления он узнал, что имеет восемьсот тысяч сильных мужей токмо в Израиле да еще пятьсот тысяч в Иудее. Выходит, избери он эти гонения, и его народа погибло бы еще больше. К тому ж мыслил он, яко обычный человек. Сами посудите, сколь может унести людей железа [12]всего за три дни? Не столь уж много. Потому он и выбрал ее. Откуда он мог знать, что помрет столь великое число?

Так же разумно и толково он отвечал на другие вопросы. Однако прочую братию никогда не обрывал, но лишь поучал, утверждая, что нет ереси в любви к мыслительству и любомудрия никогда не бывает излиха, ибо господь недаром дал человеку разум, вдохнув в него божью искру, а посему сосуд всевышнего волен сам избирать себе любую дорогу. Хочешь — бреди, яко привязанный, вослед за святыми книгами, ни на шаг не отступая в сторону, хочешь — воспари мыслию, яко птица, коя изо всех тварей ближе всех к отцу небесному. Сам Артемий предпочитал последнее.

— Нож али топор, и то без работы ржа точит, тело у лежачего недужного пролежнями покрывается, ибо бездейство само по себе есть кара, — частенько любил он повторять остальным монахам. — Так по что мы свой разум ежедневно и ежечасно мыслию не испытуем? Ждем, чтобы и его ржа поточила? А ведь он, тако же, яко и образ наш, даден свыше. Вот и выходит, что человек не думающий, но лишь хватающий все готовое, подобен тому оратаю, кто не засевает землю по весне. Иной и спохватывается, но прошло уж время, и посеявшие летом не дождутся урожая, ибо поморозит зима-смерть молодые всходы. Тот же, кто лишь в мерзлую землю, то бишь на старости лет, принялся бросать зерна в пашню, и во все ростков не узрит.

— А озимые?! — выкрикнул из-за решетки Иоанн, услышав поучение впервые.

Выкрикнул и дико захохотал, довольный, что уел монаха. Но это лишь казалось ему. У Артемия нашелся ответ и про озимые:

— То осенний посев, и уподобить его можно книжной премудрости. Смерть-зима уносит с собой посеявшего, но его семена-слова становятся по весне доступны иным, юным. Одначе одними озимыми сыт не будешь. Надобно и самому потрудиться с яровыми. Вот и выходит, что оба посева важны — один для себя, другой — для потомства. Так мы и живем.

Постепенно и сам Иоанн стал участвовать в подобного рода диспутах. Изодранные фолианты ему заменили, взяв с узника слово, что новые он станет читать со всевозможным бережением, и теперь бывший царь нет-нет да и вставлял словцо, и не одно, почерпнутое из святых книг, причем, похваляясь своей памятью, цитировал наизусть целые куски из писания. Не все из них звучали к месту, подчас и вовсе невпопад, но тут почти все старцы делали вид, что не замечают в сказанном ни казусов, ни противоречий. Лишь Феодосий Косой да правдолюбец Фома всякий раз выступали поперек, уличая узника в говоре не по делу, и тыкали его носом в содеянные ошибки. Потому Иоанн и невзлюбил их больше прочих, а в диспутах всегда становился на противоположную сторону, защищая святые книги, какая нелепица в них бы ни говорилась.

Свою роль в этом сыграл и бес противоречия. Коли старцы мудрствуют, то он, Иоанн, встанет поперек них. Да и нельзя ему отходить мыслию от митрополичьих и епископских поучений. Он — государь, а потому должон жить с ними в ладу и согласии. О том же, что судьба у него — обретаться до скончания своих лет в избушке, Иоанн и слышать не хотел. Стойкая вера, что все должно перемениться, упрямо не хотела покидать его. Разве что ненадолго, в часы уныния, но они проходили, и узник вновь принимался упоенно мечтать, что именно он сотворит с двойником и со своей женой за содеянное с ним.

Как именно произойдет его освобождение и восхождение на трон — он не задумывался. Должно произойти, и все тут. Хотя, скорее всего, оно случится тайно, то есть должна будет осуществиться точно такая же подмена. И чтобы быть к ней готовым, он жадно вслушивался, впитывая в себя каждое известие о ненавистном двойнике — что делает, чем занимается, какие дела решает да с кем воюет. Понимал — если подмена произойдет, то и он дол жен быть готов к ней.

А уж как он ликовал, невзначай услыхав о том, что не будет теперь в избушке ни Феодосия Косого, ни Фомы, ни Вассиана, да и иных прочих, включая старца Артемия, то не описать. Первые дни после такой новости он и вовсе ни разу не присел — так и вышагивал без передыха по своей комнатушке из угла в угол. Казалось ему, что вот-вот, совсем немного, и все — он обретет долгожданную свободу, а злокозненных старцев, осмелившихся держать в тенетах государя всея Руси, он умучает прямо тут же, в этой избушке. Причем сделает это неторопливо, смакуя, и не до конца, оставив их подыхать.

вернуться

10

В то время на Руси еще не двоили гласные, поэтому именовали библейских персонажей именно так: Аврам, Исак, Исус и т. д.

вернуться

11

По Библии бог в наказание за перепись населения предложил Давиду на выбор одну из трех кар: либо в его стране будет семь лет голода, либо он сам будет три месяца бегать от своих врагов, либо в течение трех дней в его стране будет моровая язва. Давид выбрал последнее. От язвы погибло 70 000 человек (2 Цар. 24: 13–15).

вернуться

12

Железа — так на Руси называли чуму, произнося это слово с ударением на последнем слоге.

3
Мир литературы

Жанры

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело