Гетманские грехи - Крашевский Юзеф Игнаций - Страница 53
- Предыдущая
- 53/71
- Следующая
Это был князь со своими спутниками, державшие в осаде старостину и генеральшу.
Страшный гнев овладел Паклевским при этом зрелище. Он тихонько подкрался, держась ближе к стене, к одному из окон; но что делать дальше? Постучать – значило бы напугать женщин, которые могли заподозрить злой умысел… Позвать их громко – они не услышали бы его голоса за этим пением и шумом с улицы. Сквозь щели в ставне можно было просунуть только один палец… Не долго думая, Теодор завернул в клочок бумажки кольцо, подаренное ему Лелей, сильным нажатием раздавил стекло сквозь щель в ставне и в отверстие просунул колечко.
По этому колечку Леля легко могла угадать, кто его бросил.
Треснувшее стекло вызвало крик ужаса, потом наступила тишина…
И как будто успокоение: за окном послышался шепот. Между тем Паклевский пытался открыть ставень, но он был прикреплен изнутри. Пока он мучился с ним, послышался заглушенный шепот Лели:
– Кто там?
– Тот, кто спас старостину!
Громкий крик радости был ответом ему.
– Откройте мне, пожалуйста, ставень; я пришел помочь вам, – говорил Паклевский.
Изнутри сняли ставень с петель, Теодор осторожно приоткрыл его и вскочил на отворенную половину окна, но тотчас же, даже не здороваясь, принялся снова закрывать окно и задвигать ставень.
Бедные жертвы осады находились в ужасном положении; старостина в полуобморочном состоянии лежала на диване, прикрытая черным платком, и тихо стонала; генеральша со злости плакала и ломала руки; только Леля, вооружившись кухонным ножом, не утратила бодрости духа и была готова защищаться!
В дверях, ведших в соседнюю комнату, толпилось несколько оробевших служанок. Из сеней доносилась песня радзивилловских приспешников:
Песня эта звучала как угроза и сопровождалась звоном сабель о стаканы и выстрелами из пистолетов.
Леля, увидев защитника, так неожиданно явившегося к ним на помощь, первая бросилась к нему.
– Вы всегда точно с неба падаете! Я теперь ничего не боюсь. Посмотрите, что выделывает этот князь… Держит нас в осаде и требует, чтобы мы ему сдались.
– Но как же это случилось? – спросил Паклевский, подходя к генеральше.
– Да вот, на несчастье пришло нам в голову остановиться здесь на отдых, – отвечала красивая генеральша, машинально оправляя распустившиеся волосы. – Князь узнал об этом, а так как он подозревает, или, вернее, знает о том, что мой муж стоит на стороне фамилии, то он хотел как будто оказать нам любезность визитом, а на самом деле устроить какую-нибудь неприятность.
Мы заперлись и не пожелали его принять, а он поклялся, что заставит нас сдаться и возьмет измором…
Генеральша опустила глаза и умолкла.
– Но каким образом вы очутились здесь? – подхватила Леля.
– Проездом, случайно. Я хотел здесь переночевать… Я послал Степана в Белосток за помощью.
– А! Белосток! Белосток нас не спасет, – возразила генеральша, – там будут, напротив, рады нашей беде.
– Этого не может быть! – сказал Теодор.
Старостина, которая продолжала стонать, прикрыв глаза платком, услышав чужой голос и, может быть, узнав в нем голос своего спасителя, осторожно приоткрыла лицо; потом оглянулась вокруг себя испуганными глазами и, заметив стоявшего Паклевского, вдруг отбросила платок и с криком бросилась к нему. Схватив его за руку, она громко воскликнула:
– Спаси нас, спаси!
Небрежный костюм и исказившееся от страха лицо, делали бедняжку такой смешной, что Леля, несмотря на то, что сама была испугана, не могла удержаться от заглушенного смеха.
– Не бойтесь, пожалуйста, пани старостина, – сказал Теодор. – Я уверен, что он пошумит только, и тем дело и кончится. В случае, если они захотят ворваться сюда, я стану защищать вас до последней возможности. Все-таки Степан поехал в Белосток!
Несмотря на эти уверения, женщины, за исключением Лели, при каждом новом взрыве смеха и криков, начинали ломать руки и пронзительно кричать, что, по-видимому, забавляло воеводу, так как после этого он и его товарищи начинали петь и кричать еще громче. Несколько раз нападающие принимались стучать в двери, словно собираясь вломиться в них силою. Паклевский подбежал и, держа в одной руке пистолет, а в другой – саблю, стал на страже. Женщины отбежали в другой угол комнаты. Самая смелая из них, Леля, стала впереди всех с кухонным ножом наготове.
Забавно и мило было смотреть на нее. Волосы она отбросила назад, голову держала гордо приподнятой, широкую, сборчатую юбку заколола на боках, чтобы она не слишком отставала, засучила рукава на своих прекрасных ручках и, хотя дрожала всем телом, но нож держала крепко в вытянутой руке и так им размахивала, что страшно было за нее, как бы она не поранила себя самое.
– Военный совет, – охрипшим голосом басил один из спутников Радзивилла, – постановил pluralitate vocum, после того, как осажденным был дан срок для ответа, согласны ли они добровольно уступить и сдаться на милость победителя, по прошествии этого срока, овладеть ими штурмом, выломать двери, а все население, не выпуская из крепости, уничтожить до одного!
Заявление это вызвало смех за дверьми.
– Эй! Тут не до шуток, пане коханку! Князю-воеводе виленскому одна генеральская юбка нанесла тяжкое оскорбление; возмездие неминуемо и без всякой пощады… Командируется генерал Фрычинский, чтобы в последний раз образумить неприятеля и принудить к послушанию.
В двери постучали. Паклевский подошел к ним.
– Кто там?
– Армия князя-воеводы! – отвечали ему.
– Этого не может быть! – во весь голос закричал Теодор. –Князь-воевода – пан над панами, разумный и серьезный, он не будет вести войну с путешествующими женщинами. Я защищаю честь радзивилловского дома; ступайте прочь, самозванцы!
За дверями вдруг воцарилась мертвая тишина.
– Что он там болтает, пане коханку? А?
У дверей послышался какой-то шум.
– Повтори, что сказал?
Паклевский слово в слово повторил, что сказал раньше.
Опять настало глухое молчание.
– Кто же там дает ответ, пане коханку?
– Придворный, находящийся на службе у пани старостины.
– Не глупый человек, пане коханку, ей Богу, не глупый…
Послышался снова шепот, потом кто-то сказал:
– Высылаем делегатом пана Боженцкого, подскарбника, чтобы он разобрал дело, выяснил требования и постарался заключить трактат…
В дверь снова постучали.
– Кто там?
– Парламентер князя-воеводы, – отвечал новый голос.
– Смотри же не осрамись, пане коханку, и не скажи какой-нибудь глупости на мой счет, – сказал князь. – Я это, если захочу, и без посредника сумею сделать. Ну, говори, да смелее.
– Есть там кто-нибудь? – осведомился делегат Боженцкий.
– Ad sum, – сказал Паклевский.
– Князь-воевода, без всяких злых намерений sine fraudo et dolo, домогается от пани генеральши только позволения выпить за ее здоровье и поцеловать у нее ручку за несколько смелую шутку!
– Если делегат ручается словом Радзивилла за то, что он не будет ни в чем стеснять больных и испуганных женщин, – сказал Паклевский, – тогда мы согласны!
Женщины крикнули, не соглашаясь с ним, но Теодор сделал им знак, и они замолкли.
– Мы желаем иметь слово Радзивилла, – повторил Теодор.
– Да это какой-то юрист, пане коханку!
У дверей послышались шаги, сопение, звон оружия, и чей-то мощный голос сказал:
– Слово Радзивилла!
Едва он произнес это, как раздалось около тридцати ружейных выстрелов в знак приветствия.
Паклевский, не выпуская из рук ни сабли, ни пистолета, открыл двери и сам стал подле них на страже.
Через минуту на пороге показался сам князь-воевода в красном кунтуше и плаще, обшитом соболями, в шапке, сдвинутой на одно ухо; в одной руке он держал огромную чашу, а другой – придерживал саблю.
- Предыдущая
- 53/71
- Следующая
