Король холопов - Крашевский Юзеф Игнаций - Страница 35

• Предыдущая
• 35/117
• Следующая

Король становился пасмурнее.

– Я не могу, – воскликнул он, – к сожалению, я не могу! Он – епископ, но я – король. Если я так поступил, то оно так и должно остаться, хотя бы мне пришлось в десять раз дороже заплатить. Конечно, нехорошо, что я не сделал письменного условия с Янгротом, откладывая со дня на день, пока его неожиданно не застигла смерть. Бодзанта может предъявить ко мне какие ему будет угодно требования, но я забранные у него имения не возвращу.

По выражению лица Сухвилька видно было, что он разделяет мнение короля и не имеет большого желания защищать интересы епископа. Его не напрасно в то время упрекали в том, что он слишком мало чувствует себя духовным лицом, не интересуется нуждами духовенства и слабо их защищая.

– Это будет трудно! – произнес он со вздохом.

– Кто же подстрекнул епископа? Ведь он вначале молчал, – спросил король.

Сухвильк улыбнулся.

– Может быть, его подговорили? – понизив голос, сказал он.

– Не ксендз ли Баричка стоит за спиной епископа? – спросил король.

Собеседник Казимира утвердительно кивнул головой.

– С ним-то трудно будет сговориться и прийти к соглашению, – добавил Казимир, – я его знаю давно. Он меня не любит как родственник Амадеев и только ищет предлога, чтобы вступить со мной в войну. В нем сидит неспокойный дух. Я не желал бы войны с ним, потому что уважаю духовный сан и всегда и везде избегаю бесполезной войны. Подданные меня не будут уважать, если я сам себя не уважу… А вы… Что вы скажете о Баричке? –спросил он, устремив свой взор на Сухвилька, сильно задумавшегося.

– Капеллан – человек безупречный, – возразил Сухвильк после некоторого размышления, – но он человек страстный, волнующийся, ему необходима кипучая жизнь. Его следовало бы послать с крестом в руках к язычникам, чтобы обратить их в свою веру… Потому что он красноречив, убедителен и обладает неустрашимым мужеством.

Немного подумав, он добавил:

– И он хотел бы, чтобы все знали о его неустрашимости.

Король слушал с сумрачным лицом.

– Я сделаю все, что смогу, чтобы избегнуть борьбы с ним, – произнес он. – Посоветуйте мне!

– Я сказал бы, что следует уступить, если бы вы, ваше величество, перед этим не изрекли, что уступить для вас непристойно.

– Я не могу! – повторил Казимир решительно и категорически. – Как частное лицо, я мог бы вернуть обратно Злоцкие земли, но как король я этого не могу.

Он улыбнулся.

– Дайте другой совет.

Ксендз молчал.

– Я не скрою перед вами, – сказал он, – что говорил уже об этом с епископом Бодзантой. Я его застал сильно возмущенным, и тщетно я старался его задобрить. Старик угрожает отлучением от церкви.

– Отлучением, – подхватил король почти спокойно. – Вы сами знаете, как мало значения придают церковному отлучению крестоносцы и иные. Этим оружием злоупотребляли, и оно притупилось.

– Но не следует относиться к нему пренебрежительно, – авторитетно прервал Сухвильк. – Церковь не имела и не имеет другого оружия и должна была постоянно к нему прибегать, хотя оно страшное.

– Но вы сами, вы, духовные лица, не всегда оказываетесь послушными, –прервал Казимир, – ксендзы ведь и обедни служат, и хоронят отлученных…

– Это плохие ксендзы, – прервал Сухвильк, насупившись, – потому что они поступают против высшей духовной власти, и если авторитет ее пошатнется, то и ксендзы потеряют свою силу.

После некоторого перерыва ксендз добавил:

– Господь поможет, и мы не допустим такой крайности.

Король ничего не ответил.

На лице его выразилась перемена, хорошо знакомая тем, которые его знали. Апатичное лицо скучающего человека преобразилось в авторитетное, гордое, озаренное королевским величием.

– Поговорим о чем-нибудь другом, – произнес он, – я надеюсь с вашей помощью провести такой закон, чтобы поселившиеся на основании магдебургского права не обращались за разрешением спорных вопросов к немецким судьям за границей. Это позор для нас! Как будто у нас нет справедливого решения? В краковском замке учредим высшую судебную инстанцию.

Сухвильк, услышав так быстро измененную тему разговора, был очень изумлен и не мог скрыть своего чувства. Но он понял, что король не желает больше говорить о деле краковского епископа; поэтому он послушно замолчал. Проронив еще несколько слов о немецких законах, Сухвильк вскоре после этого попрощался с королем, который его проводил до дверей.

Кохан, подслушивавший за стеной до самого конца разговора, испытывал разнообразнейшие чувства, переходя от гнева к радости.

– А! – говорил он сам себе. – Баричка собирается нас пугать и нарушить покой короля. Проучу же я его!

С этими словами он тихонько отошел от дверей. Через полчаса Кохана уже не было в замке. Он переоделся, как обыкновенно для выхода; прицепив у пояса маленький меч, надев на шею цепочку, полученную в подарок от короля и взяв с собою слугу, который нес вслед за ним большой меч – рыцарскую эмблему, он отправился в город. Дом, принадлежавший Вержинеку, находился на самом рынке. В нем сосредоточивалась вся тогдашняя жизнь местечка, или, по крайней мере, его главная часть.

Николай был один из самых деятельных людей своего времени и своего сословия, хотя трудно определить, к какому сословию он принадлежит. Он был мещанином, имевшим право считать себя дворянином и имел меч и герб, подобно другим рыцарям, его можно было также причислить к придворным должностным лицам; хотя он не имел официального титула, он, тем не менее, исполнял не одну, а несколько обязанностей. Несмотря на то, что он не был официально подскарбием, он заведовал кассой короля, наблюдал за монетным двором, исполнял обязанности войта.

Он также вел обширную крупную торговлю разными предметами в различных городах. Купцы считали его своим авторитетом. Дворяне нуждались в нем из-за денег, духовенство его уважало за щедрость. Король питал к нему неограниченное доверие и без счета отдавал в его руки деньги.

Он в лице его имел слугу, готового для него пожертвовать жизнью, именем и всем.

Небольшого роста, средних лет, ловкий и подвижный Николай всегда ласково всем улыбался.

Некрасивое, умное и доброе лицо выражало спокойствие, и хотя он не очень близко к сердцу принимал всякие неудачи, однако видно было, что это спокойствие напускное.

С утра до поздней ночи Вержинек был на ногах, вставая на рассвете, работая почти всю ночь, ходил пешком и ездил то в Величку, в Олькуш, в Новый Сонч, то за границу с поручениями короля или по собственным делам. У него было много разных дел и занятий, и он, благодаря своей памяти и уму, успевал всегда вовремя все сделать, никогда не торопясь. Король советовался с ним даже в таких делах, которые его не касались; мещане ничего не предпринимали без него, а купцы шагу не делали без его совета, прибегая к его помощи.

Ему не с кем было поделиться своей работой, и он пользовался только услугами чужих людей, потому что Господь призвал к себе двух старших сыновей его, оставив только внуков, за которыми еще смотреть надобно было. Жена от огорчения вскоре последовала за сыновьями, и Вержинек остался один, как перст, и должен был сам наблюдать за всем.

При нем было много слуг и челяди, потому что мещане охотно отдавали своих сыновей к нему в науку; они исполняли все приказания, исходившие прямо от него.

Когда хозяин уезжал куда-нибудь и отсутствовал дольше, чем предполагали, все дела останавливались, потому что никто не смел и не мог его заступить. Дом богатого мещанина не обращал на себя внимания своей наружной красотой; он был очень больших размеров, и, хотя ежегодно к нему пристраивали амбары, склады, сараи, он с трудом мог вместить прибывавшие со всех сторон товары. Ежедневно через ворота въезжали огромные нагруженные возы, целые караваны в сопровождении вооруженных людей, потому что в те времена иначе опасно было возить дорогие товары по пустынным проезжим дорогам. Повсюду было достаточно негодяев, нападавших на путников с целью поживиться.

• Предыдущая
• 35/117
• Следующая