Красное Солнышко - Красницкий Александр Иванович "Лавинцев А." - Страница 31

• Предыдущая
• 31/35
• Следующая

Повернул лошадь и тронулся обратно от неприветливой Родни.

«Судьба Божия неисповедимая сказывается, – думал он, – никто, как Бог всеведующий, предает Ярополка в руки Владимира, а что из сего будет – не человекам предугадывать. Может, и в самом деле Промысел Божий неведомыми путями ведет новгородского князя: в могилу, в язычество погружен он, а кто знает, не засияет ли через него над всей Русью свет великой Христовой истины?

В Родне, действительно, приходилось очень плохо всем осажденным. Легкомыслие князя особенно поразительно выказывалось в той неосмотрительности, с какой он принял здесь осаду. Трусливый Ярополк загнал здесь сам себя в такую ловушку, из которой, как только появились новгородские войска, не оказалось для него ни малейшего выхода.

Он знал, что дружины Владимира смелы, воинственны, решительны, что если они идут против врага, то думают лишь о том, как бы одолеть его. И вдруг словно какое-то затмение нашло на киевского князя: он вообразил, что Родня настолько неприступна, что новгородские дружины разобьются об нее, как разбиваются волны о неподвижные утесы среди моря.

Ярополк ожидал, что Владимир как придет, так и ударит сразу по крепостце, и не думал даже, что новгородский князь решится на длительную осаду.

Если бы Владимир пошел на приступ, то, очень может быть, силы его и разбились бы о стены Родни. Но он повел осаду, и в результате осажденные, застигнутые за стенами почти что без всяких запасов еды и даже воды, несмотря на близость Роси, очень скоро попали в критическое положение.

Грустный и сильно взволнованный, повернул Зыбата от Родни в свой стан. Зато Стемид, трепещущий от радости, пошел к товарищам, чтобы поделиться с ними подарками их бывшего начальника.

Заботливость Зыбаты была всеми оценена по достоинству.

– Спасибо Зыбатушке, – говорили окружавшие Стемида товарищи, – вот это вождь. Не позабыл в беде своих.

– Христианин он, оттого и не забывает.

– У христиан и враги должны любить друг друга.

– А, может быть, он с умыслом подъезжал-то?

– С каким там умыслом, что за умысел.

– Как, с каким. Может, его новгородский князь подсылал, чтобы нас на измену сманить.

– И ни слова он об измене не говорил, – запротестовал обидчиво Стемид, – жалеть жалел, сердечно так жалел, как братьев родных, а чтобы переманивать, не было этого.

– Не таковский Зыбата, чтобы переманивать. Кабы тогда князь-то наш ни за что, ни про что на него не разгневался, так и он с нами остался бы.

– Вестимо, остался бы. Не волей ушел он и теперь об нас вон как заботиться.

– Доносили те, кто в лагерь высматривать ходили, что у новгородского князя он как гость живет, а против Ярополка никогда не идет.

Все эти разговоры происходили, пока Стемид делил на равные части Зыбатовы подарки.

– А это я Варяжке снесу, – проговорил он, откладывая в сторону одну из частей, – он, Варяжко-то, как и мы, мучается.

– Вольно ему свою долю отдавать.

– Да ведь кому отдает-то? – возразил Стемид. – Князю самому.

– То-то, что князю. Ярополк будто не понимает, откуда ему так всего вдоволь подают, а Варяжко мучается. Принесешь ты, Стемид, так он и теперь все Ярополку отдаст.

– Что ж, это его дело, – ответил тот, – были бы мы покойны, что товарища не обделили, а там он со своей долей пусть, что хочет, то и делает.

Стемид забрал отложенные куски и пошел прочь.

Идти ему нужно было довольно далеко, через обширную площадь Детинца, посредине которой стояла большая изба, отведенная под помещение князя Ярополка; около этой избы было еще несколько строений, где жили воевода Блуд, арконец Нонне и другие приближенные к киевскому князю люди.

Стемид подходил уже к этим зданиям, как вдруг увидел в темноте две человеческие фигуры; он кинулся на землю и залег за первый попавшийся бугорок.

Как ни было темно, а Стемид узнал по массивной фигуре воеводу Блуда. Рядом с ним виднелась маленькая фигурка тощего Нонне.

Арконский жрец и Блуд беседовали так горячо, что даже не заметили Стемида и не услышали произведенного им довольно сильного шороха; они шли очень тихо и то и дело останавливались; толстый Блуд, страдавший одышкой, обычно старался не двигаться слишком скоро, хотя, при надобности, был весьма подвижен.

Они остановились так близко от Стемида, что тот мог слышать их разговор.

– Нужно кончать это дело, Нонне, – говорил Блуд, – этакая, ведь, напасть. Такой, пожалуй, никогда еще и не слыхано было. Святослав в Доростоле сидел, так и то ему свободнее было, чем нам; видимо дело, что Владимир измором хочет взять.

– Видимо дело, – хихикнул Нонне, – точно не ты ему советовал.

– Я то я, да разве я знал, что так выйдет? Коль и советовал я, так думал, что потерпят, потерпят дружинники, да и пойдут против князя. Сами собой руки и развязались бы. А они вон как, с голоду вспухли, а за Ярополка стоят. Что он им только дался.

– Слову верны, – коротко заметил Нонне.

– Слову-то слову, да, ведь, Ярополк-то им чужой. Будь-ка другие на их месте – давно бы такого князя мечами посекли и к Владимиру перешли.

– И теперь, – вдруг с каким-то змеиным шипением громко проговорил Нонне, – теперь ты сам своими руками себе ловушку хочешь устроить?

– Это как? – и в голосе Блуда зазвучало нескрываемое удивление.

– Да вот как: Ярополк сам истомился, знаешь, поди, его: он и попить, и поесть любит так, чтобы до отвала. А ты что надумал?

– Да то и надумал. Поклониться брату, ударить ему челом и признать его за старшего.

– Ну, вот видишь, а знаешь ты, что из того для тебя быть может? Владимира-то я видел и знаю. Когда так Ярополк сделает, он все сердце для него позабудет, и помирятся братья. А ежели помирятся, то Владимир тебя перед Ярополком не покроет, все ему расскажет, как ты переносился с ним, какую ты ему гибель готовил.

– Ну вот, боюсь я, – засмеялся Блуд, но теперь в его голосе звучал уже страх: он, видимо, почувствовал близкую опасность и уже начал придумывать способ выпутаться из нее.

Нонне, проницательный и хитрый, подметил эти нотки в тоне своего собеседника.

– Уж там, боишься ты или нет, – проговорил он, – дело другое, а беды тебе не избежать. Если помирятся Владимир и Ярополк, так Ярополк у Владимира большую силу возьмет, никогда Владимир не забудет, что он ему старшим братом приходится. Смекаешь ты? Ни-ког-да, – протянул с особенным подчеркиванием арконский жрец, – а умирать-то киевский князь даже и не собирается.

– Что же ты думаешь, Владимир меня ему с головой выдаст?

– Отчего же ему и не выдать? Ты ему чужой, а Ярополк и он одного отца сыновья, так-то. Ты вот обо всем подумал, а этого-то не сообразил; а для тебя всего опаснее, ежели братья сойдутся.

Нонне зло засмеялся.

Блуд молчал; он вздохнул и тихо пошел вперед, арконский жрец следовал за ним.

Стемид, как только они отошли, поднялся из-за своего бугра и чуть не бегом поспешил к княжеским хоромам. Однако Варяжко он там не застал, но узнал, что Ярополков любимец пошел к варяжским воинам, охранявшим Родню с противоположной стороны.

– Ага, знаю, где он, – сообразил Стемид. – Есть у него там приятели. Пойду-ка, да и, наверно, найду его там, – и он снова пустился по Родне на противоположную сторону ее Детинца.

Варяжко, действительно, он застал у вождя одной из варяжских дружин, по имени Феодор. Варяг Феодор родился в Киеве, куда пришли с далекого Севера его родители. До вступления в Ярополкову дружину он находился при мудрой Ольге и, как все, кто служил ей, был христианином. Нравом он был кроток, сердцем незлоблив.

Варяжко любил его не менее, чем Зыбату, и теперь, когда Зыбаты около него не было, он только и отводил душу, что в беседах с Феодором.

Стемид застал их обоих за разговором.

Оба воина, как и все в Родне, были на вид истомленные и истощенные, исхудалые до крайности и походили скорее на тени, чем на недавно еще могучих воинов киевской дружины.

• Предыдущая
• 31/35
• Следующая