В дали веков - Красницкий Александр Иванович "Лавинцев А." - Страница 31

• Предыдущая
• 31/36
• Следующая

Наконец наступил самый торжественный миг.

Первый русский князь сошел со скандинавской ладьи на ставшую ему вторично родной землю.

И Рюрик преобразился. Лицо его запылало восторгом, в глазах заблестел огонь радости.

– Родная страна, – воскликнул он вдохновенно, – приветствую тебя! Снова вступаю я на родимую землю. Не прежним изгнанником, не враждебным пришельцем прихожу я к тебе, а полновластным властелином твоего народа и верным твоим сыном. О всемогущие боги! Снова примите мою клятву, как некогда принимали вы другую. Клянусь я все силы свои употребить для блага ильменской страны. Клянусь возвысить ее на славу векам. И служить буду ей, насколько сил моих хватит. Не будет неправды при мне в родах славянских, и засияет в них правда ярче солнца. Все, все тебе, родная страна. Отныне не варяг я, не норманн, не пришелец я тебе, а твой верный и первый слуга, преданный сын! Горе тем, кто осмелится обидеть тебя, – есть отныне у тебя защитник.

С изумлением слушали окружающие эту несколько беспорядочную речь; но более всего поразило всех горевшее восторгом и воодушевлением лицо Рюрика и крупные капли слез, навернувшиеся на его глаза.

– А теперь – на вече! – громко сказал, подавив волнение, Рюрик. – Пойдем, покажем лицо свое нашему народу.

Он бодро шагнул вперед.

Двое слуг расстилали перед ним богатый ковер, а вокруг, как гул морских волн, неслись восторженные клики:

– Привет тебе, солнышко наше красное, надежда наш, князь великий!

Прибытие князя, его первое появление пред народом, обращение к вечу – обращение гордое, надменное, какого вечевики и вообразить себе не могли, произвели невыразимо сильное впечатление на народ приильменский и в особенности на новгородцев.

Они до последней минуты воображали, что князь будет для Нова-города тем же, чем были до тех пор его посадники, и вдруг пришлось жестоко ошибиться.

– Да он на вече-то и внимания не обращает, как будто и нет его совсем, – толковали и в самом Нове-городе, и в родах.

– Верно, что знать его не хочет!

Но и это вскоре обратилось в пользу Рюрика.

– Одно слово – князь самодержавный, кого призывали мы и кого нужно было нам. С ним много шутить не будешь! – стали отвечать на замечания о надменности князя.

– А зато, как шел-то он к нам! – восторгалось большинство. – Именно, что солнышко красное! Какие ковры пред ним расстилали, чтобы ножек своих не запачкал.

– Так и быть должно. Не подобает князю нашему прямо по земле ступать сырой.

– А на вече-то? Ведь он один на помосте стоял.

– Верно, что один, у самого колокола!

– Наши старейшины на самой нижней ступени сбились и голоса подать не посмели.

– Где тут подать! Головой кивнул бы на виновного, и как не бывало его на свете белом!

– На то он и князь самодержавный! Никто ему перечить не смеет!

Этим последним доводом заканчивались обыкновенно все разговоры о новом князе. Новгородцы, а за ними и остальные ильменские славяне прониклись сразу же мыслью о неизбежной покорности единоличной власти, а так как это, по мнению большинства, могло вести только к общему благу, то особого неудовольствия в народе не было.

Но наибольшее впечатление произвел поклон Рюрика собравшимся славянам, а затем и то, что произошло после этого поклона.

В пояс поклонился князь своему народу.

– Народы приильменские, – сказал он, – к вам обращаюсь я со своею речью. Добровольно, без всякого понуждения избрали вы меня своим князем, обещаю я послужить на пользу вам, но знать вы должны, что ни с кем никогда отныне ни я, ни приемники мои не разделят данной вами же власти. Только единой властью силен будет народ славянский. Только в ней одной его могущество, поколебать которое никто не может. Да исчезнет с приходом рознь между вами, и да будете вы все как один, а один – как все. Сплоченные, скрепленные, будете вы расти и усиливаться на свою славу, во веки веков.

Слова эти произнесены были с особым выражением.

– Что он говорит-то такое, как это все – что один?

– Что же, в родах наших старшего не будет?

– Все это совсем непорядок! – загалдело вече.

– Хотим жить по-старому, как отцы и деды наши жили!

– Князь над старейшинами только! Пусть их судит, а мы по-прежнему. К нему только на суд идти будем.

– Пусть нас на войну только водит, да от врагов со своею дружиной обороняет, вот его дело.

– А в роды мы его не пустим!

– Не по-нашему – так и ссадим. Не таких выпроваживали.

– Сам Гостомысл нас уважал!

Вече забылось. Может, это была просто попытка крикунов заявить о себе, как это бывало раньше, при посадниках, может быть, и на самом деле вечевикам захотелось показать, что и они не последние спицы в колеснице нового управления, что они заставят князя разделить свою власть с вечем.

Но что произошло после этого, надолго осталось в памяти крикунов и послужило им хорошим уроком на будущее.

Рюрик, заслышав угрожающий гул голосов, выпрямился во весь рост, чело его нахмурилось, в глазах засверкал гнев.

Он властно протянул перед собой руку и указал на толпу.

В тот же миг добрая сотня прекрасно вооруженных дружинников бросилась туда, куда указал им вождь. Бряцая оружием, вклинились они в толпу. Натиск их был совершенно неожиданным. Вечевики растерялись и свободно пропустили их к тем, кто громче других выкрикивал угрозы князю. В одно мгновение крикуны были повязаны и подведены к помосту, где их ожидал уже Рюрик.

Их было около десяти. Они дрожали всем телом, ожидая, что вот-вот услышат роковое для них приказание из уст того, против кого они только что подняли угрожающий крик.

– Чего вы хотите? Чего вам надо? – возвысив голос, заговорил Рюрик. – Или вы не желаете подчиняться моей власти?

– Ничего, батюшка, так мы это, спроста, – нашел в себе силы, наконец, проговорить один из приведенных.

– Чего им! Известно чего! – загудело вече. – Думают они, что как прежде горланить можно. Теперь ведь князь, а не посадник.

– Так слушайте же вы все! – загремел Рюрик. – Прошлому более нет возврата. Не будет своевольства в земле славянской – не допущу я этого; сами вы меня выбрали, сами пожелали иметь меня своим князем, так и знайте теперь, что нет в народе славянском другой воли, кроме моей.

– Истинно так, батюшка князь, – снова загудело вече. – И нам всем эти буяны надоели. Они-то всегда и смуту затевали, благо горло у них широкое. Накажи их в пример другим.

Все вече было буквально ошеломлено быстрым натиском княжеской дружины. Да и среди вечевиков находилось много сторонников нового князя, даже довольных таким исходом дела.

– Ишь, сразу смуту затевать начали, – неслось со всех сторон, – поучи их, батюшка-князь, поучи, чтобы и вперед не поваживались.

Рюрик снова сделал величественный жест рукой, и вече разом замолкло.

– Слушайте, вы! Должен наказать я примерно этих людей, но хочу я с милости начать свое правление, чтобы знали прежде всего, что милостив князь ваш. На этот раз отпускаю я этих людей, дарую им жизнь, хотя они заслуживают смерти! Пусть идут они в роды свои и возвестят там о новом князе своем, пусть скажут они, что отныне всякий осмеливающийся с осуждением выступать против него, лютой смерти будет предан. А теперь я докончу то, что говорить вам начал. Нет и не будет отныне на Ильмене родов, каждый и все должны одним законом управляться, одной воле покорными быть, а поэтому приказываю я называть все роды, что окрест по ильменским берегам живут, одним именем – Русью. Нет более родов приильменских, есть одна на Ильмене Русь, как есть на Руси одна только правда и милость моя великокняжеская. Так знайте и помните это всегда.

Вече смущенно молчало. Старики недоумевающе переглядывались друг с другом. Приказание князя произвело на них удручающее впечатление.

– Что же, Русь, так Русь, это все едино, – раздались сперва робкие, неуверенные восклицания.

– А и в самом деле, будем Русью, если так князь наш батюшка хочет!

• Предыдущая
• 31/36
• Следующая