Семь отмычек Всевластия - Краснов Антон - Страница 27
- Предыдущая
- 27/78
- Следующая
Словоохотливый же Ару тут же начал излагать последние храмовые сплетни, сопровождая их обильным комментарием.
– Живем мы тут весело, – вещал Ару, накрывая на стол и выставляя финики, ароматные медовые лепешки, виноград, хитро приготовленное мясо антилопы, а также два кувшина вина, – да и наш верховный больше строит из себя строгого, чем на самом деле. Уж я-то знаю, что он недавно ворковал с толстой Онуфер, пожертвовавшей на храм пятерых гусей, теленка и семь золотых колец. А ему она, наверно, еще что-нибудь пожертвовала. А привратник Рахотеп торгует вином, которое сам же и разбавляет. Ох и хитрец!
Женя Афанасьев хотел было перевести разговор на тему о пророке Моисее, обретающемся где-то поблизости, но трескучий Ару не давал вставить и слова. Месу же только ел, при этом чавкая хуже крокодила. Афанасьев подумал, что исторические данные о высокой культуре жречества немного преувеличены.
Поев, пошли в апартаменты Аписа. Животина жила ненамного хуже иного российского олигарха. По крайней мере, придел храма, где обитал Апис, был размером с хорошенький такой особнячок на Рублевке. Рядом располагался двор, отведенный для прогулок Аписа. Обширная площадь, покрытая подстриженной травой, была окружена густыми и щедро разросшимися сикоморами, скрывавшими высокие толстые стены. Ими храм был отгорожен от города. В центре двора мягко блестел и переливался полукруглый бассейн, выложенный добротным серым гранитом. К воде вел плавный спуск, по которому священный бычара благоволил заходить в воду и купаться. Два ряда деревьев защищали бассейн от солнечных лучей, паливших и жаливших совершенно немилосердно. В общем, если исчезновение Аписа и можно было чему приписать, только не нищенскому существованию. В нечеловеческих условиях под гнетом антинародного режима жрецов.
– М-да уж, – на родном языке сказал Афанасьев, с шерлокхолмсовским видом оглядывая все вокруг, – если этот бык куда-то и мог деться, то только если у него отросли крылья. Или есть крылья у того, кто его упер. Тут вертолет нужен, чтобы перекинуть через стену мычащий кусок мяса весом чуть ли не в тонну. А в Древнем Египте, понятно, вертолеты не производят.
– Священный бык в последнее время плохо питался и много гадил, отчего похудел едва ли не вдвое, – деловито сообщил жрец Ару, как будто понял то, что Женя сказал о весе быка. – Наверное, он заболел.
– Ага, – буркнул Ковалев, – в округе эпидемия ящура, что ли? Морочат голову с этим Абкаком!
– Аписом! – еле сдержав смех, поправил Афанасьев.
– А ты, Ару, по какому профилю в этом храме трудишься? – спросил чуть разомлевший с вина Ковалев, которому понравился разбитной египтянин. – Девчонок подогнать сможешь?
Ару хитро подмигнул и пообещал:
– Лишь когда Солнце-Pa причалит на своей ладье к горизонту.
– Так, ты эти провокационные разговорчики заканчивай, Колян! – попытался вмешаться Афанасьев, который и сам, впрочем, не был воплощением целомудрия. – Ты же сам говорил, что прежде дело сделать надо, а уж потом откисать и расслабляться. А теперь начинаешь разлагать храмовую братию, даже ничего толком не решив. Непорядок это, Коля.
– Еще бы выпить, – размечтался вслух Ковалев, – а то уж я больно к местному климату непривычный. А быка авось найдем. За такие-то бабки. У меня вот в прошлый раз джип угнали, и то нашли. А у моего двоюродного брата Толяна сперли пинчера, он дал объявление, тоже нашли. А что этот жрец не даст объявление в местных газе… – Ковалев осекся. По выражению лица Афанасьева он понял, что говорит не то.
Женя выразительно покрутил пальцем около виска, а потом, насторожившись и прислушавшись, спросил у Месу:
– А там что?
Он указал на группу зданий, из которых неслось явное мычание. В части этих зданий жила обслуга священного быка, щедро поимая вином ушлым Рахотепом. Но никто из них не мог допиться до такого состояния, чтобы из глотки вырывался густейший однообразный непрерывный басовый вой в до-диез. Женя в свое время жил в деревне, он никогда бы не спутал рев рогатого скота с голосом скота безрогого – в том случае пастуха Арсентьича, чудовищного алкоголика.
– Что там? – повторил он. – Что там, почтенный Месу?
– Воистину, – сказал тот с экстатическим видом и воздел руки к небу.
Из-за спины Жени вывернулся проворный Ару и пояснил:
– Месу говорит, что в тех зданиях живут могучие сыны священного быка, и он возносит им хвалу.
Рев усилился. Афанасьев уточнил:
– И сколько там сынов?
– Согласно иероглифической записи, что поднес главному жрецу верховный счетовод Хетепхерес, всех сынов священного быка насчитывается шестьдесят восемь.
– Вот это стадо! А что стоит выбрать из них нового этого… Аписа? – воскликнул Колян, теребя свой мобильный.
– Согласно традиции, – терпеливо сказал Ару, – у священного Аписа должно быть двадцать восемь тайных и явных признаков, как то: белое пятно особой формы на лбу, особая форма рогов, особая форма…
– А также количество, качество, окрас и размер, – закивал Афанасьев. – Все ясно. Значит, среди них нет ни одного быка, чтобы заменить прежнего Аписа, так, жрец?
– Да, – согласился Ару печально, а потом показательно вознес глаза к небу, в то время как Месу так и стоял, растопырив руки и расставив ноги. Он походил на русскую букву «Ж». – Но даже если бы священные признаки Аписа обнаружились у одного из его сынов, то прежде должен быть торжественно похоронен в некрополе прежний Апис.
Разговор продолжался в том же ключе еще около двух часов. За это время Ару, Месу, Женя и Колян Ковалев облазали весь храм, осмотрели все, что только можно; кроме того, они обшарили окрестности храма, Колян даже пытался обращаться к местным жителям с фразой на смешанном египетско-русском наречии:
«Слышь, братва, а здесь этот… типа… Апис не пробегал? У него особые приметы – пятно на лбу, ну и все такое!» Египтяне падали на колени при священном имени и на вопросы отвечать отказывались наотрез.
– Ты им еще фоторобот предложи составить, – возмутился Афанасьев. – Ну и вопросики у тебя… Это все равно как если бы у наших богомольных старушек спрашивал: «А тут типа этот, с бородой… Иисус не прохаживался? Особые приметы – крест и этот… типа… терновый веник… то есть венок».
Жрецы из храма Птаха уже выражали явное недоумение. Они хромали и тяжело опирались на свои дорожные посохи. Было очевидно, что египетское духовенство непривычно к таким променадам и вообще склонно мало ценить физкультуру и спорт. Сначала Ару жестами, мимикой, потом полунамеками выражал недоумение, почему это могущественные чужеземцы не обратятся к своим святым амулетам. Потом он сделал это прямым текстом. Наконец даже молчаливый Месу воздел свой жреческий посох и сказал:
– Прослышал я, что есть у вас амулеты особой силы. Быть может, они вернут нам священного быка? Обратитесь через амулеты к своим богам и…
Говоря это, Месу пытался тыкать пальцем то в мобильный телефон, то в CD-плеер на поясе Коляна Ковалева.
– Черт-те что… – на родном языке пробормотал Афанасьев. – Чем дальше, тем больше мне кажется, что золота нам не видать.
– Да не каркай… – буркнул Колян. – А что с этим… с пророком Моисеем будем делать? Может, отжать посохи у этих жрецов и подсунуть нашим благодетелям дионам под видом Моисеевой клюшки?
Афанасьев замотал головой.
Вечером того же дня в приделе храма с террасой и колоннами, изукрашенным иероглифами, Женя и Колян выпили. Более того, они крепко выпили. С горя. Мобильный телефон Ковалева разрядился, дисплей потух, и одним амулетом стало меньше. Впрочем, еще один «амулет» у них оставался, и его могущество все еще не вызывало сомнений у жрецов. Иначе они едва ли стали бы выставлять чужеземцам обильное угощение и выпивку. А привратник Рахотеп, славившийся в храме своей оборотистостью и предприимчивостью, даже обеспечил Коляна и Женю приятным обществом в лице двух египтянок. Обе были смуглы, вертлявы, стройны, с оттенком кожи, средним между золотисто-желтым и коричневато-бронзовым. Одна была пофигуристее, с теми формами, что любил Колян Ковалев. Потому он покровительственно обнял ее за талию. Особенно льстило ему то, что на девушке ничего не было, кроме белой накидки и сандалий. В жестких волосах торчала роза. Вторая, с разбегу начавшая клеиться к Афанасьеву, была не с такими формами, но помиловиднее на физиономию. Впрочем, она напомнила Жене усатых кавказских дам, которых он не особо жаловал. Впрочем, вино старины Рахотепа сглаживало такие тонкости. К восходу светлого бога Хонсу-Яха (в египетском просторечии – луны) все были довольно хороши. Оба выходца из северных земель уже начали подзабывать египетские слова.
- Предыдущая
- 27/78
- Следующая
