История нравов - Фукс Эдуард - Страница 10

Наряду с рыцарем и крестьянином необходимо здесь упомянуть еще о ландскнехте, вытеснившем в XVI в. рыцарское ополчение. Хотя наемный солдат и является, таким образом, совершенно новой социальной формацией, однако о нем необходимо поговорить именно здесь, так как сходство его жизни с жизнью низшего дворянства наложило сходную печать и на его нравы.

В глазах романтиков всех стран ландскнехт — героическая фигура. Однако он отнюдь не является ею, даже в области военного искусства. В XV и XVI вв. большинство наемников вышло не из Швейцарии, а из Германии. Немецкие наемники составляли главный контингент наемных войск всех государей мира. Они сражались в Италии, Испании, Франции, Германии — словом, везде. И притом безразлично, во имя каких интересов и на службе у какого государя.

Так как условия существования как ландскнехта, так и разбойничьего мелкого дворянства отличались крайней неустойчивостью, то и наемный солдат жил исключительно одним днем. Любовь, если встречалась на пути, доводилась до разнузданности. Ибо кто знает, что сулит завтрашний день. Женщиной по той же причине завладевали всегда силой, если к тому была возможность, и не прибегали сначала к утонченному ухаживанию. Для крестьянской жены или девушки было еще честью, если ее насиловали тут же на краю дороги или за соседним кустом, а еще большей честью, если сразу претензию на нее заявляла дюжина ландскнехтов, бросавших жребий, чтобы установить очередь. Та же судьба, естественно, грозила всем женщинам, предпринимавшим путешествие без надежной мужской охраны и попадавшим в руки шайки солдат; в таких случаях последние брали аванс в счет выкупа или — если они бывали милостиво настроены — требовали от беззащитных женщин дорожную подать.

О гнусностях всадников и рыцарей XV в. один хронист сообщает следующее: «В особенности страдали женские монастыри. Не щадили даже маленьких девочек, а жен прямо вытаскивали из домов мужей». Такие же сведения имеются у нас и о поведении ландскнехтов в XVI и XVII вв. Эти последние также никого не щадили — ни девочек-подростков, ни старух, ни беременных. Все без исключения подвергались насилию. Особенно варварски, конечно, вели себя ландскнехты при взятии осажденных мест. В таких случаях «право» было ведь на их стороне, и правом этим пользовались, насилуя женщин особенно изуверским образом и потом убивая жертвы своих скотских вожделений. Вот для примера описание событий, имевших место при взятии и опустошении городка, описание, которое мы находим у одного хрониста: «Много замужних женщин и девушек, даже беременных, подверглось насилию как в самом городе, так и за его чертой. У одной беременной женщины вырвали груди. Двенадцати летнюю девочку растлили до смерти, изнасиловали даже почти столетнюю старуху. Одну благородную даму так обыскали, думая найти у нее золото, что та от ужаса и стыда скончалась. На глазах у мужа опозорили и увели жену и молоденькую дочку, а его самого убили и т. д.»

Эта картина типична, и из истории Тридцатилетней войны можно было бы привести еще сотню подобных описаний. В этой области прогресс мог совершиться и совершался лишь очень медленно. Только самопомощь, к которой в отдельных случаях прибегали крестьяне и бюргеры, ставила некоторую преграду подобным насилиям.

Все сказанное здесь о ландскнехтах вполне приложимо и к морали большой дороги, кишевшей тогда всевозможными отбросами. О Баварии XVI в., например, сообщается: «Страна изобиловала бывшими ландскнехтами и солдатами, ставшими ворами и разбойниками, разнузданными голодными бродягами и босяками всех видов». Немало преступных элементов встречалось и среди «бродячего люда», среди тех многих людей без рода и племени, которыми тогда были полны проезжие дороги. Разумеется, в них нельзя видеть только преступников. Но, с другой стороны, не следует забывать, что среди бродячего люда находилось много разбойников, так как и эта группа еще в большей степени, чем ландскнехты, вербовала своих членов среди деклассированных. Там, где разбойники были в большинстве, они, разумеется, не просили милостыню и не вступали в переговоры, а удовлетворяли свои желания силой -грабили, убивали, насиловали. Что даже и на улицах многих городов честь женщины никогда не была в безопасности, видно из частых и строгих указов городских властей, направленных против возраставшего числа «насилий над честными женщинами и девушками», а также из постановлений, которые запрещали женщинам с наступлением темноты выходить на улицу без света и без мужской охраны.

Там, где любовь сведена к удовольствию, на первом плане стоит принцип разнообразия. Это разнообразие достигается одновременным половым общением с несколькими мужчинами или несколькими женщинами. Тенденция эта главным образом выражается в возникновении института постоянной любовницы или постоянного любовника. Муж имеет кроме жены еще одну или несколько метресс, порой тут же в своем доме. Гейлер из Кайзерсберга пишет: «Есть и такие мужчины, которые содержат в своем доме рядом с женой еще публичную женщину». Жена часто не только супруга, но и метресса другого, порой третьего и т. д. Большинство сексопсихологов ошибочно называют это «прирожденной склонностью женщины к проституции», потому что исходят из отдельных индивидуальных случаев. На самом деле это социальное и потому заурядное явление, обусловленное вышеприведенными экономическими причинами.

Бесчисленное множество мужчин в таких классах и в такие эпохи находят совершенно естественным, что их жены имеют любовников или являются метрессами других. Надо, впрочем, заметить, что чаще всего здесь сказывается рафинированность мужей, а не их снисходительность или справедливость, предоставляющая другим те же права, какие они сами присвоили себе. Мужчина находит у проститутки больше наслаждения — ибо она утонченнее решает проблему любви, сведенной к простому удовольствию, — и потому превращает в проститутку свою собственную жену. Молчаливым соглашением является при этом требование, чтобы жена, сходясь с любовником, избегала беременности. Только беременность дискредитирует, потому что компрометирует не самый факт, а только неловкость, неумение соблюдать правила любви, ибо любовь не более как игра.

Женская неверность ограничена, таким образом, исключительно неудобными последствиями. Вместе с тем в таком классе совершенно видоизменяются и понятия о «приличии». Приличным считается муж, уважающий права любовника и умеющий так устроить дело, что ни любовник, ни жена не попадают перед ним в неловкое положение. В нужный момент он покинет комнату или квартиру, никогда он не появится на сцене в неурочный час — если бы он поступил иначе, он нарушил бы правила приличия.

Воплощением добродетели считается в такие эпохи женщина, отдающаяся другим только в период беременности, виновником которой является ее муж, так как последний уже не рискует в таком случае воспитать детей, принадлежащих не ему. «Беременная женщина не может быть неверной», — гласила распространенная поговорка.

Под влиянием этого меняется и жизненная мудрость женщины. Один современник говорит: «Как только женщина забеременеет, она уже считает, что не может оскорбить мужа и сделать его рогоносцем, и ни в чем не отказывает своим друзьям». Последствия этой философии обрисовывает поговорка: «Беременные женщины отдаются тем охотнее». Однако жена не всегда становится матерью от мужа, вместе с тем она желает избежать последствий и от связи с любовником, не отказываясь, однако, от радостей незаконной любви. Как быть в таком случае? Очень просто. Не следует ограничиться одним любовником, надо их иметь несколько. «Кто живет одновременно со многими мужчинами, не может забеременеть», — гласит поговорка.

В своей истории города Любека Бекер сообщает о том, как жаждавшие любви патрицианские жены, которым обстоятельства не позволяли держать официального любовника, вознаграждали себя за потерю любовных наслаждений: «В 1476 г. жены патрициев Любека отправлялись вечером под густой вуалью в винные погребки, чтобы в этих очагах проституции удовлетворять свои желания, оставаясь неузнанными».