Счастье понарошку - Усачева Елена Александровна - Страница 12

• Предыдущая
• 12/18
• Следующая

– И правда – Лежий! Это же Барангол! Мост через Катунь! Вы были там вместе?

– С кем? – тянула время Маша.

Это как если бьется твоя любимая чашка, как если любимый неожиданно говорит, что больше не любит, как если друг сообщает, что знать тебя не хочет. Всего секунда прошла, а того, что тебе было дорого, нет. Секунда мгновенная, но для тебя это вечность, разделяющая твою жизнь на до и после. Когда в душе гибнет что-то очень важное для тебя. Когда ты умираешь, чтобы стать другой.

– С Лежим! Вот, смотри! Это же он!

Алиса разворачивала к ней альбом, но Маша и так помнила. Здесь он купается в холодном водопаде. А тут сидит на Черемыше. А это он в профиль на фоне неба.

– Мы в «Царской охоте» познакомились.

Это был какой-то кошмар. Степанова уже не хотела причинять Алисе боль. Зачем что-то говорить этой взбалмошной девчонке? Зачем вклиниваться в эту притертую жизнь? Машина дурацкая идея с письмом Алисе именно что и была дурацкой.

– Ну да! Это турбаза, – соглашалась Алиса. – Мы оттуда уходили на Укок. А он про тебя и не рассказывал. Говорил, что скучает, ничего не делает.

– Мы и не делали ничего. Просто вместе время проводили. – Маша отвернулась.

– А я тебя не помню. – Алиса колебалась. Все было слишком неожиданно, чтобы так просто объяснялось.

– Мы уехали до вашего возвращения.

– Но Лежий не говорил, что с кем-то был. – Алиса потянулась к телефону

– Наверное, и правда, скучал.

Почему немеют губы? Почему она не может говорить? Потому что Алиса оказалась не такой плохой девчонкой? Потому что теперь и Маша понимает, что Алиса может совершить глупость – выпрыгнуть из окна, броситься под поезд, резануть себя по венам?

– Он здесь хорошо получился, – прошептала Алиса, мгновенно теряя боевой задор.

Они смотрели друг на друга.

Одно слово – и Алиса уйдет. Навсегда уйдет. И из жизни Маши, и из жизни Олега. Пульсирующая точка жизни, которая норовит вот-вот исчезнуть. Это была секунда смерти. Но не как у всех, смерти окончательной и бесповоротной, а с мучительным возрождением.

– Я думала, у него девчонка такая крутая, вся в золоте, – первая заговорила Маша. – Он говорил, что очень любит тебя и боится потерять. Так описывал, как будто бы ты королева.

– Вы чего, общаетесь, что ли, ты к нам в город-то приехала? – Догадка лежала на поверхности.

– Я не к нему. Я так… У меня было дело…

– Какое? Может, я человека знаю!

– Я к преподавательнице. – Ложь была неловкой, но именно она почему-то успокоила Алису. Девушка улыбнулась.

– Он тебя любит. – Маше вдруг стало легко говорить. – Все рассказывал, что боится тебя обидеть.

– Чего, правда, так сказал? Круто! Нет, правда? Да? – Щелчок, и Алиса, как лампочка, стала светиться ярче. Да, с таким переключением скоростей не соскучишься.

– Правда. – Маша потупилась. Вранье еще не стало для нее привычным.

– Нет, ну, клево! Я расскажу, он не поверит.

– Ага, клево, – согласилась Маша. – И знаешь, забирай все эти фотографии. Сама говоришь, он здесь хорошо получился. Заодно покажешь их Флору, пускай учится дружить!

Маша сама стала выдергивать фотки из-под пленки. Все, что напечатала. Все, что с такой любовью хранила и пересматривала. Ей больше не нужно.

Алиса порывисто обняла ее, прижала к себе. Сильно. Надолго задержав.

– Странно, что все так получилось, – прошептала она Маше в ухо.

Вечером позвонил Олег.

– Здоруво!

И замолчал. Но тишина в трубке была не обычной тишиной. Она была наполнена звуками, словами, образами.

– Сначала я хотел позвонить тебе и сказать… – Он запнулся, не давая себе сорваться. – Я нашел на платформе твое письмо.

Маша ухмыльнулась. Это уже было даже не смешно.

– А потом мне Алиса рассказала про собаку и про укушенную девушку. И что ее зовут Маша.

– Ты мерзавец!

– Как ты себя чувствуешь?

– Не звони мне больше!

– Алиса привезла фотографии. Она уверена, что это случайность. Спасибо!

– Я не хочу тебя знать!

Решение было спокойное и взвешенное. Маша чувствовала, что это правильно. Что только так и надо было поступить.

– Ну как ты? – На край кровати присел отец.

– Папа! – Маша смотрела в сторону. – А если бы кто-то пришел и сказал тебе, что мама тебе неверна. Что бы ты сделал?

– Я бы убил того человека, кто это сказал бы.

– Почему?

– Потому что никто не имеет права вторгаться в нашу с твоей мамой жизнь. Потому что это жизнь. И все, кто пытается нашу жизнь убить, называются убийцами.

– Я бы тоже так поступила. – Взгляд скользил по узору на обоях.

– Что-нибудь случилось?

– Теперь уже нет.

Утром Маша подошла к Мазуровой.

– Юлька! Прости меня. Все, что я говорила, было чушью. Словно я была больна, а теперь выздоровела.

Ваня смотрел на нее, открыв рот.

– Главное, чтобы это было не заразно, – улыбнулась Юлька. – Значит, больше никаких разговоров о…

– Никаких. Ни о чем.

– Чего, поссорились, что ли? – встрял в разговор Колесников.

– Расстались.

И ее окаменевшее сердце не дрогнуло. Впрочем, это слишком патетично. На самом деле Маша просто улыбалась, не думая о том, что там происходит с ее сердцем.

– Тогда пошли на дискач, – запрыгала на месте Юлька. – Там шумно, и даже если ты будешь трепаться, я все равно не услышу. Колесников, ты не против?

– Я – рад.

И они пошли на дискотеку. Втроем. Идея изначально была убитая. Потому что – как ты ни танцуй, все равно выйдет, что они пара, а ты одна. Даже если честно каждый раз держаться круга. Даже если на площадке вдруг появляется твой одноклассник Борисов и присоединяется к вам. Для него что медленный, что быстрый танец – он танцует сам для себя, ведь в его жилах вместо крови – движение.

– Пойдем!

Ваня появился из мигающей пустоты, взял за руку.

– Ты чего? – Что-то Маша за последнее время одичала.

– Медляк. Пошли.

– А Юлька?

В этой фосфоресцирующей темноте ярко выделялось все, что было белым. А Юлька вся была в белом. Да еще улыбалась. Зубы у нее по-вампирски отдавали фиолетовым.

Сама послала. Радуется.

И они пошли. Ладонь Вани была влажной. Пальцы застыли железными прутьями и не гнулись. Молчали. Борисов по центру зала выделывался в гордом одиночестве.

– Ну вот, – подошла к ним Юлька в конце песни. – Все хорошо.

И наступил Новый год. В этот раз он подкрался неожиданно. Было много забот – приходилось все начинать заново: жить, учиться, смотреть на мир. Даже говорить. Поначалу казалось: каждый, кто к Маше обращается, хочет обидеть или обмануть. И обязательно спросить про Олега. Еще бы! Она ведь так много о нем раньше говорила. И вдруг замолчала. Его все видели. И вот – он пропал.

Перед уроками, пока не было Юльки, Колесников сел рядом за парту и стал нести какую-то ахинею про погоду, снег, мороз и каток.

– Я не катаюсь на коньках, – нехотя отозвалась Маша.

– О чем вы? – Нарисовавшаяся рядом Юлька улыбалась. Она последнее время постоянно улыбалась.

– Колесников на каток зовет. – Маша взяла вещи и пересела на одну парту назад, уступая место Мазуровой.

– Ну так пойдем! – тут же согласилась Юлька.

И они пошли. Вечером Юлька хвасталась фотографиями – фигуристы из них с Ваней получились еще те.

«Пришли уроки, – сыпал просьбами Колесников. – Подскажи, как решить».

Он еще пару раз подсаживался к ней, когда Юлька носилась где-то по своим неотложным делам.

– Как будешь встречать Новый год? – спрашивал, а сам на нее не смотрел. В сторону. На дверь. Ждал, когда появится Мазурова?

– С родителями.

– А к Юльке придешь?

– Ну да, после двенадцати. Папа обещал проводить.

– Хочешь, я за тобой зайду?

Он, и правда, зашел. Но папа одних не отпустил, пошел «прогуляться за компанию». Колесников хмельно улыбался, хватал Машу за руку, шагал, сильно дергая Степанову за собой.

• Предыдущая
• 12/18
• Следующая