Лилипут — сын Великана (с иллюстрациями) - Иванов Альберт Анатольевич - Страница 37

• Предыдущая
• 37/42
• Следующая

— А ещё моряк — с печки бряк, — проворчал пёс. — Тоже выражение такое, — поспешил он уточнить.

— Прощаю, — повторил старикан и подмигнул Пальчику. — За словом в карман не лезет.

— У меня их нет, — честно сказал пёс.

— Вот видишь! — возликовал бывший моряк. — Всё время держит нос по ветру, что твой вахтенный.

— Не знаю, кто такой этот… вахтенный. А нос держу, — с достоинством произнёс Гав.

— Так держать! — одобрил бывший моряк. — Давненько не бывал в такой теплой компании.

А Пальчик грустно подумал: «Пропащий остров. Если уж такой добряк, как этот старикан, завидует тупым жирнякам — совсем тут плохо дело…» Но если бы он поделился мыслями с многоопытным бродягой псом, тот мог бы снисходительно ответить новым житейским изречением, слышанным от буфетчицы Оли: «По одёжке протягивай ножки».

— Попроси его: пусть скорей ворота открывает, — зашипел ему Гав, — а то скоро все проснутся.

— Да погоди ты! — отмахнулся Пальчик. Рядом со стариканом он забыл об опасности.

— Тебя как звать-то? — спросил пса бывший моряк.

— Гав. — Затем припомнил новое имя: — Гав-гав.

— Значит, сиди и не гавкай.

— Я же шёпотом.

— От твоего шёпота уши дерёт, как наждаком. Выпущу вас незаметно, не бойся.

— Я не за себя — за него боюсь!

— Правильно делаешь, что волнуешься за хозяина.

— Он мне не хозяин. Теперь.

— А теперь кто?

— ДРУГ.

— Скажи, кто твой друг, и я скажу, кто ты, — важно произнёс бывший моряк.

— Но тебе я не скажу, не то зазнаешься.

— Я уже зазнался, — улыбнулся Гав.

— Вы сказали про земляные орехи и картошку, — заметил Пальчик. — А что, плодовых деревьев на острове нет?

— Есть. Да только их стерегут злющие псы. Побольше твоего дружка и покруче нравом!

— Каждый за себя отвечает, — Гав прихлопнул лапой муху, ползущую по полу.

— Ваши жирняки, я гляжу, не лучше тех псов. А уж о стражниках вообще молчу.

— Я их тоже не перевариваю. Чуть что, орут: почему ворота открыты? Не могу же я их каждую минуту закрывать и открывать. Высший разряд всё время с лыжными палками бегает вниз-вверх, вверх-вниз для моциона.

— Моци… что? — полюбопытствовал Гав.

— Чтобы похудеть.

— А зачем едят так много?

— Чтобы поправиться. Наконец-то ты понял!.. Так и бегают туда-сюда.

— Без своих подпорок не побегали бы, — съязвил пёс.

— Ты про палки? Конечно, без них трудно. И в гору, и под гору. Особенно вниз — страшное дело. Можно и костей не собрать, если б не предупредительные знаки.

— «Налево» и «Направо»?

— Ясно. А то ещё занесёт на спуске.

Гав со значением взглянул на друга: мол, что я тебе говорил.

— Смышлён, смышлён, — ответил ему Пальчик словами старикана. — А откуда вся еда на острове берётся? И освещение? — вновь пристал он с расспросами к хозяину.

— Из воды, юнга. Из воды. Удивительно, да? — Бывший моряк вскочил. — Идёмте, всё покажу.

— А если заметят?

— Мы осторожненько. Я одну потайную тропку к морю знаю.

— Так это всё-таки море?

— А ты думал — озеро? Не мог же я быть моряком на озере.

— Тогда вы были бы… — Гав хихикнул, — старик-озорник. То есть озёрник.

— Цыц! — И бывший моряк снова повернулся к «юнге». — Но о морях и озёрах — после.

Вскоре они уже спускались по узкой лесной тропке, петлявшей меж валунами. Разумеется, сначала они прошли через ворота, которые сторож затем вновь запер, перевесив замок на другую сторону. Этой дорогой идти было ближе. Они быстро добрались до берега моря.

Море, как и раньше здесь, отливало тёмно-серым цветом. Из округлых, пухлых облаков веером тянулись тонкие солнечные спицы — они как бы прожигали на водной глади пронзительные кружочки с зубчатой опушкой по краям. Казалось, там и сям были разбросаны белые горящие ромашки с острыми тлеющими лепестками.

Сторож повёл беглецов направо, за поворот скалистого мыса. По пути Пальчик невольно обернулся на две сосенки, скрывающие вход в пещеру, где был лифт.

За мысом галечный берег перешел в песчано-илистые откосы и отмели. Здесь теснились на бесчисленных ножках-корнях странные деревья и кустарники с коричневой корой. Они напоминали множество балерин, стоящих на пуантах.

— Что это? — заинтересовался пёс.

— Мангровые заросли, — сказал сторож. — Вон, видите что-то вроде груш?

Мангры были усыпаны плодами, похожими на груши. Только они висели как бы обратной стороной — горлышком вниз.

— У них прорастает хвост — полуметровый воздушный корень, — продолжил старикан, — и ждёт своего часа, чтоб отделиться. Затем молодые растеньица отрываются от плода, летят вниз, глубоко входят в освободившуюся от воды почву и закрепляются корнями. Живородящие растения!

— И всё-то вы знаете, — уважительно поглядел на него Пальчик.

— Я ведь хочу дорасти до садовника, чтобы перейти в среднее звено, — приосанился сторож. — А там уже недалече и до высшего разряда.

Хотя Пальчик был ещё мал, он опять невольно подумал: «Здорово им тут голову заморочили!» Вслед за проводником он тоже разулся, засучил штаны и обошёл мангровые заросли по воде. Гав прошлёпал, как говорится, босиком.

— Мангры — это чепуха. Скоро я вам такое покажу — ахнете!! — предвкушал старикан. И заговорщически толкнул Пальчика локтем в бок. — А пока признавайся, где всё-таки оставили свой корабль? Не по воздуху же прилетели.

Ну не мог ему Пальчик сказать, как они сюда прибыли! Сторож бы ни за что не поверил. Да и сам-то Пальчик верил с трудом.

— Здесь, на южной стороне, или там, на северной? — выпытывал бывший моряк. С его неистребимым любопытством ему б не в садовники метить, а по крайней мере — в астрономы. Целыми сутками за звёздами в телескоп подглядывать — милое дело!

— На северной, — буркнул Пальчик, кляня себя за вынужденное враньё.

— На северной? — всполошился тот. — Вы с ума сошли! Там кругом предательские рифы!

— На северо-западной, — наугад «уточнил» Пальчик.

— Другое дело… Перепугал до смерти. Разве ж так можно?.. О-хо-хо, лишь бы войны не было.

— С кем? — поднял уши Гав.

— С кем — с кем? Вообще. К слову сказано. Да и на самом деле. В море островов, знаешь, сколько!

— Сколько?

— Как семечек в подсолнухе. Кто-нибудь да с кем-нибудь всегда непременно воюет.

— И так везде, — вздохнул пёс. — Даже буфетчица Оля, когда её хотели в тюрьму засадить, сказала: «Лишь бы войны не было».

— Не знаю, не знаю, — привычно отмахнулся старик. — Я ваших секретов не знаю и знать не хочу. Но запомни, пустобрёх, на всю жизнь…

Гав вытянул шею, стараясь не упустить того, что надо на всю жизнь запоминать.

— Дружи с буфетом. Вот тебе мой главный совет!

— И без вас знаю, — разочарованно сказал грубиян пёс. Он ожидал чего-то большего.

— Это лишний раз подтверждает мою правоту. Если и ты, и другой, и третий знают одно и то же, значит, так оно и есть, — глубокомысленно заключил старикан.

Мангровые заросли давно кончились, а они всё продолжали идти, теперь уже взбираясь на высокий обрыв береговой полосы.

Цвет моря изменился, оно стало каким-то глинистым, мутным, подёрнулось рябью… Затем пошли крупные волны. На них качались утки-нырки, опускаясь и поднимаясь с каждым новым накатом. Они то и дело ныряли с таким видом, словно топились навсегда.

Беззвучно пролетели длинной-предлинной цепью черно-фиолетовые гагары — они тянулись низко, почти над водой, изгибаясь как единое целое и словно повторяя изгибы очередной набегавшей волны.

— Сейчас, сейчас будет, — говорил старикан. — Сейчас…

Море становилось всё беспокойнее. Вскидываясь перед берегом, гребни пытались закручиваться, подобно гигантской раковине, но не успевали и рассыпались шумными брызгами.

Но бывший моряк привёл их взглянуть не на шторм. Пальчик и Гав увидели, что штормило лишь на небольшом участке. А вот дальше…

Дальше, вращаясь огромной спиралью, вода с гулом уходила в тёмную бездну воронки диаметром метров восемьдесят — словно здесь, не так далеко от берега, море прохудилось насквозь, как кастрюля. Но даже не это странное явление потрясло наших невольных зрителей — большущий кит, очевидно, случайно угодивший в неистовый водоворот, отчаянно пуская фонтаны и бешено работая могучим хвостом, пытался выбраться из уготованной ему судьбой западни. Чудовищная воронка неумолимо затягивала его всё глубже и глубже, пока он не исчез совсем, выбросив над ней как бы прощальную, уже тонкую струю своего фонтана.

• Предыдущая
• 37/42
• Следующая