Война за корону - Коваль Ярослав - Страница 13

Но сумел взять себя в руки и, гордо отвернувшись, выйти из столовой. То, что кое-кто из ребят всё-таки встал на его сторону, грело душу, хоть и не настолько, чтоб мгновенно оправиться от нежданного потрясения. Илья и сам не отдавал себе отчёта в том, насколько оглушило его произошедшее. Поднявшись в комнату, он встал у окна и прислонился лбом к стеклу. Оно приятно холодило кожу, но мгновенно запотело, так что очень скоро кроны деревьев и стены соседнего корпуса по ту сторону стекла затянуло плотным туманом.

— Я одного не понимаю: они что — всерьёз считают, что я виноват в том, что началась война?! — вспыхнул он, когда услышал, как за друзьями закрылась дверь комнаты, и уверился, что посторонние его не услышат.

— Да они тебе просто завидуют! — воскликнула Мирним. — Так завидуют любому человеку, у которого особенные способности, да который, к тому же, не трётся в общей куче народу, а всё время в центре событий.

— Дело не только в этом, Мирý, — вмешался Санджиф, аккуратно прислоняя меч к стене. — О том, что роялисты воюют с Советом за реставрацию монархии, известно всем. И уже почти всем известна особенность твоего дара, Илья. А дальше происходит заблуждение, основанное на ошибочном предположении, в котором действительно немало зависти, я полагаю…

— Ты попроще изъясняться можешь? Не на светском рауте!

— Кое-кто может предположить, что ты заодно с роялистами. Просто потому, что Дар у тебя «императорский».

— Что за чушь!

— Естественно, чушь, — сын лорда сбросил камзол, потянулся, похрустел суставами. Он казался раздражающе, просто-таки оскорбительно невозмутимым, словно общая ненависть к нему и его другу задевала его не больше, чем жужжание мухи. — Точно так же и представление о том, что если я принадлежу к благородному семейству, то обязательно и сам роялист.

— А это не так? — шутливо, но и с ноткой недоверия осведомилась Мирним.

— Зависит от того, что понимать под роялистом, — усмехнулся Санджиф.

— А что тут понимать! Известно, что многие друзья твоего отца были весьма последовательными сторонниками императора. Например, леди Шаидар. Мама мне про неё рассказывала. И про то, как её едва не казнили… И как она долго в тюрьме сидела. Как и леди Грамения (ну помнишь, Илья, ты мне рассказывал о дамах-близнецах), только намного дольше. Уверена, таких среди вашего круга найдётся очень много!

— Немало, надо признать. Но убеждения друзей моего отца не мешают им стремиться к стабильности в нашем мире. И если Совет отлично справляется со своими обязанностями, попытка изменить существующий строй, тем более силой, будет воспринята отрицательно. И друзья моего отца будут воевать против лорда Ингена точно так же, как и мой отец.

— Это всё замечательно, но как-то малоубедительно.

— Для тебя малоубедительно?

— Даже для меня. Я-то прекрасно знаю, что знать всегда будет мечтать жить в прошлом, и для вас императорская власть — самая привлекательная штука, только такая, чтоб император был покладистый, — Мирним покосилась на Илью, и он, решив, что она хочет его поддержки, лишь недоумённо развел руками. — А уж остальные…

— В таком случае ты знаешь обо мне и моём отце, а также его друзьях, намного больше, чем я, — холодно ответил Санджиф. — И уверен, даже больше, чем они сами.

— Не лез бы ты в бутылку. Я же не обвиняю…

— Думаю, здесь, как и везде, существует презумпция невиновности, — произнесла Маша, до сей поры покладисто молчавшая и потому незаметная. — Пока против Ингена выступили именно Совет и его войска — я ведь правильно понимаю? А Совет — это в первую очередь представители знати.

— Не только. Ещё магистерии и — заметь! — выборные главы магических округов Дневного мира. Они у вас, кажется, губернаторами называются.

— А что, российские войска сюда уже тоже введены?

— Маш, ну откуда мне знать? Газет сюда не привозят… Нет, ну вряд ли, конечно…

— Вот и получается, что в основном против роялистов выступают всё те же дворяне, или как у вас их называют. Я, конечно, говорю о тех, кто водит войска. Магистерии ведь, как я понимаю, в основном управляют городами.

— Ну грубо говоря…

— Вот и получается…

— Ты это не мне объясни, а им! Я-то в любом случае на вашей стороне, хотя и считаю, что знати давно пора не землями своими управлять, поплёвывая, а идти зарабатывать деньги своим горбом!

— Кто же, в таком случае, будет управлять землями?.. Ладно, бестолковый спор.

— Я считаю, что объяснять что-либо людям, которые в запале, да ещё серьёзно боятся за свою жизнь — и, согласись, не безосновательно! — бесполезное занятие, — вставила Маша.

— Но делать-то мне что предлагаете? Подходить к каждому и объяснять, что я не заодно с Ферранайром и Ирбалом, а также их семьями, и что я не роялист?!

— А у тебя будет время? — усмехнулась архангелогородка. — Слушай, я думаю, тебе лучше было бы просто не обращать на это внимания. Как делает Санджиф.

— Ну например, — усмехнулся сын лорда, задорно поглядывая на Машу.

— И ты полагаешь, это так легко — не обращать внимания на подобное? — возмутился Илья, но очень умеренно.

В самом деле, можно кипеть от возмущения сколько угодно, но тем, кому он может объяснить, как в действительности обстоят дела, ничего объяснять и не надо. Егор, Фёдор, Сева… Беджар и Амдал… Инара и Вджера, хоть они и девицы, но их поддержка приятна. Приятно даже то, что за него с таким пылом вступилась Искра, хотя во всём остальном она — совершенно невыносимое существо.

— Нет, но какие у тебя есть варианты?

— Хм…

— Время рано или поздно расставит всё по своим местам, — отпрыск знатного дома глянул на часы. — Идём. Пора на урок.

Илья поёжился — мысль о том, что снова придётся столкнуться с толпой парней, настроенных к нему столь ожесточённо, была до крайности неприятна, и он напрягся, в который раз позавидовав умению друга держаться с поразительным достоинством и невозмутимостью в любой, самой напряжённой ситуации.

ГЛАВА 3

Резкая неприязнь, которую Илья внезапно обнаружил по отношению к нему доброй половины одноклассников, стала для него на редкость неприятным открытием. Он поймал себя на мысли, что теперь находится почти в положении Ирбала, и это, наверное, должно было до определённой степени сблизить его с бывшим недругом, который к тому же оказался совсем не трусом — трус бы рванул из школы вслед за Ферранайром.

Ирбал же держался презрительно и надменно, и порой в его жестах и осанке проскальзывало что-то санджифовское, хотя благородным происхождением и соответствующим воспитанием сын бизнесмена похвастаться не мог. Илья от удивления и отчаяния стал присматриваться к нему, но быстро махнул рукой на эту затею — по-настоящему наладить отношения с лучшим другом Ферранайра он не сможет никогда, даже если тот на деле докажет, что не только смел, но и другими достоинствами обладает в полной мере.

В конце концов Илье в любом случае было легче, чем Ирбалу — ведь на стороне Ферранайрова приятеля не стоял Санджиф, человек, способный вести себя так, что чужое недоброжелательство и даже оскорбления отскакивали от него, как каучуковый мячик от стенки. С Ильёй была Мирним, ожесточённая всеобщими обвинениями и демонстративно преданная своему парню. С ним продолжали дружески общаться Фёдор и Егором, все те ребята-аргеты, которые считали Санджифа своим другом. К тому же на его стороне стояла Искра.

Правда, её заступничество мало трогало юношу, однако оказалось на удивление эффективным. Не раз и не два у Ильи возникало ощущение, что вот-вот до него начнут кулаками доносить свое негативное к нему отношение. И тут рядом неизменно возникала неуёмная уроженка Болгарии. Чувствовалось, что по большому счёту петербуржец ей почти так же безразличен, как она сама — ему. Но попытки почесать о него кулаки противоречили требованиям дисциплины, и вообще это было неправильно. Поэтому девушка налетала на разошедшихся парней с яростью птицы, отгоняющей от гнезда кошку. И не стеснялась в выражениях. Конечно, выражения по большей части были болгарские, но звучали ругательно.