Текила-любовь - Лаврова Дарья - Страница 34

• Предыдущая
• 34/37
• Следующая

Девушка сняла очки и повернулась к продавцу:

– Апельсиновый сок.

Картинка оказалась Настей, ещё более похорошевшей за это время. Три с лишним месяца.

– Настя? – нерешительно позвал он, перекладывая из руки в руку банку «Невского». Она обернулась, и её чёрные глаза просияли ему навстречу так, что мурашки пробежали по всему телу. Димка уже был готов смириться с тем, что Настя ушла не только из универа, но и из его жизни, – как тут она появляется и опять путает ему все планы!

– Привет! – сказала она и улыбнулась.

Он предполагал всякое: что она справедливо наговорит ему неприятных вещей, или просто пройдёт мимо, сделав вид, что не знает его, или просто будет сквозь зубы отвечать на его вопросы – как обычно говорили его брошенные девушки. А Настя… как будто ничего и не было!.. Будто всё отлично!..

– Привет, – ответил он, отводя глаза и думая, что сказать. – Как дела?

– Отлично, – ответила Настя.

– Может, посидим где-нибудь?

– Я не против, – улыбнулась она.

– Тебе Анька не рассказывала, как мы Андрюхин день рождения отмечали?

– Нет, мы очень редко виделись эти три месяца. Расскажешь?

– Да. В общем, мы пошли на каток в парк Горького, решили покататься. С собой взяли глинтвейн.

– Глинтвейн? Он же остынет…

– Нет, у нас он был в двухлитровом термосе!.. На катке нельзя было пить, и мы пошли в лес. Там рядом есть. Прямо на коньках.

– Не взяли обувь, чтоб переодеть? Прикольно…

– Да. В лесу долго пили пиво. Ты представляешь, шесть нетрезвых парней бродят по лесу, по снегу на коньках!..

У неё тот же смех, но что-то изменилось. Она стала другой. Немного, но всё же другой. Теперь она смотрит по-другому и почему-то… то ли смущается, то ли стесняется его.

– А потом нашли какой-то маленький бар, сели там и выпили пару бутылок бренди. Короче, все нализались до поросячьего визга и пошли по домам.

Димка привёл её в «Симбад». Странно. Почему она отказалась от пива?

– Ты надолго здесь? – спросил Димка, пытаясь быть равнодушным.

– Я бы и не уехала отсюда, а теперь не знаю, что буду делать. Сдам сессию, если получится, заберу документы и переведусь, наверное. Если не сдам, всё равно переведусь, хоть и потеряю год. Дим, не спрашивай меня об этом. Я не хочу об этом говорить. Извини. Давай поговорим о чём-нибудь другом. Как Катя?

– Нормально…

Повисло молчание. Настя ни разу не посмотрела ему в глаза – всё время куда-то в сторону, будто искала предлог, чтобы сбежать. Он знал, что ему будет тяжело, но не думал, что настолько… Любая мысль о ней причиняла боль, каждое холодное слово этого, никому не нужного, диалога…

– А помнишь, как мы кидали бутылки с балкона? – вдруг спросил Димка.

Настя вздохнула и, ничего не ответив, молча ушла в сторону одиннадцатого блока.

В следующий раз он встретил её через неделю, когда сдал зачёт по летней практике. В зачётке, в графе «в качестве кого работал», аккуратным почерком дяди Ромы было выведено слово «слесарь». Дима спускался по лестнице с Кристиной и Юлей. Шутил, смеялся, поддевал – как было всегда.

– Давай-давай! – говорил он Кристине. – Это резец называется!.. Вы до Ленинского идёте?

– Да, – ответили девочки. – Пешком.

– Я тоже. А где Юлька?

На первом этаже он увидел Настю, и весёлая беззаботная маска, которую он так отчаянно пытался натянуть себе на лицо, упала. Глядя на тёмные волосы, аккуратно собранные в хвост, на голые руки, на загорелую полоску кожи над джинсами, всё внутри сжималось от любви. Бессильной, отчаянной и потерянной. Чем больше он запрещал себе думать о ней, тем сильнее хотел её, хотел быть рядом. Так сильно, что начинало постепенно отходить на второй план то, что она – его сестра, и то, что это аморально. Стоило об этом подумать, как голова начинала дико болеть, а сердце странно покалывать. Подобных эмоций не вызывала ни одна девушка, ни одна не понимала его так, ни одна не чувствовала его, как Настя.

Димка видел её почти каждый день три с лишним года и все три года проходил мимо, не зная, что может скрываться за дьявольскими чёрными глазами, не зная, как сильно может любить именно эту девочку. Тогда – лохматую, в рваных джинсах и с проколотой бровью; теперь – почти такую же, только более взрослую и близкую ему.

Димка вышел из универа, провожая глазами Настю. Она стояла у раздевалки, что-то искала в сумке и, наверное, не видела его. Нарисованная девочка, каждая черта её просилась на бумагу. На миг Димке показалось, что всё наоборот. Не Настя – нарисованная девочка, а всё вокруг – огромный рисунок, гигантская декорация. Настя же одна – настоящая, реальная, любимая, которую любить нельзя. Ему нельзя.

Он не спал до трёх ночи. Из его окна были видны балконы одиннадцатого блока, в том числе – на шестом этаже, с которого они с Настей, мерзопакостно хихикая, кидали пустые бутылки.

Я умираю по тебе, моя смугляночка, я люблю в тебе даже то, что любить нельзя… Дима пил водку с Андреем и смотрел в окно, пока образы не перестали расплываться перед его глазами. Последнее, что он видел, была девушка на том бледно освещённом балконе. Она вышла туда не больше чем на три минуты, потом раздался звук битого стекла, и девушка медленно ушла обратно.

Он проснулся в час дня. Казалось, за ночь ничего не изменилось, только за окном было светло. Катя сидела за компьютером в той же позе, в какой её видел Димка перед тем, как уснуть. Она постоянно сидела в Интернете и с кем-то переписывалась. Димка достал рисунки, которые Анька вернула ему месяц назад. Два из них – с Настей, он сжег в лесу. Он ненавидел их. Тогда, три года назад эти рисунки были знаками – предсказаниями, к которым он предпочел не прислушиваться и принял за игру своего воображения. Третий рисунок – самый мятый и потертый – Димка оставил. В последний момент почему-то дрогнула рука, а потом завибрировал мобильник в заднем кармане. Андрей сказал, что видел Настю в поликлинике и что она неважно выглядела.

…Спустя два дня утром к одиннадцатому блоку подъехал «Москвич», за рулём которого сидел Саша. Машка с Настей медленно выходили из общежития, таща за собой чемодан с одеждой и папку с документами. Два дня назад она написала заявление об отчислении по собственному желанию.

– Стой здесь, ничего не трогай. Тебе нельзя, – серьёзно пригрозила Машка, направляясь к машине. – Сейчас Сашенька всё сам отнесёт.

– Как скажете, – равнодушно ответила Настя.

Две ночи подряд Насте снились кошмары, от которых она просыпалась в ледяном поту и слезах – ей снилось, что у неё отнимают Димку и ребёнка, и даже ей самой непонятно было, с кем из них больнее расстаться. Тогда Машка ложилась рядом с ней, обнимала её, и оставшуюся ночь Настя спала спокойно – кошмары не снились, а снилось море. Ей никогда раньше не снилось море, с золотистым песком, с ракушками на пляже – оно было похоже на Черное море в Анапе, где она отдыхала с родителями в четыре года. А еще ей снился какой-то мальчик-ровесник – он дерзко хватал ее за руку и тянул целоваться в кусты.

Саша с Машей взяли дорожные сумки и потащили их к машине. Настя медленно шла за ними. На крыльце у магазина сидел Димка и курил, а вывеска «Coca-Cola» всё так же лениво поскрипывала над головой. Настя прошла мимо, сдерживая слёзы и желание повернуться и посмотреть на него. В последний раз.

– Настя! – крикнул он, подходя к ней. – Привет.

– Привет, – сухо ответила она, не поднимая глаз.

– Как дела?

– Нормально.

– Андрюха видел тебя вчера в поликлинике. Ты неважно выглядишь… У тебя проблемы?

– Нет. Никаких!

– Ну ладно… – вздохнул он. – Домой едешь?

– Да, – вздохнула она. – Когда свадьба?

– Через месяц.

– Понятно. Ну, что ж, желаю счастья, – сказала Настя и решительно пошла к машине, где её уже ждали. Настя чувствовала, что Димка шёл за ней, и никак не могла понять одного: зачем?

• Предыдущая
• 34/37
• Следующая