Рыбак Палунко - Брлич-Мажуранич Ивана - Страница 4

• Предыдущая
• 4/4

Как печаль её всю пронзила, так и слезы из сердца её вырвались, и тут дар речи к ней вернулся — заговорила она. И пчеле так ответила:

— Не печаль меня, золотая пчела. Не отпущу я тебя на свободу: должна пройти я через пещеру твою. А ребёнка своего я уже раньше оплакала и в сердце своём похоронила. Пришла же я сюда не ради счастья своего, а ради дела маленького: чудо-юдо рыбы морской из моря неизвестного.

И море тотчас стихло, и в воздухе буря уснула. В первой пещере спит змея исполинская, во второй — птица гигантская, в третьей — жена Палунко усталая!

Тихо денёк растаял, тихо вечер наступил. Месяц взошёл. Высоко на небе поднялся, а жена Палунко в полночь в море неизвестное выплыла и посреди моря удочку забросила.

Приказал однажды царевич Палунко сплести для него ночью хорошую шёлковую уздечку:

— Завтра утром мы её к коляске привяжем, и ты меня будешь катать по золотому песку.

Ох! И надоело же всё это Палунко. А больше всего ему жаль, что Заря-девица завтра увидит, как его сын в коляску запрягает.

Спит вся челядь, спит Царь Морской, спит шалун-царевич — только Палунко не спит: уздечку плетёт. Хорошую уздечку плетёт, как будто что-то задумал. Когда сплёл, вышла уздечка крепкая. И сказал Палунко:

— Ни у кого ни о чём не спрашивал, пока полоумным был и всё наоборот делал, не спрошу и сейчас, когда поумнел.

Сказав так, подошёл к колыбельке, где его сынок крепко спал, протянул уздечку сквозь прутики колыбельки, привязал её к себе на спину и давай бежать!

Тихонько бежал Палунко по золотому песку — пробежал главный зал в виде широкой поляны, прокрался по золотому кустарнику, раздвинув жемчужные ветви. А когда подбежал к месту, где море стеной стояло, не стал ждать, а поплыл по морю с сыном.

Далеко плыть, грусть-тоска, от Царя Морского до света белого! Плывёт и плывёт Палунко, но сколько может рыбак один-одинёшенек проплыть с маленьким царевичем на спине, у которого в руке золотое яблоко, и его колыбелькой из чистого золота. Кажется Палунко, что море над ними всё выше и выше становится!

Когда Палунко уж совсем обессилел, почувствовал он, как что-то щёлкнуло о золотую колыбельку, зацепилось за неё. А как зацепилось, так и начало быстро и сильно тащить! «Вот и смерть мне, бедному, пришла, — подумал про себя Палунко, — это морское чудовище несёт меня на зубе своём.»

Но не зуб морского чудовища это был, а костяная удочка, которую забросила в море жена Палунко.

Когда она почувствовала, что удочка за что-то зацепилась, она от радости всю свою силу собрала, стала тащить да тянуть, чтобы чудо-юдо рыбу морскую вытащить.

Всё ближе, ближе подтягивает, видит: появилась над водой уздечка от колыбельки: она при луне хорошенько-то и не рассмотрела, а про себя подумала: «Это, наверное, золотой плавник чудо-юдо рыбы морской».

Потом появился мальчик с золотым яблоком в руке. Она опять подумала: «А это на плавнике золотое яблоко». А когда из моря показалась голова Палунко, жена радостно воскликнула:

— «Ну вот и голова чудо-юдо рыбы морской!»

Весело вскрикнула, подтащила совсем близко к себе — ах! Кто бы мог радость эту передать! Как встретились они в лодке все трое при луне на море неизвестном!

Времени терять не стали, надо возвращаться, пройти через все три пещеры, пока стража ещё не проснулась. Взялись за вёсла и давай изо всех сил грести, быстро плыли.

А беда пришла, откуда её и не ждали! Как только маленький царевич свою мать увидел, сразу её узнал. Обнял он свою матушку обеими руками — выпало золотое яблоко. Потонуло яблоко и упало на дно морское прямо во дворец Царя Морского, на его плечо.

Проснулся Морской Царь, рыкнул сердито. Вскочила со сна вся челядь его. Сразу же увидели, что царевич исчез, да и слуга его тоже. Бросились в погоню за ними. Выплыли при луне русалки, полетели в ночь лёгкие вилы заморские и морские, послали быстрых гонцов разбудить стражу пещерную.

Но лодка уже все три пещеры проплыла; тогда стали гнаться за лодкой по морю. Гребут Палунко и его жена, гребут что есть мочи, а за ними погоня — несутся русалки, летят за лодкой быстрые вилы заморские и морские, волны налетают на лодочку, буря бьёт с облаков. Всё ближе и ближе погоня за лодочкой — не мог бы убежать от неё даже корабль, а не то что лодочка утлая с двумя вёслами! Торопится лодочка, бежит от погони, и в тот момент, когда белый день показался, окружил лодочку сплошной ужас.

Налетела буря на лодочку, догнали её волны шумные, сплелись в хоровод вокруг лодочки русалки. Колышется, колышется венок из русалок вокруг лодочки, бросают русалки на лодочку волны страшные, огромные, не выпускают лодочку, не дают ей вперёд плыть. Стонет, бушует море! Стонет, бушует ветер!

Охватил Палунко ужас перед пропастью и в смертельном страхе крикнул он:

— Ой, помоги, ясная Заря-девица!

Поднялась из моря Заря-девица. Увидела Палунко, но на него даже не взглянула; на царевича посмотрела, но не одарила, а верной жене быстро подарок дала — платок вышитый и булавку.

Из платка белый парус сделался, из булавки — кормило. Надулся на ветру парус как яблоко наливное, а жена ухватилась сильной рукой за кормило. Разлетелся венок из русалок вокруг лодки, летит лодка по синему морю как звезда по синему небу! Летит чудо-чудное, убегает от страшной погони — чем погоня ближе, тем больше лодочке помогает; чем буря сильнее, тем лодка быстрее бури плывёт; чем волны быстрее, тем быстрее и лодка плывёт по морю.

Показался вдали берег скалистый, на берегу домик Палунко, а перед домиком белая отмель.

Едва берег показался, тотчас погоня силу потеряла. Боятся берега вилы морские и заморские, отлетают от берега русалки, остаются в морской пучине буря и волны, а лодка летит к берегу как ребёнок к матери.

Подлетела лодка к берегу, перелетела белую отмель, ударилась о берег отвесный. Разбилась лодка, потонули парус и кормило, исчезла в море золотая колыбелька, улетела пчела златокрылая — и Палунко с женой и ребёнком оказались на отмели перед своим домиком.

Ну и наелись же они лебеды в этот день за ужином! Что было с ними, обо всём забыли. И если бы не осталась в целости и сохранности свирель двойная, никто бы об этом и не вспоминал. И с тех пор кто бы на свирели не заиграл, тому эта свирель большая поёт о Палунко так:

А маленькая свирель о жене его так вспоминает:

Вот так по всему свету свирель эту сказку и рассказывает.

• Предыдущая
• 4/4