Странные игры - Кренц Джейн Энн - Страница 30

• Предыдущая
• 30/74
• Следующая

– На них я совсем не злюсь! – перебил Джефф, и голос его поднялся до звонкой истерической ноты.

Что ж, и то хорошо.

– Но ведь на кого-то ты злишься. Можно узнать, на кого?

– На себя.

Наступило молчание. Синглтон ждал, затаив дыхание.

– На себя! – Голос мальчика сорвался, и он шмыгнул носом, борясь со слезами. – За то, что совсем не помню папу! Не помню, как он выглядит, представляешь? Как можно забыть родного отца?!

Он разрыдался в голос, больше не пытаясь сдерживаться. Худенькие плечи затряслись, слезы градом покатились по щекам. Казалось, чем яростнее он смахивает их, тем больше их становится.

Синглтон смотрел, изнемогая от жалости и задаваясь вопросом, как поступают в такой ситуации. Боясь спугнуть мальчишку, он просто ждал.

Наконец слезы иссякли, рыдания прекратились, и наступила тишина.

– Ты не забыл его. Он по-прежнему там, в глубине, где кроется все самое важное.

– Нет, забыл! – Мальчик вытянул из джинсов край рубашки, вытер глаза и высморкался. – Лица-то я не помню, а разве это не главное? Пришлось взять альбом. И знаешь что? Чем больше я смотрел, тем больше казалось, что это совсем чужой человек!

– Память – штука странная, – философски заметил Синглтон. – Помнить можно по-разному. Ведь не важно, как он выглядел, твой отец.

– Нет, важно!

– Возможно. – Он устремил взгляд вдаль, под деревья. – Но это не самое важное, понимаешь? Куда важнее то, что ты носишь в себе частицу своего отца, и что частица эта никуда не денется.

– Тогда почему я вижу его как чужого?

– Потому что придаешь слишком много значения внешней стороне, а это так, видимость. Человек помнит душой, а не глазами. Твои гены – надеюсь, вы уже проходили в школе это слово – навсегда несут в себе его отпечаток, и этот отпечаток важнее того, что остался на фотографической бумаге.

– Да, гены мы проходили. Что дети похожи на отца и все такое. Мама с дядей Итаном твердят, что я прямо живой портрет своего отца, но, даже когда я смотрюсь в зеркало, все равно не могу его представить.

– Я же говорю, это только видимость. Речь не о мелочах вроде цвета глаз и волос. Итан, а я доверяю его суждению, говорит, что умом ты в отца. Значит, так же далеко пойдешь, как и он. Когда в следующий раз будешь писать в школе контрольную, подумай о том, что так быстро соображаешь в том числе потому, что отец передал тебе свои способности, свой ген разума.

– А вдруг я напортачу в контрольной?

– Хороший вопрос, – улыбнулся Синглтон. – Прямо даже исключительный. Очень по существу. В твоем возрасте отец наверняка задавал такие же. Говорит само за себя.

– Так как же?

– Можно только передать способности, но не наделить умением всегда и все делать правильно. Главное, чтобы ты хотел управляться с этими способностями, чтобы развивал их. Никакие гены не помогут сдать экзамен, если не учил.

– Так что же, если я напишу контрольную на «отлично», значит, это заслуга отца, а если провалю, это моя неудача?

– Не так просто. Если напишешь на «отлично», это заслуга вас обоих: отца потому, что он передал тебе ген разума, твоя потому, что сумел этим геном воспользоваться.

– Ах, вот как…

– И, между прочим, гены не единственное, что оставил тебе отец. Есть и кое-что поважнее.

– Поважнее?

– Память о том, какой он был добрый, как много для тебя делал и как сильно тебя любил.

– Я же говорю, что ничего этого не помню!

– Ты не помнишь конкретные детали, только и всего Память о добре так глубока, что ее не стереть, как ни пытайся. Она и делает тебя таким, какой ты есть, а ты отличный парень, Джефф.

– А если папа не любит сына? Что тогда?

– Тогда обычно мама любит за двоих.

– А если и она не любит?

– Всегда найдется кто-то другой, кому он небезразличен. Тот, кто сделает из него отличного парня. Например… например… – Синглтон порылся среди померкших образов прошлого и обнаружил уголок с лицами, которые и по сей день были ему дороги. – Например, дедушка и бабушка.

– Не понимаю.

– В том-то и весь смысл, что тебе не нужно даже понимать. Достаточно знать: что бы ни случилось, как бы ни обернулась жизнь, отец останется с тобой. Подрастая, ты будешь вспоминать его все чаще, и его лицо постепенно обретет четкость. Да что там, ты будешь думать о нем даже тогда, когда сам обзаведешься детьми!

– Чего ради?

– Потому что многое осталось невысказанным. Вопросы так и не были заданы, ответы не были получены, и ты будешь размышлять над тем, как это было бы, если б тебе выпал шанс спросить. Что бы он ответил? Гордился бы он тобой теперешним? Порой тебе будет грустно, что ты так никогда и не узнаешь этого, но такова жизнь Никому не дано получить ответ на все вопросы. Наступило долгое молчание.

– Как ты думаешь, отец гордился бы мной теперешним? – наконец спросил мальчик.

– Ни минуты не сомневаюсь.

– А ты? Есть у тебя вопросы, которые ты так и не задал отцу? Ответ на которые не знаешь и сейчас?

– Конечно.

– Отчего же не спросишь?

– По той же причине, по которой ты не можешь спросить своего. Мой отец умер.

– О! – Джефф повозил ногой по земле, сгребая в кучу камешки. – А почему он умер?

Синглтон непроизвольно вцепился пальцами в края парапета.

– Он служил в военно-морском флоте, офицером. Говорят, это был человек блестящего ума и большой отваги.

– Да, но что же все-таки случилось?

– Пал смертью храбрых, за месяц до моего рождения.

– Что?! – Джефф был заметно потрясен. – Он тебя так и не видел? Ни разу?

– Ни разу.

– А ты, выходит, ни разу не видел его ..

– Только на фотографиях.

– Значит, ты не можешь его помнить! Не можешь о нем думать!

– Могу. Ведь это был мой отец, и он всегда со мной.

– Потому, что ты во всем на него похож?

Синглтону показалось, что на плечи ему опустился стопудовый груз. Всю жизнь он носил в себе мучительное сознание того, что вырос совсем не похожим на отца, более того, в его прямую противоположность. В нем попросту не было ни на грош отваги, и герой из него был никакой. Вот почему он выбрал участь затворника, окружил себя старинными книгами – они не могли посмотреть свысока.

– Нет, мы совсем не похожи.

– Как же не похожи? – удивился мальчик. – Ты такой отважный! Разве ты не спас тетю Зою, когда на нее напали те два плохих парня? А твой ум! Мама говорит, ты работал в каком-то особом месте – там, где засекречивают компьютеры. Это правда?

– Ну да, – рассеянно подтвердил Синглтон, все еще не вполне опомнившись от того, какой оборот приняла беседа по душам. – Котелок у меня неплохо варит.

– Во-во, – обрадовался Джефф. – Котелок варит! Я думаю, твой отец гордился бы тобой теперешним.

Подумать только, хмыкнул Синглтон. Он затеял этот разговор, чтобы выпытать, что гнетет мальчишку, и, быть может, облегчить это бремя. А вышло наоборот. Что за странная штука жизнь! Никогда не знаешь, что ожидает за поворотом.

– Ладно, нам пора, – сказал он, поднимаясь. – Зайдем за содовой?

– Само собой.

Галерея «Эйфория» занимала лучший уголок торговых рядов на Фонтейн-сквер. Вход украшала группа изысканно подобранной экзотической зелени в керамических вазонах, окна со стороны фасада представляли собой феерию драгоценностей и предметов искусства. Хотя магазин был невелик, вокруг него витала особая аура, как вокруг умудренного опытом человека, знающего толк в красоте.

Заслуга владелицы, в который раз подумала Зоя.

Она толкнула стеклянную дверь и вошла. Колокольчик не звякнул, а залился негромкой и мелодичной, словно перламутровой, трелью.

Аркадия, деловитая и на редкость элегантная в костюме цвета сливочного мороженого, занималась с покупательницей.

Заметив Зою, Аркадия кивнула в знак приветствия и вернулась к своему занятию – раскладыванию перед курортницей браслетов и брошей.

Чтобы скоротать время, Зоя отошла к стеллажу с бронзовыми фигурками обитателей пустыни. Здесь были черепаха, броненосец, койот и тому подобное. Пожалуй, броненосец Итану понравится. Так похоже, и никакой стилизации…

• Предыдущая
• 30/74
• Следующая