Клин - Буторин Андрей Русланович - Страница 14
- Предыдущая
- 14/71
- Следующая
А когда мы снова вернулись на дорогу, я посмотрел вперед и увидел здания. Это явно были промышленные постройки — некий завод или фабрика со складами. Всю территорию окружал забор из металлической сетки, а когда мы подошли ближе, оказалось, что еще и ров с утыканным железными штырями дном.
Выглядело все это чрезвычайно неуютно и мрачно — впечатление усиливало, конечно, и низкое серое небо, и моросящий радиоактивный дождь, и опрокинутые тут и там ржавые остовы автомобилей, и даже деревья вдоль дороги — огромные, мертвые, раскинувшие высохшие безлистные ветви, будто лапы, готовые схватить зазевавшегося путника. Кто знает, может, это было вовсе не аллегорией, а очередной аномалией. На всякий случай я стал шагать ближе к центру дороги.
Когда мы подошли ко рву, я увидел перекинутые через него листы гофрированного железа. Убрать их было делом пары минут — и тогда территория лагеря этой самой группировки «Долг» становилась не особо-то и доступной. С учетом, что она, конечно же, еще и охранялась.
В этом я убедился совсем скоро. Перейдя ров и обойдя брошенный старый грузовик, мы подошли к проходу между двумя большими длинными зданиями, собранными из бетонных плит. С обеих сторон от прохода высились брустверы из мешков с песком, за которыми стояли несколько парней в черных, похожих на Аннину куртках и с оружием наперевес. Оружие было мне почти что знакомым: у двух бойцов оно было таким же или почти таким, что и винтовка Анны, еще двое были вооружены чем-то очень напоминающим автомат Калашникова, принятый на вооружение Советской Армии года три назад. Наших, разумеется, года. А еще на рукавах этих парней я заметил нашивки с изображением красного щита. Его цвет меня даже несколько успокоил: красные — значит, свои. Я понимал, что здесь, в Зоне кошмарного, отнюдь не советского будущего красный цвет мог означать все что угодно, но его «предназначение» я, как говорится, впитал с молоком матери и ничего не мог с этим поделать.
Один из «долговцев» вышел из-за бруствера и, держа автомат наготове, направился к нам.
— Стойте и молчите, — шепнула нам Анна и сделала несколько шагов навстречу парню.
Они о чем-то негромко поговорили. При этом «долговец» дважды махнул рукой в нашу сторону, Анна тоже один раз сделала это, а потом парень кивнул и неспешно двинулся на свое место, показав своим соратникам жестом, что все, мол, в порядке.
Я облегченно выдохнул, только теперь осознав, что стоял все время переговоров не дыша. Анна мотнула нам головой: пошли, дескать! И мы с Серегой пошли. Когда проходили мимо охранников, я уловил их насмешливые взгляды, направленные на мою намокшую, отнюдь не для этого сезона, да и для времени, видимо, тоже, одежду. И мне очень вдруг захотелось одеться в такой же, как у них или Анны, комбинезон, или хотя бы в такую, как у брата, куртку. Очень уж неприятно было выглядеть белой вороной, да и, говоря откровенно, моим пальто и шапке и впрямь самое место было в январе пятьдесят первого года, но никак не здесь и не сейчас.
Впрочем, одежда одеждой, однако главным, конечно, было оружие и все остальное, что необходимо в Зоне для выживания. Иначе так и придется сгинуть здесь, в этом неприветливом будущем, скорее напоминающем по духу средние века. А мне очень хотелось вернуться домой, в родной и любимый Советский Союз, в самый лучший на Земле город Ленинград. И, что уж там скрывать, мне чертовски хотелось к маме и папе, я по ним уже очень соскучился. И хотя разумом я понимал, что вернуться навряд ли получится, надежда, доводы рассудка которой были чужды, продолжала тлеть в моем сердце, вспыхивая порой вполне ощутимо и ярко. Вот и сейчас, когда первый пункт нашего плана был уже так близок к осуществлению, она разгорелась и стала греть мою душу. Мне так не терпелось выполнить наконец этот пункт, что я даже обогнал Анну, за что получил от нее неслабый тычок в спину. Обижаться я не стал — сам виноват, — потому быстро встал на место и послушно зашагал за нашей наставницей, которая повернула вскоре к открытой секции забора, и мы, войдя наконец на территорию базы, очутились перед массивными железными воротами в некий бетонный ангар, над которыми красовался большой черный щит с тщательно выведенной желтой краской надписью «Территория „Долга“. Применение оружия в пределах лагеря ЗАПРЕЩЕНА! Нарушителей ждет РАССТРЕЛ!» Не обманывала, выходит, девчонка — «долговцы» шутить явно не собирались. Если честно, мне от этой строгости стало даже чуточку легче на душе, я сразу почувствовал себя в безопасности. Да и доверие к Анне, надо сказать, заметно возросло.
Ангар оказался то ли опустевшим складом, то ли заброшенным цехом, из которого убрали оборудование. Мы быстро прошли его насквозь и вновь очутились на улице. Перед нами высилось тоже мощное здание, но уже из кирпича, с такими же большими железными воротами, на которых и над которыми было написано «АРЕНА». Что под этим подразумевалось, я не знал, да и не очень-то хотел узнавать, тем более что Анна свернула налево, к похожему кирпичному зданию. Ворота того были приоткрыты и я заметил внутри пламя костра и сидящих возле него несколько человек. А левее ворот, прямо на стене, было крупно выведено белой краской «БАР» и нарисована стрелка. Свернув, куда она указывала, мы очутились перед зданием, поменьше и пониже предыдущих. Оно было сложено из серых кирпичных блоков и в нем тоже имелись большие металлические ворота. И — наконец-то! — над ними висел большой щит с надписью: «BAR „100 рентген“». Не знаю уж, почему слово «Бар» изобразили латинскими буквами, но удивляться я, похоже, здесь уже почти разучился.
Но и это здание не оказалось еще «Баром»! В нем нас встретил цепким, хмурым взглядом еще один, на сей раз молчаливый и, кажется, совсем неподвижный охранник. На стене была еще одна надпись «БАР» со стрелкой, которая вновь вывела нас под открытое небо, и я понял, что один теперь, пожалуй, могу в этих бетонно-кирпичных джунглях заблудиться и вряд ли сразу найду дорогу назад. Но я, к счастью, был не один, тем более Анна, похоже, не чувствовала никакого дискомфорта и шагала так непринужденно-уверенно, словно совершала променад по Невскому проспекту.
Отвлекшись на эти мысли, я не заметил, куда мы свернули, — лишь увидел перед собой очередные железные ворота, обе створки которых были призывно распахнуты, а на стене над ними горела под дощатым козырьком забранная в проволочный кожух лампочка.
За воротами оказалась ведущая вниз лестница с широкими бетонными ступеньками. Стены по обеим ее сторонам тоже были бетонные, шершавые, грубые. Откровенно говоря, обстановка больше напоминала каземат, нечто тюремное, не имеющее к общественному питанию никакого отношения. Усилил это впечатление очередной охранник, которого мы увидели, когда спустились по лестнице. Тот стоял за металлическим ограждением с черной маской на лице и автоматом в руках.
— Сдать оружие! — зычно скомандовал он.
Я немного струхнул — уж не арестовывать ли он нас собрался? Но Анна отреагировала на его приказ совершенно спокойно и так же спокойно сняла и протянула охраннику винтовку, а затем обернулась к нам и кивнула — делайте, мол, то же самое.
Серега достал из кобуры и отдал пистолет, я точно так же поступил с ножом. И лишь после этого, пройдя еще один небольшой, слегка опускающийся вниз пролет коридора и повернув налево, мы наконец вошли в «Бар».
Да уж, сказать прямо и откровенно, я ожидал все-таки чего-то иного, не того, что увидел. Разумеется, в Ленинграде я по барам не шлялся, не знаю даже, есть ли они там вообще, но я о барах читал и видел их пару раз в кино. Бар в моем представлении был одним из порождений капиталистического мира, атрибутом буржуазной роскоши, праздного времяпрепровождения богатых бездельников. В этом же «Баре» роскошью даже не пахло. Если бы не грубые дощатые столы вдоль не менее грубых кирпичных стен, я бы принял его за некое производственное помещение. Кроме некрашеных выщербленных стен на это намекали как высокие арочные потолки, так и мощный крепеж в виде металлических профилей, а еще — квадратные кирпичные колонны по центру помещения, поставленные там отнюдь не для красоты, а исключительно в качестве несущих конструкций. А уж пол — дощатый, некрашеный, грязный — полностью убедил меня, что к миру капитализма это заведение никакого отношения не имеет вовсе, оно на все свои сотню рентген, в смысле, процентов, выглядело исключительно по-рабоче-крестьянски.
- Предыдущая
- 14/71
- Следующая
