Колька и Наташа - Конторович Леонид Исаакович - Страница 1

• 1/65
• Следующая

Автор книги — Леонид Исаакович Конторович — родился в 1911 году на Украине, в городе Николаеве, в семье служащего. Трудный, голодный 1922 год — Ленинград, трудовая школа. Затем работа на судостроительном заводе чернорабочим, стропальщиком, прессовщиком. С 1930 года вступает в комсомол, становится рабкором, членом заводского литературного кружка.

После демобилизации из Армии в 1935 году Леонид Конторович работает в заводской многотиражной газете, учится на вечернем отделении литературного института им. Горького.

В 1941 году добровольцем уходит на фронт. После ранений демобилизован. Имеет правительственные награды.

Повесть «Колька и Наташа» Леонид Конторович написал уже в зрелом возрасте. В ней и частица собственного детства, и увиденное в жизни минувших суровых лет.

В книге рассказывается о приключениях в приволжском городе в годы гражданской войны подростков Коли, Наташи и их друзей — беспризорника Васи, по прозванию Каланча и Генки, по кличке Минор.

Они собирают топоры и пилы для заготовки дров, участвуют в ремонте школы и отправляются в далекое путешествие по Волге в поисках оконного стекла. Когда война откатилась от города, подростки поступили на судостроительный завод. Много испытаний выпало на долю друзей, пока они поняли, что такое почетный труд рабочего.

Леонид Конторович с 1944 года член КПСС, работает на Челябинской студии телевидения старшим редактором.

…Наступал вечер. Небольшой приволжский городок погружался в темноту. Электростанция уже несколько дней не работала: не было топлива.

Колька, высокий худенький подросток лет тринадцати-четырнадцати, поеживаясь от холода, бесцельно бродил по горбатым и безлюдным улицам. На бледном лице лихорадочно блестели глаза. Под ногами мальчика глухо и печально хрустел снег. Резкий холодный ветер пронизывал тело. Потрепанная шинель не грела. Время от времени Колька останавливался, глубже надвигал старый картуз, подносил пальцы ко рту, дышал на них и, спотыкаясь, брел дальше.

Темнота все больше сгущалась над городом. В ней потонули бараки и землянки рабочих, пропахшие рыбой и кислой капустой; деревянные домики горожан с крашеными ставнями и жалкими садиками; пузатые каменные здания купцов и рыбопромышленников, толстенные амбары и лавки с ребристыми железными шторами на окнах и пудовыми гирями-замками на дверях.

Куда идти?

Утром мать Кольки умерла от тифа. Он не мог оставаться в маленькой сырой комнатушке. Все здесь напоминало мать: и сундук, в котором лежали ее вещи, и столик, убранный ее усталыми, но всегда беспокойными руками. Они с одинаковым умением кололи дрова, варили обед, стирали белье, а на консервном заводе сортировали рыбу. А глаза матери — темные, лучистые, всегда смотрели на него с любовью и лаской. Только в последние часы ее жизни они стали тоскливыми.

Глотая слезы, Колька шел по берегу Кутума [1], покрытому грязным снегом.

Хорошо здесь было летом.

От Сапожниковского моста и до Волги берег кишел людьми. Ловцы из ближайших рыбачьих сел привозили сюда свой улов.

Шла бойкая торговля. Загорелые рыбаки, с руками, побелевшими от соли, дымили крепким самосадом, добродушно посмеивались над капризными покупательницами:

— Ишь ты, и судак им не так, и сом, как рак, и щука — не рыба!

Горожанки не оставались в долгу. Веселая, безобидная перебранка вносила оживление в торговлю. Казалось, что все играют в какую-то забавную игру.

Здесь Колька узнал названия многих рыб. Не раз он видел, как на глазах у покупателей готовили паюсную икру. Из садка брали живого осетра, молниеносным движением ножа вспарывали ему брюхо, икра вываливалась на деревянную решетку, с которой ее осторожно стряхивали в лоток, солили по вкусу и тут же вручали покупателю.

Видел он и как готовили лещей паровых, запекая и прокуривая их дымом на лучинках.

Правда, сам Колька никогда не ел ни икру, ни лещей. На это у них с матерью не было денег.

…Воспоминания одно уступает другому.

Бывало, по Коммерческому мосту, за которым начинались пароходные пристани, беспрерывно двигались легковые и ломовые извозчики, двухколесные татарские арбы, запряженные верблюдами или быками.

Еще дальше от моста — широкая платформа для причала пароходов, лодок.

На набережной — соляные и мучные склады. Там, надрываясь, кричали торговцы рыболовными снастями. Гудела многоликая толпа промысловых рабочих, грузчиков, рыбаков, лодочников и перевозчиков.

Колька с шумной, крикливой оравой мальчишек вертелся в пестрой говорливой толпе, шнырял между лодками. Это было настоящее раздолье. Купались, ныряли, сколько душе угодно, играли в пятнашки.

К вечеру усталый, но довольный Колька плелся домой.

…Домой!

Глядя на Кутум, Колька тяжело вздохнул. Теперь нет у него дома.

Третьего дня они с матерью сожгли последнюю табуретку. До этого — этажерку. Этажерка ему нравилась: на верхней полке по углам застыли две шишковатые морские черепахи, между ними уютно расположилась потускневшая от времени шкатулка из соломы. В ней мать хранила нитки, наперсток, гребень, ножницы и прочую мелочь.

На двух других полках стояли книги отца. К ним Кольке запрещалось притрагиваться.

Охваченный воспоминаниями Колька забыл о еде, хотя уже сутки ничего не ел.

Куда же все-таки идти?.. В Нобелевский городок, где находятся судоремонтные мастерские?

Нобелевский городок был очень интересным. Тут причаливали целые караваны нефтеналивных судов, стояли цистерны для керосина, пугавшие своей необъятностью, чернели огромные ямы для мазута. Теперь все это пустовало.

В мастерских работал Колин отец — Степан Леонидович Логинов. Колька часто здесь бывал.

Огромные печи дышат огнем. Молотобойцы большими клещами вытаскивают раскаленный лист, закрепляют на форме и начинают бить кувалдами.

Сперва отец ударит, за ним — по очереди — другие. Он как бы ведет их за собой. «Не зевай, — словно говорит он, — сюда, а ну еще разок, а теперь покрепче! Вот-вот!» Постепенно лист, из огненно-красного превращаясь в сизый, принимает форму обыкновенного руля.

Отец отбрасывает молот, проверяет руль деревянным шаблоном. Молотобойцы дружно захватывают крючьями деталь, тяжело дыша от усталости, загоняют ее обратно в печь. Пока они вытирают с багровых лиц пот, большими глотками пьют тепловатую мутную воду из ведра, отец поворачивает кран форсунки — в печь вырывается мощная струя воздуха, перемешанного с нефтью, и снова гудит огонь.

Однажды Колька, как обычно, принес в судках обед. Отец со своими помощниками только что закончили гибку руля.

Круглый, как бочонок, контрольный мастер, покачиваясь на коротких ножках, придирчиво проверял работу. Он щурил маленькие острые глазки, поджимал толстые губы и шепелявил:

— Такой, как ты, Логинов, работник и в Николаеве на францушком, и в Питере на Балтийшком в большом почете был бы, м-да… Да нрав у тебя гордый… Народ мутишь. Смотри: кулак-то у меня тя-же-лый!

Отец отошел в сторону и спокойно сел на серый с окалиной шпангоут, словно все сказанное мастером относилось не к нему.

Колька же побледнел от гнева: мастер угрожает отцу, и отец молчит.

Но тут, хитро подмигнув Кольке, отец неожиданно запел:

• 1/65
• Следующая