Последний эльф - Де Мари Сильвана - Страница 5

• Предыдущая
• 5/59
• Следующая

Охотник повернулся к женщине:

— Пойдём отсюда, — сказал он, — пойдём отсюда, он опасен. Оставь его здесь, и пойдём со мной.

— Я не могу: это же… ну… это же ребёнок.

— Детёныш, — поправил её охотник.

— Недавно родившийся, — уточнил малыш.

Наступило молчание. Женщина помотала головой.

— Ну что ж, дамы и господа, — заявил мужчина, — рад был познакомиться, можно даже сказать, счастлив. Боюсь, я не выдержу этого счастья, и пока мне не стало от него плохо, пойду-ка я своей дорогой, дорогой жестокого охотника, который давит комаров ради удовольствия, кормится кроликами и преуспевает, продавая их шкуры. Надеюсь, если наши пути опять пересекутся, я успею смыться до того, как вы меня увидите.

Маленький эльф заинтересовался этими словами:

— Правда? Людям бывает плохо от счастья? Поэтому вы так стараетесь его избежать! Не просто потому, что вы глупые!

— Да нет, — устало ответил охотник, — вообще-то люди хотят быть счастливыми. Мои слова — это ирония. На самом деле я ухожу потому, что в вашей компании как раз не могу быть счастлив, по крайней мере не могу съесть моего кролика. Но вместо того чтобы объяснить напрямик, я говорю всё наоборот. Люди иногда так делают, понял?

— Да, — соврал малыш.

Они на самом деле глупые. Сумасшедшие и глупые. Никакой надежды.

— Постой, — сказала женщина охотнику, — возьми мою кукурузу. Из-за нас ты лишился своего ужина.

Она вытащила из мешка последний кукурузный початок и протянула его мужчине. Малыш, не отводя глаз, смотрел, как жёлтые зёрна переходят к новому владельцу. Удручённый взгляд эльфа потускнел, но малыш не смел даже вздохнуть.

— Это всё, что у тебя есть? — спросил охотник.

— Да, — ответила женщина.

У неё тоже был такой вид, будто она только что похоронила родную мать. Родную мать, младших братьев и сестёр.

Охотник немного подумал, потом снял с ремня лук и колчан и уселся на единственный в округе плоский камень.

— Ну ладно, кролика нам всё равно не видать как своих ушей. Я останусь на ночь с вами, а кукурузу разделим на всех.

Небо вновь затянуло тучами, но дождь так и не начался.

Путешественники расположились на подсохшем утёсе и поджарили кукурузу на огне. Охотник разрубил початок на три части, и каждый из них ел свою порцию по зёрнышку, растягивая удовольствие. Перед тем как заснуть, маленький эльф несколько мгновений посвятил имени собаки. Бегущий Наперегонки с Ветром ему очень нравилось, но он не был уверен, подходит ли псу такое длинное имя. Когда его совсем сморил сон, охотник заботливо накрыл малыша своей меховой телогрейкой, чтобы он не замёрз холодной ночью.

Мужчина укутал малыша с головой, натянул меховую куртку ему на нос, глаза и даже на уши. Потом охотник вытащил из маленького мешка, который висел рядом с его колчаном, небольшую перепёлку. Они в полном молчании, украдкой, ощипали птицу, и женщина, как могла, помогала охотнику. Следя, чтобы маленький эльф не почувствовал запаха дыма, они обжарили птицу на огне, и как только она была готова — вернее, едва она перестала быть совсем сырой и хоть как-то годилась в пищу, — смогли поужинать. Они ели в спешке и в молчании, как воры, поминутно оглядываясь на закутанного до ушей спящего малыша. Косточки они бросили собаке, которая с радостью позаботилась об их скорейшем исчезновении, затем аккуратно собрали все перья, и охотник зарыл их в ямку подальше от костра.

Наконец-то они тоже заснули.

Занималась заря, которая на этот раз была немного светлее, чем обычный свинцовый рассвет. Дождя не было, и в небе виднелись редкие лоскутки голубого цвета.

Первым проснулся мужчина. Он потянулся, глубоко вздохнул и подумал, как же здорово пахнет — мокрыми листьями и грибами. Хороший запах. Мужчина бросил взгляд на женщину и эльфа — те ещё спали. Он собрал свои вещи, перебросил через плечо мешок и палку, на которой был укреплён шар с огнём, взял свою меховую телогрейку, которой был укрыт маленький эльф, и пошёл прочь. Спускаясь с холма, охотник обернулся и посмотрел на женщину и маленького эльфа: две спящие фигуры у погасшего костра. Маленький эльф так дрожал от холода, что это было видно даже издалека. Мужчина вернулся, снял с себя телогрейку, вновь укутал ею малыша и развёл огонь. Потом он снова отправился в путь. Спустившись до половины холма, охотник ещё раз оглянулся и посмотрел на две спящие фигуры у горящего костра. Прошёл с полмили и опять оглянулся. Блики от костра растворялись в свете восходящего солнца, которое впервые за месяцы на несколько минут показалось на горизонте. Две фигуры были хорошо видны. Мужчина долго смотрел на них, потом повернулся и медленно вернулся.

Он уселся на камень и стал ждать.

Первым проснулся маленький эльф.

И вновь ужасный вопль разнёсся над болотом. Долгий крик, несущий в себе всю боль мира.

Эльф кричал, уставившись на телогрейку — жуткую вещь, сделанную из шкур трупов. Казалось, его плач никогда не прекратится: малыш, едва переводя дух, опять набирал в лёгкие воздух, и новые всхлипывания подхватывали эхо предыдущих.

Солнце то показывалось, то вновь скрывалось за тучами… Начался дождь… Они отправились в путь… А малыш всё плакал.

Тут ветром принесло одно из перьев перепёлки, и сразу стало ясно: люди так и не поняли — по запаху ли или по мыслям, которое это перо вызывало, — что оно принадлежало покойнице. Опять последовала нескончаемая серия душераздирающих стенаний. Его отчаянное хныканье длилось до полудня. В полдень охотник пригрозил насадить эльфа на вертел, если тот не прекратит плакать, — это вызвало новую серию жалобных причитаний, которые не смолкали до вечера.

Опустились сумерки, когда малыш почувствовал, что он ужасно голоден. Голод рождался у него в животе и отзывался во всём теле, вплоть до головы, замёрзших ног и даже заледеневших ушей. Маленький эльф пустился в подробное описание этого чувства, появившегося у него в животе, не в состоянии установить самостоятельно, была ли это просто пустота, или нехватка чего-то, или сама квинтэссенция негативной сущности.

Тут его монолог перешёл на страдание вообще. Хотя и здесь было неясно, являлось ли страдание само по себе квинтэссенцией негативной сущности либо просто недостатком радости или отсутствием благополучия? Почему бы и нет? Отсутствие благополучия — по сути, ещё большее страдание, чем недостаток радости. А если отсутствует и то и другое, то может создаться впечатление, что ситуация эта постоянная, можно сказать, нормальная.

Это всё в общем. А что касается страдания, он уже рассказывал про занозу, которая попала ему под ноготь большого пальца правой ноги? Или нет, левой? A-а, нет, это была правая нога, теперь он точно вспомнил: он всадил себе под ноготь колючку, и бабушка вытащила её иглой, ИГЛОЙ. Ему до сих пор плохо даже при одном воспоминании. Это было ужасно! УЖАСНО. А когда он упал и разодрал локоть? Изнутри брызнула кровь и капала наружу. Просто кошмар. КОШМАР. Левый локоть. А ноготь — всё-таки на правой ноге, теперь он уверен. Даже шрам остался. Показать? Ага, шрам. Точно не надо?

Пока малыш по третьему кругу рассказывал, как он подхватил насморк и сколько соплей, какого цвета и консистенции вытекало у него из носа на разных стадиях развития болезни, по дороге им попались какие-то зелёные кусты, в которых и женщина и охотник узнали — и не забыли об этом сказать вслух — розмарин. С этого момента, в первый раз за целый день, маленький эльф умолк.

Неожиданно за поворотом, за склоном холма, заросшим каштанами и лиственницами, показался Далигар.

Раскинувшийся в глубине маленькой долины, по обе стороны небольшой реки, он казался сказочным городом. Видны были многочисленные дома, во всех окнах которых ярко горел свет, освещая заострённые деревянные колья, защищавшие внешние стены города. Окна отражались в тёмной воде крепостного рва, и, словно этого было мало, огонь горел на каждой из башен, расчленяющих мощные крепостные стены с солдатами, вооружёнными луками. На стенах через каждые шесть шагов находилась пара солдат с алебардами, тоже ярко озаряемых факелами. Подъёмный мост был поднят, и на нём, как на стенах и башнях, тоже торчали во все стороны заострённые колья, придавая всему городу облик громадного ежа.

• Предыдущая
• 5/59
• Следующая