Стихотворения. Книга стихов - Ратушинская Ирина Борисовна - Страница 54
- Предыдущая
- 54/57
- Следующая
Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта:
54
«О ветер дороги, весёлый и волчий!..»
О ветер дороги, весёлый и волчий!
Сквозняк по хребту от знакомого зова.
Но жаркою властью сокрытого слова
Крещу уходящего снова и снова:
— С тобой ничего не случится плохого.
Вдогонку. Вослед. Обязательно молча.
Меня провожали, и я провожаю:
— Счастливой дороги.
— Ну, сядем. Пора.
А маятник косит свои урожаи.
Мы наспех молчим, а потом уж рубаха
Становится мёртвой и твёрдой от страха —
Не сразу. Не ночью. В четыре утра.
Но страхи оставшихся — морок и ложь.
Терпи, не скажи, проскрипи до рассвета.
Не смей нарушать молчаливое вето,
И ангелов лишней мольбой не тревожь.
А если под горло — беззвучно шепчи
Про крылья, и щит, и про ужас в ночи.
Он стольких сберёг, этот старый псалом:
Про ужас в ночи
И про стрелы, что днём.
ВЕТЕР В ГОРОДЕ
Меж рассветом и восходом,
Меж полётом и походом —
В акварельный
Шершавый час —
Ветки робко копошатся,
Флюгера дохнуть боятся:
Кто там смотрит
На нас?
Кто там землю развернул —
Городом под кромку света?
Гаснут звёзды и планеты,
Кто там смотрит —
На одну?
День был жаден — что ж, мы жили:
Прачки пели, швейки шили,
Лошадей гнали
Кучера.
Свечерело — вина пили,
Дамы вдумчиво грешили:
Вполприщура
Веера.
Кто заснул, кто не заснул —
Фонари потели светом,
Фитили шептались с ветром:
— Месяц, месяц...
— На блесну.
А потом наступил
Четвёртый час —
Самый страшный,
Знающий всё о нас.
И младенцы плакали,
Матери их кормили.
И тюремщики плакали:
Их ни за что корили.
И часы на башнях
Захлебнулись на третьем «бом»:
Поделом умирающим
И рождающим — поделом.
Отошла ночная стража,
Отмолили спящих граждан
В отдалённом
Монастыре.
Спят убийцы и старушки,
Спят усталые игрушки,
Спят гравюры
Доре.
Вот и птичий час плеснул
Вхолостую по карнизам.
Чей-то голос:
— Эй вы, снизу!
Только город мой уснул.
Неповинный в рыжих крышах,
Драных кошках, гриппах, грыжах,
Грешный в том — не помню в чём,
В кружевах седьмого пота,
В башнях дедовской работы,
Искушённый,
Что почём.
Застеклённый от тревог,
Пиво пивший, брашна евший,
Трижды начисто сгоревший —
Он себя не превозмог.
Вот и спит,
А уже пора.
Транспаранты и прапора —
В тряпки выхлестаны,
И фитили
Просят гибели: утоли!
Кто там смотрит:
Стоит ли утру быть?
Литься ль облаку,
Чтобы птицам пить?
Пусто глазу в кровлях —
Сто снов окрест,
И никто не крестится
На уцелевший крест.
Только мокрой мостовою,
Только кровлей листовою —
Ангел ветра
Да ангел зари.
Да в засаленной одёжке
Наш фонарщик тушит плошки
И последние
Фонари.
«Открываю старую книгу...»
Открываю старую книгу
И читаю никому не нужные вещи.
Никому, кроме, может быть, ненормальных,
У кого болит то, чего нет,
Справедливо называемых психами.
Это в нашем веке было такое ругательство.
В очередях.
Открываю, а они уже теснятся:
Все невидимые глазу тени,
Что ведут бессонницу в поводу. А бессонница
Хочет пить.
Эти знают, эти напоят.
Завлекут, затанцуют, заморочат.
Чур вас, чур, конокрады!
У меня артерии — сонные. Не по адресу, господа.
Вот чайник: электрический, сам выключается.
Вот столик: кофейный, и для журналов.
Радиатор исходит теплом.
Закройте книгу, сквозняк
С этого разворота, где волосок завитком —
Неизвестно чьим.
Может, просто читала и обронила —
Какая-то она,
Семьдесят лет назад.
Или боялась обыска, проверяла.
Знаменитая проверка на волосок:
Если выпал, заложенный —
Значит, книги трясли.
Кто же она была,
С завитком, ещё не седым?
Я знаю, была одна:
За её спиной переглядывались,
Но царственно, смехотворно, неукоснительно —
Она проверяла на волосок
Всё своё состояние в странных буквах нашего века:
Ежедневно,
Как чистить зубы.
А потом шла стоять в свою очередь.
Впрочем, волосы её не вились.
Стало быть, это другая
Обронила
Случайно.
54
- Предыдущая
- 54/57
- Следующая
